Тюремные коридоры сохраняли предельную аскетичность — никакой мебели, только грубо обтёсанный камень. Через два десятка шагов спуск закончился. Развилка. Блеск!

— Налево пойдёшь — по голове огребёшь. Направо пойдёшь — всё равно огребёшь. Прямо пойдёшь — втройне огребёшь, — жизнеутверждающе декларировал я, пытаясь найти какие-нибудь указатели.

Ничего, три одинаковых коридора. Попробовать крикнуть? Экзотический способ самоубийства, потому что я сомневаюсь, что здесь сидит только Химуро. Проклятие! Придётся проверять все подряд, а ночь не бесконечная.

Пишем мы слева направо, поэтому я пошёл направо и подошёл к первой камере. К счастью, здесь были небольшие смотровые оконца, не нужно было открывать дверь полностью. Приоткрыв задвижку, осторожно заглянул внутрь, сохраняя безопасное расстояние. Тишина. Поднеся поближе факел, шепнул внутрь:

— Химуро! Эй! Химуро!

Всё та же тишина. Поднёс факел ещё ближе, пытаясь пролить свет внутрь камеры и ближе всё рассмотреть.

— Химуро?

Из квадратного отверстия выстрелила рука, едва не схватившая меня за лицо. Я отпрянул назад, дрожа от адреналина. Человек внутри ржал надо мной:

— Химуро! Химуро! Это твой любовник? Расскажи мне о нём!

Я хмуро поднёс факел к руке, подпалив ладонь. Внутри раздался крик боли, рука тут же втянулась обратно. Раздался гогот из других камер. У меня возникли серьёзные сомнения в том, что я пришёл в нужное место. Это больше напоминало изолятор для душевнобольных, чем блок строгого содержания. Зато я понял, что скрываться смысла нет.

— Химуро! — крикнул я в голос.

Ответил мне гомон десяток голосов. Кто-то просто повторял имя, остальные болтали в меру испорченности и сумасшествия. Я же шёл вперёд, прислушиваясь к голосам и выискивая среди них знакомый.

— Химуро!

Камеры, камеры, камеры. Я прошёл уже десятка три. Проверять каждую точно не вариант, тут можно не одну ночь блуждать.

— Я здесь! — крикнули из камеры, мимо которой я проходил.

Вот только голос незнакомый. Подошёл ближе.

— Химуро?

— Да! Я здесь! Вытащи меня отсюда! — голос точно был мне незнаком.

— И как меня зовут?

Тишина.

— Хорошая попытка, парень, — одобрил я.

Двинулся дальше, хотя вся затея всё меньше мне нравилась.

— Эй! Подожди! Давай поможем друг другу!

Я остановился. Если здесь оказался Химуро, то могут быть и другие нормальные люди, как минимум адекватные. Можно попробовать. Вернулся к двери.

— Говори.

— Ты ищешь вслепую, это надолго. А нужно просто узнать номер коридора и номер камеры. Если есть имя — плёвое дело.

Всё же какая-то систематизация у них здесь есть?

— И как мне их узнать?

— Сначала выпусти! — потребовали внутри.

— Нет, — отрезал я. — Сначала рассказывай, потом открою дверь.

На той стороне засмеялись.

— Ну и пошёл на хер. Вернёшься, когда надоест блуждать.

Я мысленно выругался.

— Ладно, отойди от двери.

— Вот, это другой разговор! — обрадовались на той стороне. — Готово!

В других камерах начали кричать, чтобы их тоже открыли, что они тоже готовы все рассказать и даже показать. Меня даже всерьёз подмывало поспрашивать в других камерах, не расскажут ли мне где-нибудь о месте, в котором хранятся дела заключённых с номерами камер, но решил не искушать судьбу. Простой механический засов с лязгом вышел из петель. Я отринул назад, бросив факел на пол и подняв арбалет.

— Выходи. Медленно.

Повторять не пришлось, дверь со скрипом открылась и изнутри выглянула лохматая немытая голова.

— Вот, я подчинился, что дальше?

Я указал арбалетом на факел.

— Берёшь факел и показываешь мне, как найти моего друга. Потом мы его находим и все вместе выходим наружу. Дальше свободен валить на все четыре стороны. Чем быстрее управимся, тем...

— Быстрее я окажусь на свободе, я понял, — кивнул заключённый.

Что-то в его чёрных от темноты глазах мне не понравилось, но я не понял, что именно. Скорее всего желание меня убить, которое разделяли, наверное, почти все заключённые в этом подземелье.

— Тогда давай двигаться, пока кто-нибудь хищный и злой не заглянул на огонёк.

Лохматый и худой заключённый вышел из камеры и, не спуская с меня взгляда, поднял факел. Я опустил арбалет вниз, показывая, что не держу его на прицеле постоянно.

— Давай только без глупостей, — попросил, видя, как он наблюдает за арбалетом, — Я только сегодня пяток человек на тот свет отправил, и сделаю это ещё раз.

Мужчина хмыкнул, двинувшись обратно к выходу.

— Там слева была комната. Всё, что нам нужно...

Граница темноты внезапно бросила в нас нечто серое и бесформенное. Мой спутник успел отшатнуться, отбросив факел, а я вскинул арбалет и выстрелил. Щёлкнул механизм, с влажным звуком болт вошёл в человеческую плоть. Это был человек, один из заключённых, как-то выбравшийся из камеры. И пошедший за нашими жизнями вместо того, чтобы искать свободу.

А затем на нас прыгнули остальные. Я успел взвести арбалет и выстрелить лишь раз. Промазал, болт ударил прыгнувшему на меня в плечо, едва не развернув его на месте, но не остановил.

Бросаю арбалет, потянувшись за ножом, но не успеваю. Нож в скрытой кобуре, под одеждой. В данной ситуации он с таким же успехом мог лежать в сейфе начальника тюрьмы. Раненый заключённый наваливается на меня, хватаясь за плечи, обдавая гнилым дыханием.

Вместо ножа достаю арбалетный болт, втыкаю в брюхо неудачника, тут же дёргая на себя. Остриё с зацепами вырывает, наверное, целый кусок мяса, так громко взвывает мой противник. Конвульсивно дёргаясь от боли, он сваливается с меня на левую сторону, освобождая мою правую руку и открываясь для удара. Второй раз я мечу в шею, стараясь загнать болт поглубже.

Руку обдаёт горячей кровью, брызги летят на лицо, но хрип рядом говорит о том, что противник более не опасен. Извиваясь, уже высвобождаю левую руку, тут же пытаясь найти взглядом арбалет. Рядом мой проводник бьёт кому-то морду, тут же пропадая из моего поля зрения.

Из темноты ко мне бросается следующий противник, и я понимаю, что не успеваю дотянуться до оружия, отброшенного непонятно куда. Поэтому хватаю факел, чтобы тут же ткнуть им в лицо противника. Он отпрянул, прикрываясь руками и давая мне так необходимые мгновения. Я, быстро перекинув факел в левую руку, наконец выхватываю нож. Заключённый, крича от ярости и боли, бросается на меня вновь. «Как-то странно бестолково» — приходит непрошеная мысль, — «он больше похож на бешеное животное, чем на человека».