Листья лианы были удивительно крупными, немного темнее чем гроздья цветов, но тем не менее их хотелось рассматривать чуть ли не с увеличительным стеклом. Потому что их поверхность мерцала. Завораживающе!

Издалека донесся серебристый смех, словно маленький колокольчик рассыпал в воздухе своё звучание.

— Сдуреть можно, — я скользнула внутрь змейкой. В такой красоте точно не место преступникам.

Неужели именно здесь пропадают сигма и наш напарник?

И как они умудрились не засветиться?

Я раздвинула листья лианы прямо у основания горшка и сквозь ветви заметила покачивающийся кончик хвоста трансформонта.

— Ты не прав, — голос Нойя был выше и мягче. Казалось, что она надела домашний халат и разговаривает с кем-то небезразличным.

— Волшебство в деталях. Способы достижения не всегда объяснимы.

— Все можно объяснить.

— С точки зрения банальной эрудиции?

Она засмеялась хрустальным колокольчиком.

— Ты такой смешной! С точки зрения банальной эрудиции концепция в данной интерпретации весьма тривиальна, так как не каждый индивидуум в эксклюзивной мере, может полностью игнорировать тенденцию эксцессов парадоксальных возможностей. Помню, профессор и колхозник, в одном вагоне! Откуда ты знаешь анекдоты — земные?!

— Разве ты не запоминаешь то, что тебе очень нравится?

— Скорее я не могу забыть.

В голосе Нойя проскользнуло что-то такое неуловимо грустное.

— Это значит, что ты еще недостаточно взрослая!

— Я?!

— Ну, не я же! Только достаточно взрослые сущности умеют забывать ненужное. И если ты юна для пряток, то тебе водить!

— Нечестно, — тут же взвизгнула Нойя.

Мимо меня колыхнулся воздух, и я ощутила, как хвост Черныша мелькнул в непосредственной близости от горшка.

— Так вот чем они занимаются в этом трюме! Разговаривают и играют в прятки! Она же не может отследить его с помощью, божественного предвидения. И именно этим он и пользуется.

В каюту я возвращалась задумчивая. Чего добивается Черныш? Зачем развлекает сигму совершенно обычными, с точки зрения человека, развлечениями. И что это за дивная лиана, которая заставляет строгую и отстраненную сигму становится более человечной, чем мы сами?

— Униженные и угнетенные, — я с трудом могла держать себя в руках. Ничего не говорило о том, что покупка каменного дерева для термитов чревата опасностями и не очень приятными приключениями.

Что может быть не так?

Рабство! На планете За-Бора царило самое форменное рабство. Высшего над низшим. Большого над малым, а конкретнее, планета была поделена на квадранты, в котором росли каменные деревья. Каждый квадрант принадлежал одной из семей Высшего света.

Но горбатились на этих плантациях самые настоящие рабы. Темнокожие, курчавые, и до ужаса напоминающие негров с планеты Земля. Разве что ножек у этик негров было сорок.

Я вспомнила членистоногих, которых мы поджарили. Те пили кровь и стремились захватить обитаемый мир. Эти трудились до смерти на плантациях дико дорогих деревьев, не получая самого элементарного. Терпели побои, ограничения свобод и недоедали.

Почему мы оказались не на рынке, а в джунглях? А вы как думаете?

Правильно, пощупать и на зуб попробовать, это были слова нашего профессора.

— Нам нужно очень эксклюзивное дерево! Точно такое, но с перламутровыми пуговицами. Нету? Будем искать!

Где-то так выглядел диалог Х’увыста с продавцами. Мы с Трампином, Скорпом и Зумом, составляли праздно шатающуюся массовку за спиной профессора. Я уже была не рада, что напросилась на этот базар. Кто же знал, что кроме колод разных оттенков, здесь больше ничего нет. Скукота!

Зум время от времени предлагал ускориться, потому что в конце обычно самое сладкое.

Ну мы и ускорились. Управляющий последнего павильона выслушал спич профессора, почесал затылок и предложил выбрать прямо на участке.

