— Какого золота? — Шафто, конечно, знает какого, однако его застукали на месте преступления, и он инстинктивно пытается разыгрывать дурачка.

— Которое ты видел в аккумуляторной U-553, — говорит Бишоф. — Понимаешь, друг мой, многие бы сочли, что ты просто кокнутый.

— Правильно — «чокнутый».

— Они сказали бы, что, во-первых, U-553 затонула много раньше того, как ты ее якобы видел, а во-вторых, такая подлодка не может возить золото. Но я тебе верю.

— И что?

Бишоф смотрит на письмо Деница, слегка зеленея, как от морской болезни.

— Прежде я должен рассказать тебе о вермахте одну вещь, за которую мне стыдно.

— Какую? Что ваши захватили Польшу и Францию?

— Нет.

— Что вторглись в Россию и Норвегию?

— Нет, не то.

— Что бомбили Англию и…

— Нет, нет, нет. — Бишоф — само терпение. — Нечто такое, чего ты не знаешь.

— Ну?

— Похоже, пока я в Атлантике выполнял свой долг, фюрер создал программу дополнительного материального стимулирования.

— Это как?

— Получается, что для некоторых высокопоставленных офицеров мало долга и верности. Они не будут с полным рвением исполнять приказ, если не получат… особое вознаграждение.

— Вроде медалей?

Бишоф нервно улыбается.

— Некоторые генералы на Восточном фронте получили поместья в России. Очень, очень большие поместья.

— Угу.

— Но не каждого можно подкупить землей. Некоторые предпочитают более крепкое поощрение.

— Спирт?

— Не в таком смысле крепкое. Я имею в виду то, что можно носить с собой и что примут в любом борделе планеты.

— Золото, — тихо говорит Шафто.

— Золото сойдет. — Бишоф уже давно не смотрит Шафто в лицо. Взгляд устремлен в окно, зеленые глаза, кажется, немного увлажнились. — После Сталинграда на Восточном фронте все не совсем гладко. Скажем так: документы на право владения украинской землей, составленные в Берлине и по-немецки, заметно утратили привлекательность.

— Генералов уже трудно подкупить поместьем в России, — переводит Шафто. — Гитлеру нужно золото.

— Да. А у японцев золота много — не забудь, что они разграбили Китай. И не только Китай. Но многого другого у них нет. Им нужен вольфрам. Ртуть. Уран.

— Что такое уран?

— Кто его знает? Японцам он нужен, мы его поставляем им. Мы даем им технологии — чертежи новых турбин. Шифровальные машины «Энигма». — Тут Бишоф замолкает и долго мрачно смеется. Потом, взяв себя в руки, продолжает: — Все это мы везем им на подводных лодках.

— А японцы платят золотом.

— Да. Это теневая экономика, скрытая в океане, торговля небольшими партиями очень дорогого товара. Тебе удалось в нее краем глаза заглянуть.

— Ты знал, что это происходит, но не знал про U-553, — говорит Шафто.

— Ах, Бобби, в Третьем Рейхе происходит много такого, чего не знает простой капитан-подводник. Ты воевал, сам понимаешь.

— Да. — Шафто вспоминает странности подразделения 2702. Смотрит на письмо. — Почему Дениц сообщает тебе это сейчас?

— Ничего он мне не сообщает, — обиженно говорит Бишоф. — Я просто додумался. Дениц делает мне предложение.

— Я полагал, что ты в завязке.

Бишоф недолго молчит.

— Я завязал с тем, чтобы убивать людей. Однако позавчера я на маленьком шлюпе обогнул мыс.

— И что?

— Значит, похоже, я не завязал выходить в море на кораблях. — Бишоф вздыхает. — Беда в том, что все по-настоящему интересные корабли принадлежат крупным державам.

Бишоф явно нервничает, и Шафто решает сменить тему.

— Кстати об интересных вещах… — Он рассказывает о Небесном Видении, которое видел по пути сюда.

Бишоф приходит в восторг. Страсть к приключениям, которую он держал заспиртованной и засоленной с самого прибытия в Норрсбрук, проснулась опять.

— Ты уверен, что это был какой-то летательный аппарат?

— Эта штука завывала, и от нее отваливалась всякая дрянь. Но я никогда не видел метеорит, так что точно не знаю.

— Далеко идти?

