Мадлон подумала: похоже, при всей своей разговорчивости он не мастер произносить поминальные речи. Или ждал чего-то от нее? Но она понятия не имеет, что говорить, да и не свыклась пока с мыслью о том, что Елены больше нет. Они так долго находились вдали друг от друга и столь мало общались в последние годы, что Мадлон казалось: сообщение — это ошибка, и если набрать номер матери, та ответит, а если не ответит, то из-за проблем со связью, или из-за занятости, или…

— Да, — услышала она голос Френсиса, — двадцать лет мы не виделись, но я часто думал о ней. Следил за ее успехами, радовался за нее. Я всегда знал, что она где-то живет, и у нее все хорошо, и мне этого хватало.

— Почему вы расстались? — через силу спросила Мадлон. Ей не хотелось говорить про Елену и было сложно принять то, что полузнакомый человек вдруг переродился в отца, но Губерт явно ждал подобных расспросов и сразу отозвался:

— Она не нуждалась во мне и не скрывала этого. Даже в самом начале отношений я не мог бы назвать ее своей и иногда чувствовал себя… Не знаю, как тебе объяснить… Кем-то вроде засидевшегося гостя. Мы, конечно, восхищались друг другом, вначале было какое-то притяжение, но Елена — она ведь полностью самодостаточна. Она просто позволила мне побыть рядом, а потом, наверное, начала уставать от этих отношений и решила их завершить. Они были ей не нужны. Думаю, она относилась так ко всем мужчинам, — он допил коньяк и поставил рюмку. — Послушай, Мадлон, я бы хотел повидаться с тобой еще раз. Может быть, навестишь меня? Завтра, например? Это выходной день. Я живу на Зеленом кольце. Посмотришь мой дом, пообедаем, погуляем. И называй меня по имени, пожалуйста.

— Хорошо. Спасибо, Френсис.

Губерт сказал адрес, Мадлон пообещала приехать ближе к обеду. Наверное, отцу не хотелось уходить, он задумчиво оглядывал комнату и неожиданно спросил:

— Ты недавно переехала сюда?

— Нет, я живу здесь несколько лет.

— Надо же, — пробормотал он и заглянул в открытую дверь соседней комнаты, где стояла узкая кровать, шкаф для одежды и тумбочка. — Твоя квартира похожа на только что прибранный гостиничный номер.

— Я люблю порядок.

— Я не об этом. Она очень безликая. Наверное, в шкафу у тебя найдется несколько платьев, но если не заглядывать туда, то даже не догадаешься, живет ли здесь парень или девушка.

Мадлон не знала, что на это отвечать. Губерт поднял сумку.

— Что же, не стану засиживаться.

Мадлон вышла в крошечную прихожую проводить его. Он дотронулся до ее плеча, еще раз сказал: «Приезжай» и ушел. Наконец-то!

Она прислонилась спиной к закрытой двери и немного постояла, приходя в себя. Все было слишком неожиданно — известие о Елене, визит этого человека. У нее так редко бывали гости, что все эти пятнадцать минут рядом с Френсисом она чувствовала себя не в своей тарелке.

Оттолкнувшись лопатками от двери, она побрела в комнату, включила монитор и перечитала сообщение.

Да. Все верно. Елена Кеннел, ведущий специалист, доктор биологических наук, лауреат нескольких премий и, по какому-то странному совпадению, ее, Мадлон, мать, ушла из жизни.

После многочисленных командировок Мадлон устала от перелетов и для разнообразия решила прокатиться на поезде. Аэротакси доставило ее на станцию, и через десять минут она уже ехала в полупустом вагоне Кольцевого экспресса. Название «экспресс» мало шло этому тихоходному полностью автоматизированному составу, день и ночь колесившему вокруг мегаполиса. Забравшись с ногами на сиденье, Мадлон прижалась плечом к оконному стеклу. Мерный перестук колес успокаивал и наводил на мысли о позапрошлом веке, когда не было ни аэрокаров, ни маглева, вроде того, который только что стрелой промчался вдали по своей эстакаде в сторону аэропорта. Где-то там, дальше — космопорт. Вот заблестела под солнцем река, на широкой песчаной косе видны крохотные фигурки отдыхающих, кто-то бежит в воду, поднимая брызги… Поезд описал дугу и вошел в перелесок, за окном замелькала зелень кустарников и многоцветье лугов.

