— Знаю, почему Окард так голову потерял. Ты же пахнешь сладко. Мамка шампунь с мёдом прикупила?

Затем отстранился и попытался выровняться. Распахнул дверь. Как бравый солдат зашагал в комнату, смешно поднимая ноги. Я лишь фыркнула вслед. Правильно бабка моя покойная говорила: все мужики одинаковы! Могут делать вид, что любят до гроба, а едва кто рядом сладко запахнет — бегут нюхать.

— А ты, — парень вдруг повернулся и, не удержав равновесие, рухнул около кровати. Засмеялся, хрюкая. — Ценить надо любовь, а ты размениваешься… на страхи. А е-е-если ты ошиблась, Ар-и-и-и? Не подумала?

Я швырнула мешок с одеждой в угол. Подбежала к упавшему Виксу, помогла ему подняться и бережно усадила на кровать. Да, я осознала свои ошибки и хотела их исправить, но каждое новое упоминание о них воскрешало былую боль. Я не могла позволить себе раскиснуть сейчас.

— Надеюсь, в душ с тобой идти не надо? — грозно проговорила я. — Справишься сам?

— Вот с Ними я бы согласился искупаться. А с тобой — нет, ещё приставать начнешь, — хихикнул Викс, расстёгивая рубашку. — Меня же потом громадина Эри живьём съест. И так мне теперь достанется за твою выходку, — он отбросил рубашку в сторону и в брюках поковылял в ванную. — Не подглядывай, смотри мне!

Налетел плечом на косяк и, шикнув, пошёл дальше.

— Хорошо уметь лечить синяки. Плохо, когда нет умения лечить душевные болезни. А как хотелось бы! — ворчал из-за двери Викс. — Где тут у них нормальные краны? Что за древние системы водоподачи?

— Бегу подглядывать, — прокричала я демонстративно, едва услышала плеск воды. Викс что-то пробормотал в ответ, но я не разобрала его пьяную тираду. Настроения на достойные шутки не хватало. Да и смеяться не хотелось вовсе.

И не захочется. Ни сегодня, ни завтра, ни через год.

До тех пор, пока не объясняюсь с любимым. Ведь я не дала ему даже возможности высказаться!

Засопела носом, пытаясь удержать печаль внутри. Боги Вездесущие! Такая безмозглая эгоистка, как я, не заслуживает прощения! А волшебной любви, что была у нас — и подавно.

Сдавшись, я повалилась ничком на кровать. Глаза встретили рваную дыру в потолке, похожую на оскаленную пасть дракона. Жёлтые дождевые потеки чешуйками бежали по контуру.

Закусила кожу на запястье, чтобы сдержать слёзы. Не вышло. Горячие дорожки побежали к вискам и намочили волосы.

Эриман. Мой Эриман… Могла ли я подумать, что всё у нас сложится так, когда столкнулась с тобой в коридоре Академии? Знала бы — скрывалась бы получше, да бегала бы побыстрее. Смотрела бы пометки на незнакомых дверях. И не забывала бы важные вещи где не следует.

Укусила руку сильнее. Горячая кровь пролилась в рот и остыла в горле металлом. Ложь. Я повторила бы всю нашу сюиту от первой до последней ноты! Разве что, последний аккорд сыграла бы иначе.

Белое небо стонет, низвергая дождь. Почва под ногами плывёт и превращается в слякоть. Мутные ручейки убегают в рытвины, заливая мёртвую траву.

В воздухе — запах крови и смерти. Вдалеке звенят мечи и взрываются снаряды. Скоро начнётся настоящий бой. Очень скоро.

Мы должны держаться, но уже вымотаны до предела. Усталость разрывает мышцы, едкая грязь обжигает кожу. И мы — все пятеро — уже знаем, что ничего не получится. Потому что последнего, шестого звена, в нашей цепочке больше нет.

Мужчина с черной, как уголь, кожей смыкает ладонь на моём запястье и строго поглядывает исподлобья. Дождевые капли бегут по его лицу, как слёзы.

— Только не падай, Лин. Ты нужна нам.

— И им, — говорит другой голос. Он кажется знакомым, но я не вижу того, кто говорит: мутный туман и пелена дождя занавесили обзор. — Нашим друзьям.

— Может, это всё ложь?! — выдыхаю я. Густой пар летит изо рта и вздымается в небо.

— Не веришь мне? — снова говорит чернокожий. — Отчего тогда не пошла с ними?