— Обычно мы так не делаем, но если вам виднее, то срубим то, что вы выберете.

Лететь пришлось далеко. Сигма прокомментировала взбрыкивания профессора его перфекционизмом.

Видимо не могла дождаться, когда к своему Чернышу вернется. Он отказался спускаться на планету.

— Чего это я там не видел? — фыркнул и сделал ноги по коридору.

Казалось, что наша команда трещит по швам. Ну та, чудесная, в которой Черныш выбрал нас в напарники. Чем дальше улетал корабль во Вселенную без магии, тем дальше уносило нашего сотоварища.

Именно на дальнем участке я и увидела, как лазерными хлыстами наказывают одного из рабочих. Толстая хитиновая оболочка лопается, заставляя это существо корчиться. На месте открытой раны вспучивается какая-то пена, которая твердеет, затягивая рану.

— За что его, — дернулась от развернувшейся перед глазами картины.

— Не обращайте внимания, — этот работник стар, и таким образом его подгоняют, чтобы не отставал и сделал норму.

— Как же так, — нас с Зумом усадили в кибитку, которую взвалил на плечи один из рабочих, — я не поеду, я тяжелая!

Кажется, и Скорп с Трампином были озадачены странным способом путешествовать по этим джунглям.

— Неужели нет никаких механических или энергетических приспособлений?

— Эти штуки ломаются, а рабы плодятся со страшной скоростью. И зачем тратить деньги на то, что можно получить бесплатно!

Наш сопровождающий отвернулся к профессору и начал петь дифирамбы крохотному участку, грунт которого придает древесине каменного дерева слабо розоватый оттенок.

— То, что надо! — кивает Х’увыст.

Каким бы не был соблазн посмотреть на это место, я кручу головой и говорю, что подожду в лагере.

С профессором отправляется Трампин. Я со Скорпом и Зумом оседаю в вагончике надсмотрщиков.

Именно там, я задаю свой вопрос Зуму.

— Почему существует рабство?

— Рабство существовало с доисторических времён в различных цивилизациях, — отвечает Зум, — на определенной ступени развития большинства цивилизаций от него отказались, так как законы развития поставили эти цивилизации перед выбором — развиваться дальше или остаться на более низкой ступени развития.

— Эти рабы — разумные? — я же права?

— Да, — Зум сочувственно погладил меня своей лапкой по руке, — их потенциал гораздо выше тех, кто их угнетает.

— Тогда почему они допускают, чтоб их били?

— Эта планета имеет достаточно специфические условия жизни, в этих лесах вольготно себя чувствуют только представители племени сороконожек. Им попросту больше некуда идти! Их содержание обходится хозяевам в копейки. Вот и ничего не меняется.

— Вечное служение. Без перспектив, без надежд, без выхода. А вы видели, что раб возложил перед нишей какое-то подношение? Мне кажется, что это какая-то богиня. Мы же можем пойти посмотреть?

Это действительно оказалась статуя удивительного существа, отдаленно похожего на самих сороконожек, но тем не менее напоминающая и совершенно другое существо.

— Ты когда-нибудь видел настолько искусную резьбу? — спрашивала я у Зума, проводя пальцами по тончайшему кружеву каменного дерева. — Профессор говорил, что это дерево с трудом поддается обработке, а тут такое великолепие!

Я не в состоянии была отпустить ладони от теплого на ощупь божества.

Я рассказывала ей, что считаю несправедливым, то, что ее дети угнетенные и униженные. Сотворивший из неподатливого материала произведение искусства, не может быть рабом, потому что он свободен в собственном творчестве. Нужно найти в себе силы и встать с коленей. Это великий дар, способность видеть в каменном дереве то, во что оно потом превратится.

Я рассказывала статуе историю войны Севера с Югом, и как рабы получили свободу. Твоих детей гораздо больше, вы создаете богатство кучке паразитов, жирующих и утративших самую последнюю совесть, раз применяются лазерные хлысты.

Они могут сами управлять своими жизнями, если создают такие произведения искусства. Зачем продавать дерево, если можно озолотиться, продав всего одну скульптуру?