В записке подчеркивалось, что в отеле не имели никакого представления о том, что могло случиться с Айрис после ее отъезда. А далее отмечалось, что месяц спустя из Балтимора приехал частный сыщик, который задавал точно такие же вопросы, что и полицейский. Представитель отеля, составлявший итоговый отчет, особо отметил, что он делает это специально для того, чтобы ни у кого потом не сложилось впечатления, будто отель мог допустить ошибку.

Бэленджер почувствовал, что его пульс сделался чаще после того, как в голове мелькнула мысль о том, что этот документ мог написать сам Карлайл. Позабыв на мгновение о темноте, сгустившейся за балюстрадой балкона, он сосредоточился на заметно выцветших чернилах, которые теперь сделались почти фиолетовыми. Луч его мощного фонаря насквозь просвечивал ломкую желтую бумагу, и на ладони Бэленджера виднелась тень от рукописных строчек. Действительно ли в почерке угадывался намек на возраст, неточности в написании букв глубоким стариком, который уже с трудом удерживал авторучку в подагрических пальцах, или это ему лишь казалось?

Возвратились Винни и профессор. Конклин засунул бутылку в карман рюкзака. Когда он уже застегивал «молнию», Бэленджер обратился к нему:

— Карлайл делал записи в своем дневнике от руки?

— Да. А почему вы спрашиваете?

— Взгляните, не покажется ли это вам знакомым? — Бэленджер протянул листок.

От резкого света Конклин был вынужден прищуриться. Было очевидно, что он глубоко погрузился в раздумье.

— Да. Это почерк Карлайла.

— Позвольте мне взглянуть, — сказал Винни. Он всматривался в почерк, как будто перед ним была головоломка или ребус. Затем он передал документ Рику и Коре.

— Это помогает мне почувствовать себя немного ближе к нему, — сказал Рик. — Вы сказали, что Карлайл отличался... не помню точной фразы... Хотя это неважно. В общем, редкостно хорошей физической формой благодаря постоянным физическим упражнениям и употреблению стероидов. Но каким было его лицо? Его манеры? Он был привлекательным или невзрачным? Приветливым или властным?

— В молодости он был похож на преуспевающего актера, играющего героев-любовников. Сияющие глаза цвета аквамарина. Очень живой. Наделенный харизмой. Он буквально гипнотизировал окружающих.

Рик вернул Бэленджеру документ о пропавшей женщине и помахал пожелтевшей газетной вырезкой.

— А у меня здесь убийство. Тринадцатилетний мальчик разбил бейсбольной битой голову отца, пока тот спал. Ударил двадцать два раза, самым форменным образом вышиб мозги. Это случилось в шестидесятом году. Мальчика звали Рональд Уайтейкер. Оказалось, что его мать умерла, а отец на протяжении нескольких лет подвергал его сексуальному насилию. Учителя и ученики той школы, куда он ходил, говорили о нем как о тихом ребенке, сторонящемся товарищей. Капризном.

— Стандартная характеристика жертв продолжающегося сексуального насилия, — сказал Бэленджер. — Они пребывают в затянувшемся шоке. Им стыдно. Страшно. Они не знают, кому можно доверять, и поэтому не смеют ни с кем разговаривать, так как боятся случайно проговориться о том, что с ними происходит. Насильник обычно держит свою жертву в страхе, угрожает, что сделает что-нибудь ужасное — убьет любимое домашнее животное, отрежет член или грудь, — если жертва скажет кому-нибудь о происходящем. И одновременно насильник старается заставить жертву поверить, что происходящее между ними — это самая естественная вещь в мире. В конечном счете значительная часть подобных жертв начинает воспринимать всех окружающих как потенциальных насильников или таких же, как сами они, бессильных жертв, они приходят к выводу, что им не на кого положиться и не на что надеяться.

Рик снова помахал листочком:

— Отец приехал с Рональдом в Эсбёри-Парк на уик-энд Четвертого июля[10]. Нечто вроде летнего пикника. Детский психиатр потратил несколько недель на то, чтобы Рональд рассказал о том, что потом случилось. В конце концов он разговорился, и выяснилось, что отец Рональда взял у незнакомого мужчины деньги... Словом, продал мальчика на час. Незнакомец дал Рональду комплект для бейсбола: мяч, биту и дешевую перчатку. Когда этот человек ушел, отец вернулся в номер пьяный и заснул. А Рональд нашел для бейсбольной биты другое применение.