— Она разбилась в семи километрах от места, где я стоял. Отсюда в десяти.

— Десять километров — пустяки для бойскаута и гитлерюгендовца.

— Ты не был в Гитлерюгенде.

Бишоф секунду размышляет.

— Гитлер… как неприятно. Я думал, если не обращать внимания, он сам уйдет. Может, если бы я вступил в Гитлерюгенд, мне дали бы надводный корабль.

— И тебя бы уже не было в живых.

— Верно! — Бишоф сразу веселеет. — И все равно десять километров — пустяки. Пошли.

— Уже темно.

— Пойдем на огонь.

— Он погаснет.

— Пойдем по обломкам, как Ганс и Гретель.

— У Ганса и Гретель ни хрена не вышло. Ты хоть сказку-то читал?

— Не будь таким пораженцем, Бобби, — говорит Бишоф, влезая в рыбацкий свитер. — Обычно ты не такой. Что тебя угнетает?

Глория.

Сейчас октябрь, дни короткие. Шафто и Бишоф вязнут в еще не открытом сезонном аффективном расстройстве и не спускают друг с друга глаз, как два брата среди зыбучих песков.

— А? Was ist los[4], приятель?

— Наверное, просто некуда себя деть.

— Тебе нужно приключение. Пошли!

— Мне нужно приключение, как Гитлеру — его поганые усики, — ворчит Бобби Шафто, тем не менее встает и вслед за Бишофом идет к двери.

Шафто и Бишоф бредут по темному шведскому лесу, словно две заблудшие души, ищущие вход в Лимб. Керосиновая лампа, которую они несут поочередно, светит примерно на длину вытянутой руки. Иногда они молчат по целому часу, и каждый в одиночку силится побороть суицидальную депрессию. Иногда тот или другой (чаще Бишоф) встряхивается и говорит что-нибудь вроде:

— Что-то я в последнее время не вижу Еноха Роота. Чего он поделывает с тех пор, как вылечил твою тягу к морфию?

— Не знаю. Он так меня за это время достал, что неохота больше его видеть. Вроде бы по-прежнему живет в подвале под церковью. Взял у Отто русскую рацию и возится с ней.

— Да, помню, он все менял частоты. Заработала она?

— Понятия не имею, — говорит Шафто. — Но когда рядом начинают падать куски горящего металла, поневоле задумаешься.

— Ага. И он часто ходит на почту. Мы с ним там как-то столкнулись. Он активно переписывается с другими по всему миру.

— С кем с другими?

— Вот и я бы хотел узнать.

Место падения метеора находят по звуку ножовки, который разносится между соснами, словно брачный зов исключительно дурной птицы. Это дает общее направление. Уточнить координаты помогают резкие вспышки света, оглушительный треск и душистый град посеченной листвы. Шафто и Бишоф распластываются по земле и слышат, как пули смачно рикошетят от стволов. Ножовка пилит, не останавливаясь.

Бишоф начинает говорить по-шведски, однако Шафто на него шикает.

— Это «суоми», — говорит он. — Эй, Джульета! Отбой тревоги! Это мы с Гюнтером.

Никакого ответа. Шафто вспоминает, что недавно переспал с Джульетой, а значит, должен следить за своими манерами.

— Простите, мэм, — говорит он, — по звуку вашего пистолета можно заключить, что вы принадлежите к финской нации, которой я безгранично восхищаюсь. Позвольте сказать, что мы, бывший сержант Роберт Шафто и мой друг, бывший капитан-лейтенант Гюнтер Бишоф, не хотим причинить вам вреда.

Джульета отвечает огнем, целя на звук голоса. Пуля пролетает в футе над головой.

— Разве твое место не в Маниле? — спрашивает Джульета. Шафто со стоном перекатывается на спину, как будто ранен в живот.

— Что это значит? — в изумлении спрашивает Гюнтер Бишоф. Видя, что его друг (эмоционально) выведен из строя, он кричит: — Швеция — мирная нейтральная страна! Почему вы в нас стреляете?

— Уходите! — Видимо, Джульета с Отто, потому что слышно, как она с ним переговаривается. — Нам здесь не нужны представители американской морской пехоты и вермахта. Убирайтесь!

— Похоже, вы пилите что-то сильно тяжелое, — включается наконец Шафто. — Как вы это попрете?