Губерт жил недалеко от станции «Половина». Пересекать пустой перрон в одиночку под взглядами многочисленных скрытых и не скрытых камер оказалось неуютно. Прикладывая запястье к идентификатору, Мадлон знала, что становится объектом повышенного наблюдения, как любой, кто приехал сюда, но не живет здесь. Она миновала барьер, спустилась по чистенькой лесенке белого камня в короткий подземный переход с облицованными розовым ракушняком стенами и вышла в сухое душистое тепло летнего полудня. Ветер гнал волны по высокой траве вдоль проселочной дороги. Шелестела листва, стрекотали кузнечики. В воздухе плыли запахи цветов, нагретого дерева и пыли, а изредка, когда ветер менял направление — речной свежести. Мягкая трава по обочинам манила, и Мадлон разулась и пошла босиком. Сандалии, сцепленные ремешками, качались у нее в руке, чиркали по бедру, их маленькая тень не в такт мелькала рядом с ее крупной, но короткой тенью.

Прямо через дорогу бежал ручей, Мадлон постояла в прозрачной воде. Надо же, в этой речушке и рыба водится, вон мальки шныряют… Вдали на противоположном берегу показалась человеческая фигура, Мадлон вышла из воды и вгляделась, прикрывая рукой глаза от солнца. Нет, это не Френсис Губерт. Какая-то женщина.

Они поравнялись, и идущая навстречу девушка первая сказала:

— Привет.

Мадлон узнала ее. Та самая, что помогла ей добраться до полицейского участка на Нулевом уровне! Сейчас вместо просторной блузы на ней был короткий белый сарафан, талию охватывал плетеный кожаный поясок, а прическа осталась прежней — две косы с пушистыми кончиками, спускающиеся на плечи из-под голубой косынки. В руках она несла что-то, смахивающее на корзинку из тонких прутиков, и на ходу прицепляла к этой плетенке листья и цветочки. Не отрываясь от работы, проговорила:

— Мы с тобой даже не познакомились в прошлый раз. Я — Анни, а тебя как зовут?

— Мадлон. Ты живешь где-то неподалеку?

— Да. Вон в том доме, видишь крышу?

Она, наверное, очень богата!

— Это дом моего отца, Шиама Кейна, — добавила Анни.

— Кейн… Тот, который киноартист?

Анни улыбнулась, показав ровные крупные зубы.

— Приятно встретить девушку, которая не пищит от восторга, услышав его имя! К кому ты приехала? Ты ведь живешь в городе, верно?

— Да. Я приехала к Френсису Губерту, — и, так как Анни продолжала пристально смотреть на нее, Мадлон добавила: — Он мой отец.

Анни рассмеялась.

— Прости, я подумала, что ты его новая девушка! Я удивилась, почему это он не привез тебя на глайдере или хотя бы не встретил на станции.

Новая девушка! Интересно, часто Френсис меняет любовниц? Видно, недаром Метени ее предупреждал…

— Ты его знаешь? — спросила Мадлон.

— Мой отец с ним дружит. Губерт живет недалеко от нас, могу проводить.

— Спасибо, не стоит, если ты шла по своим делам, то…

— Как хочешь. Посмотри-ка, — она подняла на уровень глаз свою корзинку, — хорошая шляпка получилась?

Так это, оказывается, шляпка!

— Симпатичная, — вежливо ответила Мадлон. Анни обрадовалась и тут же нахлобучила плетенку ей на голову:

— Возьми, тебе пригодится, чтобы солнце затылок не напекло.

Дом Френсиса Губерта горделиво возвышался на вершине пологого холма — изящный, сверкающий металлом, стеклом и пластиком, сплошные прямые линии и зеркальные поверхности. К блестящему крыльцу вела дорожка, обсаженная самшитом и посыпанная толстым слоем крупного розового песка.

Френсис Губерт ждал на крыльце; он еще издали замахал дочери, и когда та подошла, спросил:

— Ты приехала на поезде?

— Да, захотелось прогуляться.

— А почему не сообщила мне? Я бы встретил.

— Зачем? Я знала, куда идти.

Губерт обратил внимание на ее головной убор:

— Какая милая… э-э… шляпка! Не знал, что ты умеешь плести.

— Это мне Анни Кейн подарила, — Мадлон сняла шляпу и повесила на столбик перил.

Губерт остановился, поставив ногу на ступеньку.