— Тринадцать лет... — Коре совершенно явно было не по себе. — Неужели после этого можно жить дальше как ни в чем не бывало?

— Поскольку он был еще ребенком, дело не должны были разбирать в суде, — ответил Бэленд-жер. — Будь он постарше, его, скорее всего, оправдали бы под предлогом временного помешательства. Что же касается этого случая... Думаю, что судья, вероятно, направил его в закрытое учебное заведение, где он должен был находиться под присмотром психиатров и психологов. Оттуда выпускают, как правило, в возрасте двадцати одного года. Его судебная и психиатрическая документация была засекречена и сдана в специальный архив, чтобы никто не мог узнать о его прошлом и использовать сведения против него. А потом ему оставалось лишь попытаться устроить свою жизнь.

— И все равно, в своей основе эта жизнь уже разрушена, — сказала Кора.

— Мне кажется, что надежда есть всегда, — ответил Бэленджер. — Перед каждым человеком открыт завтрашний день.

— Да, уверен, что вы хорошо разбираетесь в этом, — протянул Рик, всматриваясь в его лицо.

«Он что, снова пытается меня подловить?» — подумал Бэленджер.

— Мне пришлось как репортеру присутствовать на нескольких подобных разбирательствах.

— Этот отель весь пропитан болью, — сказал Винни. — Взгляните сюда. — В обеих руках он держал еще одну ветхую газету. — Женщина, которой принадлежал чемодан с мертвой обезьяной. Какое имя было написано на этикетке чемодана?

— Эдна Боман, — ответила Кора.

— Да, это о ней. Эдна Боман. Она совершила здесь самоубийство.

— Что?

— 27 августа 1966 года. Легла в горячую ванну и вскрыла себе вены.

— Кора, я не устаю восхищаться остротой твоих инстинктов, — сказал профессор. — Я запомнил, как ты попросила Рика заглянуть в ванну, потому что боялась, что там окажется еще что-нибудь.

Кора передернула плечами.

— Почти сорок лет назад...

— Двадцать седьмого августа, — сказал Рик. — Каким числом был датирован некролог ее бывшего мужа?

— Двадцать вторым августа, — ответил Бэленджер.

— Пять дней. Сразу же после похорон она возвратилась туда, где со своим тогда еще мужем провела предыдущий летний отпуск. — Винни на несколько секунд умолк, очевидно, собираясь с мыслями. — Возможно, о том лете у нее осталось последнее счастливое воспоминание. Как раз тогда была сделана фотография, на которой они вдвоем и обезьянка с ними. А через год ее жизнь оказалась разрушенной. Она решила вернуться туда, где когда-то была счастлива, и убила себя.

— Да, — сказала Кора, — этот отель действительно пропитан болью.

— Но почему полиция или кто-нибудь еще не забрал из номера чемодан с мертвой обезьяной? — удивленно спросил Рик. — Почему они оставили его там?

— Очень может быть, что они его не оставляли, — ответил Бэленджер.

— Я вас не понимаю.

— Возможно, Карлайл забрал его оттуда до прибытия полиции. А потом вернул на место.

Наступило молчание. Бэленджер что-то услышал и подумал в первый момент, что это ветер свистит снаружи, но затем понял, что звук донесся откуда-то сверху.

— Комната, в которой висел плащ «Барберри»... — сказал Конклин. — Когда я там находился, Винни догадался обыскать карманы.

— И нашел вот это. — Винни вручил Рику и Коре письмо.

Кора прочла вслух шапку бланка и дату:

— "Клиника Мейо. 14 февраля 1967 года. Дорогой мистер Тобин. Согласно результатам последнего рентгеновского обследования Вашей грудной клетки, первичная опухоль к настоящему времени распространилась с верхней доли правого легкого на прилегающие регионы. Вторичная опухоль образовалась на трахее. Мы предлагаем Вам безотлагательно пройти следующий курс радиотерапии".