Через несколько дней он уже беседовал с хирургом-стоматологом, действительно молодым и подозрительно умным, похожим скорее на других блестящих специалистов, которых Рэнди знал (по большей части компьютерщиков), чем на зубодера. Он ездил на пикапе, носил бородку и держал в приемной свежие номера журнала «Тьюринг». Медсестры и прочие служительницы женского пола постоянно вибрировали от сознания его гениальности и ходили за доктором по пятам, следя, чтобы он не налетал на мебель и не забывал пообедать. Этот хирург не побледнел, увидев меркато-рентгенограмму Рэнди в негатоскоп, только оторвал подбородок от руки, чуть выпрямился и замолчал на несколько секунд. Так он и сидел некоторое время, поводя глазами из угла в угол координатной плоскости, чтобы сполна насладиться изысканной гротескностью каждого зуба — их палеолитической мощью и длинными искривленными корнями, уходящими в неведомые анатомам глубины.

Когда он наконец повернулся к Рэнди, его лицо светилось жреческим экстазом, чувством явленной космической гармонии, как будто Архитектор Вселенной пятнадцать миллиардов лет назад предуготовил встречу между челюстями Рэнди и блестящим хирургическим мозгом молодого врача. Он не сказал: «Позвольте, Рэнди, я покажу, как близко корни этого зуба проходят к пучку нервов, отличающих вас от мармозетки», или «Мои приемные часы расписаны на десять лет вперед, и вообще я подумываю сменить профессию», или «Минуточку, я позвоню адвокату». Он даже не сказал: «Глубоко сидят, сволочи». Молодой блестящий хирург-стоматолог просто сказал: «Хорошо», постоял неловко и вышел, проявив такую некоммуникабельность, что Рэнди окончательно в него уверовал. Одна из служительниц все же попросила подписать документ, оставлявший за врачом право пропустить Рэнди через лесопилку, но чувствовалось, что это пустая формальность, а не начало многолетней тяжбы на манер диккенсовского «Холодного дома».

И вот настал великий день. Рэнди сосредоточенно съел завтрак, сознавая, что, возможно, последний раз в жизни чувствует вкус пищи или даже жует. Когда он переступил порог клиники, сестры и ассистентки уставились на него в священном ужасе, словно говоря: «Боже, все-таки пришел!», потом захлопотали с успокаивающей деловитостью. Рэнди сел в кресло, ему сделали укол. Вошел доктор и спросил, в чем разница между Windows 95 и Windows NT и есть ли она вообще. «Вы спрашиваете это только для того, чтобы понять, когда я потеряю сознание?» — спросил Рэнди. «Вообще-то есть и вторая цель, поскольку я собираюсь поставить NT и хотел бы узнать ваше мнение», — сказал доктор.

— Ну, — начал Рэнди, — вообще-то я больше знаком с UNIX'ом, чем с NT, но, насколько могу судить, NT — приличная система и, уж во всяком случае, намного серьезнее обычных виндов.

Он замолчал, чтобы перевести дух, и внезапно увидел, что все переменилось. Хирург и ассистентки никуда не делись и занимали примерно ту же позицию в поле его зрения, что и в начале фразы, но очки у доктора съехали набок, стекла были забрызганы кровью, лицо вспотело, на марлевой повязке блестели куски чего-то явно из самой глубины Рэнди, в воздухе висела костяная пыль, а медсестры осунулись и выглядели так, словно им не помешали бы косметический салон, лицевые подтяжки и двухнедельный отпуск на море. Грудь и колени Рэнди, а также пол усеяли окровавленные тампоны и рваные обертки от медикаментов. Затылок болел — видимо, так сильно бился о подголовник от ударов хирургической кувалды. Когда Рэнди попытался закончить фразу («так что, если вас не пугают расходы, думаю, переход на NT вполне оправдан»), то обнаружил, что рот у него чем-то забит. Доктор стянул марлевую повязку и почесал вспотевшую бородку. Потом медленно, тяжело вздохнул, глядя не на Рэнди, а куда-то вдаль. Руки у него тряслись.

— Какое сегодня число? — спросил Рэнди сквозь вату.

— Как я уже говорил, — сказал блестящий молодой хирург-стоматолог, — мы берем за удаление зубов мудрости по гибкой шкале, в зависимости от категории сложности. — Он помолчал, подыскивая слова. — Боюсь, с вас мы возьмем за самую высокую, четвертую категорию. — Он, шатаясь, вышел из кабинета, придавленный (подумалось Рэнди) не столько напряжением сделанной операции, сколько сознанием, что никто не даст ему за нее Нобелевскую премию.

