Френсис ничего от нее не требует — как странно! Всем, кого она знала, было что-то нужно: матери — ее успехи, работодателям — ее труд, Эду и Нику — ее красота, знакомым — какие-то ответные услуги, друзьям… Ну, друзей у нее практически не было, разве что Анни появилась в последнее время. А Френсис будто и впрямь заботится о ней, ни на что не рассчитывая взамен ни теперь, ни в будущем. В книжках она читала, что так и должно быть, что родители любят детей просто потому что это их дети. Но Елена многого ждала от нее, Мадлон, и никак нельзя было обмануть эти ожидания, потому что тогда мать вообще перестала бы обращать на нее внимание.
Кто же из них прав? Отношение Френсиса всегда казалось ей каким-то странным, немного глупым, но при этом трогало, забавляло и, пожалуй, начинало нравиться. Еще немного — и она совсем привыкнет к отцу, сама начнет брать его под руку и варить ему кофе! И будет скучать по нему в разлуке. А если он погибнет, как Елена, то она расстроится. Наверное, это и есть привязанность. Но как странно, что Френсис вызывает у нее такое чувство, ведь он почти ничего для нее по большому счету не сделал. Елена сделала гораздо больше, но по ней Мадлон не скучает и не горюет, вот только постоянно хочет быть… Достойной ее, что ли? Стремится заслужить ее признание, даже сейчас, когда той давно нет в живых. Тянется какая-то нить из прошлого, не оторвать.
«Наверное, я хотела ее признания только потому, что она моя мать, — подумала Мадлон. — Это лишь стремление ребенка удержать взрослого — древний инстинкт, глупый, как все эти инстинкты, но мы пока еще не научились от них отделываться. А не жалею о ней потому, что она не относилась ко мне так, как я в то время хотела бы. Это сейчас я понимаю, что все, что мне требовалось, она давала, а тогда я, наверное, хотела только чтобы она побольше находилась рядом или обнимала меня, вот как Френсис сейчас делает».
И хватит все это перетряхивать, что-то она начинает расстраиваться из-за таких мыслей. Чего доброго, скоро разрыдается, как Метени, уже и так глаза мокрые. Надо идти дальше, зря она тут остановилась.
Спустя три часа и десять километров по показаниям навигатора, она подошла к реке. Моста здесь не было, машины переправлялись вброд. Мадлон посветила на воду — неглубоко, можно перейти, только разуваться не стоит — дно каменистое, босиком будет скользко. Течение сначала едва ощущалось, но на середине стало мягко и сильно подталкивать. Мадлон подумала, что надо было прихватить палку для опоры, но дно уже пошло на подъем. На берегу она вылила воду из ботинок, отжала штаны, мокрую обувь прицепила к рюкзаку и зашагала дальше.
Темнота редела, в низинах скапливался молочный туман, на горизонте разгоралось фиолетовое зарево восхода. Поднявшись на очередной холм, Мадлон решила, что пора позавтракать, нашла удобный камень, села и разложила провизию. Френсис собрал ей несколько отличных перекусов — в контейнерах нашлись заботливо нарезанные хлеб, мясо и сыр, в термосе — чай. Две плитки шоколада, пакетик с сухофруктами, два белковых брикета — их отец, видно, сунул на самый крайний случай, если она заблудится или еще почему-то надолго застрянет.
Еще через час она свернула с дороги на еле заметную тропу, без конца терявшуюся среди валунов и кочек. Там и тут в траве блестели зеркальца воды. Скоро и болото осталось позади, тропка нырнула в лес. Высокие тонкие деревья, напоминающие земные лиственницы, почти не давали тени. Все чаще встречались участки открытого песка, по которым стелилась длинная жесткая трава. Порывами налетал жаркий сухой ветер. Пески были где-то совсем рядом.
Впереди, среди редких чахлых деревьев, показался песчаный откос. Из песка торчали полузасыпанные деревья — это дюна двигалась, наступала на болото, вела пустыню за собой. Пройдет лет пятьдесят, и песок, верно, дойдет до дороги. Мадлон полезла, цепляясь за кустики, лавины сухого песка с тихим шорохом катились из-под ног. Выбравшись наверх, она отряхнулась и огляделась.