Он делает жест кучерявой головой. Указывает туда, где за каменными завалами и плёнкой дождя гремят бои и слышатся крики.

— Теперь ничего не получится! — отрезаю я и чувствую, как в холодные потоки, бегущие по щекам, вмешивается теплота. — Думаешь, твой камень жизни его заменит?!

— Попытаться стоит, — возражает чернокожий и ещё крепче сжимает мою руку. Вкладывает в мою ладонь горячий алый камушек. — Выбора у нас нет.

И я вздыхаю. Выбора действительно не осталось. Как и выхода. Или пан, или пропал.

— Что-то не хочу я на покой, — слышу с другой стороны ещё один голос: высокий и звонкий. Рыжеволосая девица гордо стоит рядом, парные мечи спрятаны в тугих ножнах. Её торчащие ключицы похожи на мосты.

Грохот сотрясает воздух, и дождь летит в лицо. Теперь не разберешь: то ли гром, то ли взрыв… Кровавый камушек обжигает кожу, будто в нём спрятан чистый огонь. Задерживаю дыхание, чтобы не наглотаться земли, и проваливаюсь в пустоту.

Лечу долго и медленно. Словно сухой лист, что плавно опускается на землю. А открыв глаза, я обнаруживаю себя в особняке Эримана. В жутком спиральном коридоре, уходящем вниз. В том, что ведёт в пыточную.

Но я больше не боюсь. Я уверенно сбегаю по спирали вниз, сминая ковровые дорожки, и распахиваю металлическую дверь.

— Малыш… — говорит мягкий голос за спиной. — Я ждал тебя.

Подпрыгнув от неожиданности, я оборачиваюсь. Дыхание обрывается.

Эриман смотрит на меня с грустью и тоской, но уголки губ приподняты. Будто смеется над самим собой.

— Зачем пришла?

— Потому что хочу услышать правду, — шепчу я, а голос дрожит. — Я поступила подло и эгоистично, и знаю, что прощения мне нет.

— Зачем нужна правда, когда нет доверия?

— Доверия нет, — выдыхаю я. — Ты прав. Ты ведь не рассказал мне, зачем тут всё это!

Обвожу взглядом окровавленный пол, рваные цепи и огромные кандалы, что могли бы удержать даже весьма крупную девушку за талию.

Опускает голову. Смоляные волосы закрывают лицо. Гримаса боли отпечатывается в его чертах. Вижу, как пухлые губы превращаются в тонкую нить.

— Ты не спрашивала… — с горечью отвечает Эриман и отворачивается.

— Я слишком о многом не спрашивала, — отворачиваюсь. — Ждала, когда ты будешь готов и откроешься сам. Но ты уходил всё глубже.

— А если я никогда не буду готов?

— И кто из нас начал говорить про доверие?!

Он вздёргивает подбородок, бросая на меня пылающий взгляд.

— Ты не слышишь меня. На мои чувства тебе плевать, твой страх убил нас. Думаешь, оставила в живых — сделала благо для меня? Ты раскрошила мне сердце, но не поглотила мой мрак. Зря-а-а. Да, я боялся признаться, но… — голос звучит отстранённо. Эриман тяжело выпускает воздух через зубы.

— Я хотел сказать. А теперь правду от меня ты не услышишь. Уходи, Арлинда Невелло. И никогда не попадайся на глаза, — он спокоен и холоден. Кажется, что между нами разверзлась пропасть.

Эриман стоит, натянувшись, как струна, и я знаю, что стоит мне сделать шаг, он отстранится.

Каждое слово влетает в сердце, как пуля. И пахнет порохом. Я изрешечена. Меня уже нет.

— Если скажешь, — шепчу на последнем издыхании, — что сумеешь меня забыть.

— Не смогу, — отвечает с хрипом. — Никогда не смогу. Слишком глубоко ты поселилась. Корни пустила. Уходи, Ли-и-и-н, не муча-а-ай.

Эриман резко припадает к стене. Трещат кости. Его ломает и выгибает. Лицо покрывается чёрной коркой, кружева чешуи распускаются по плечам и рукам.

— У-у-хо-о-ди! — рычит не своим голосом, скорчившись от боли. Чёрные волосы занавешивают лицо, и он становится похож на монстра.

Темень наступает на горло, сдавливая. Не могу дышать. Сердце уже не стучит, а гудит.

Эриман внезапно поднимает голову и впивается в глаза свирепым кроваво-красным взглядом. Натягивается, как хищник, и прыгает на меня…