Рэнди пошел домой и неделю отлеживался перед телевизором, лопая анальгетики, как леденцы, и постанывая от боли. Потом стало лучше. Давление в черепе отпустило. Ушло навсегда. Невозможно было даже восстановить в памяти прежние ощущения.

Сидя в полицейской машине по дороге к новой отдельной камере, Рэнди вспоминает эпопею с зубами, поскольку сейчас пережил с юной Америкой Шафто нечто похожее. У Рэнди были девушки (не много), но все они смахивали на посредственных стоматологов. Одной Ами достало умения и мужества просто посмотреть на Рэнди, сказать: «Хорошо», а потом залезть ему в голову и вытащить, что надо. Вероятно, это была для нее изматывающая работа. Ами затребует высокую цену. И Рэнди долго потом будет лежать пластом и стонать от боли. Однако он уже чувствовал, что внутреннее давление отпустило, и радовался, бесконечно радовался, что Ами вошла в его жизнь, а ему хватило решимости и ума сказать, что сказал. На несколько часов он совершенно забывает, что над ним висит угроза смертного приговора.

Его везут в машине — надо полагать, новая отдельная камера в другом здании. Никто ничего не объясняет — заключенным лишнего знать не положено. После ареста Рэнди держали в тюрьме на юге, в новом железобетонном здании на окраине Макати, а сейчас везут в старую часть Манилы, вероятно, в какое-то готическое довоенное заведение. В Форте Сантьяго, по берегу реки Пасиг, есть казематы ниже приливной отметки; в высокий прилив томящиеся там узники погибали. Теперь это музей; туда его не повезут.

Тюрьма и впрямь оказывается мрачным старинным зданием в кольце правительственных особняков вокруг мертвой дыры Интрамуроса. В соседнем — городской суд. Они некоторое время едут по проулку между двумя каменными строениями, предъявляют охраннику в будке документы, ждут, пока откроются тяжелые чугунные ворота, проезжают давно не метенный мощеный двор, снова предъявляют документы и снова ждут, на этот раз — пока поднимут самую настоящую чугунную решетку, за которой начинается наклонный въезд под здание. Здесь машина останавливается, и тут же их окружают люди в форме.

Все до нереальности похоже на вселение в роскошный азиатский отель, только люди в форме вооружены и не предлагают понести ноутбук. У Рэнди на поясе цепь, соединенная с наручниками, и другая, на ногах, не дающая широко шагать. Чтобы она не волочилась по земле, ее поддерживает еще одна цепь, прикрепленная к той, что на поясе. Свободы рук как раз хватает, чтобы прижимать ноутбук к животу. Он не просто скованный узник, он цифровой скованный узник, дух Марли[21] Информационной Супермагистрали. То, что человеку в его положении разрешили иметь ноутбук, настолько гротескно, что Рэнди поневоле сомневается в своей циничной догадке: Кто-то (вероятно, тот самый Кто-то, который Что-то Хочет Ему Сказать) обнаружил, что все данные на диске зашифрованы, и теперь желает, чтобы Рэнди включил компьютер, и… Что «и»? Может, они установили в потолке видеокамеру и будут заглядывать ему через плечо? Это обойти несложно, надо только не быть законченным идиотом.

Охранники ведут Рэнди по коридорам. Процедура оформления проходит быстро — все формуляры он заполнил и личные вещи сдал в первой тюрьме. Потом начинаются мрачные стальные двери и дурно пахнущие коридоры; Рэнди различает невнятный тюремный гул. Однако они минуют гул, идут другими коридорами, более старыми, менее хожеными, проходят в старинную дверь из железных прутьев и оказываются в длинном сводчатом помещении. Вдоль одной стены тянется ряд из пяти или шести железных клеток, вдоль другой — проход для охраны. Вылитый макет темницы из какого-нибудь Диснейленда. Рэнди доводят до самого конца коридора — его камера последняя. Внутри — железная койка с тонким матрасом, чистыми, хоть и не белыми простынями и сложенным армейским одеялом. У глухой стены оставили старую деревянную тумбочку и складной стул. Очевидно, тумбочка должна служить ему рабочим столом. Ящики заперты, да и сама тумбочка намертво закреплена несколькими оборотами тяжелой цепи и амбарным замком. Похоже, он должен пользоваться компьютером в этом углу камеры и нигде больше. Как и обещал адвокат Алехандро, в розетку при входе в помещение воткнут удлинитель. Шнур тянется через весь коридор, а перед самой камерой надежно завязан вокруг трубы, так, что самому Рэнди до него не дотянуться. Единственный способ включить компьютер — поставить его на тумбочку, присоединить кабель, а вилку просунуть охраннику через решетку, чтобы тот воткнул ее в удлинитель.