Значит, вот какие они, Радужные пески! Это место не было бескрайним песчаным морем, как те пустыни, которые Мадлон видела на Земле. Повсюду росли деревца и пучки травы, розовели скопления мелких цветочков. Интересно, почему эти пески называют Радужными? Ведь Стена Тысячи Радуг еще далеко… Мадлон зачерпнула горсть песка и медленно ссыпала на землю, наблюдая, как горячий ветер сносит в сторону пыль. Песок, оставшийся на ладони, слабо переливался, как разводы бензина на воде.
Она посмотрела на экран навигатора. Пески имели форму эллипса, и ей требовалось пересечь этот эллипс вдоль его длинной оси. На песках три дюны, по-видимому гряда впереди — одна из них. Перед первой дюной отмечено озеро. Можно остановиться там, поспать, переждать жару и выйти под вечер. Дорога через пески длиной чуть больше десяти километров, она отшагает это расстояние менее чем за три часа.
Сказано — сделано. Мадлон бодро зашагала к дюне и действительно скоро увидела впереди низину, где среди зелени сверкала под солнцем вода. На берегу виднелось старое кострище и остатки шалаша — какой-то путник уже останавливался здесь, но очень давно. Мадлон положила ранец, разделась и долго плавала в теплой воде. Пообедав, она подремала в тени и через несколько часов двинулась дальше.
Приветливый оазис исчез за горизонтом, теперь кругом раскинулась настоящая пустыня. Вершинки барханов под ветром курились песком, словно вулканы — дымом. Горячий ветер обжигал лицо и дергал рубашку, а впереди медленно росла далекая стена второй дюны. У подножья песчаной гряды снова появилась растительность. С гребня Мадлон попыталась позвонить Френсису, но, видно, спутник оказался далековато, и связи не было. Тем лучше — ей не очень-то хотелось с кем-то разговаривать. Она выключила и бросила в ранец телефон. Френсис, конечно, начнет ворчать, но что может угрожать ей здесь, где на десятки километров вокруг — ни единого человека? В этом безлюдье, в компании лишь собственной тени, Мадлон чувствовала себя уютно и безопасно, совсем как в детстве в своем убежище под развалинами. Только здесь было приятнее — просторно и интересно. Миновав третью дюну, она вышла на берег горной речки, вытекавшей из озера под Радужной стеной. И наконец, поднявшись по узкой долине, Мадлон увидела цель своего похода.
Стена Тысячи Радуг. Она уходила вверх на пятьсот метров, вся расчерченная вертикальными белыми полосками бессчетных водопадов. Говорили, что их точное число до сих пор неизвестно, потому что водопады появляются и исчезают в зависимости от уровня воды в пещере. Под стеной лежало озеро, длинное, широкое и с самого начала своего существования не знавшее покоя. В дальней своей части оно бурлило под падающими со стены потоками, волны даже в самую тихую погоду неустанно лизали каменистый берег. Солнце стояло в зените, и стена полностью оправдывала свое название. Радуги дрожали над водопадами перед стеной, широкая разноцветная дуга перекинулась через озеро. Мадлон села на сухую каменистую землю, завороженная красотой скалы и озера.
Ветерок донес чьи-то голоса. На берегу, в нескольких сотнях метров от нее, оказалась большая компания — наверное, археологи из нижнего лагеря. Замерев в тени кустарника на вершине каменистого увала, Мадлон долго наблюдала за ними. Их было человек пятнадцать, загорелых молодых парней и девчонок. Доносились голоса и смех, тянуло дымком костра. Несколько человек купались, другие готовили обед. Мадлон высматривала палатки, но палаток не было, по-видимому ребята не собирались здесь ночевать. Просто пришли посмотреть на достопримечательность, как она, только не через пески, а по дороге.
Ближе к вечеру, когда археологи ушли, а тень от плато закрыла округу, Мадлон насобирала хвороста и выбеленных водой и солнцем коряг и развела костер. Ночь сразу стала глубже и темнее. Мадлон сварила чай, поела, потом уселась ближе к огню и долго сидела, обхватив руками поднятые колени. Наверное, она на несколько мгновений задремала, разморенная теплом, потому что в какой-то момент ей показалось, будто кто-то появился напротив. Знакомое мужественное красивое лицо, жесткая линия рта, серые глаза…
