Энекен просиял, похлопал в ладоши:

— Да! Да! Я подожду!

Он оперся о стекло могучими ладонями, прижался к нему лбом, и прозрачная твердь запотела от дыхания толстяка.

— Край мира, да-да. Там большие зеленые деревья. Они такие зеленые как... Как...

Энекен нахмурился.

— Как зеленое... — выдавил наконец он, робко улыбнулся.

Лав скосил на меня взгляд, одобрительно кивнул.

Кряж таял, спускался ниже, ниже. Взамен него из льда поднимались холмы, в которых угадывались очертания занесенных снегом хижин. Их становилось все больше, они словно вылуплялись из панциря Пустыни с нашим приближением. Появлялись крыши, ходы-улочки. Городок Ластен-Онг расширялся, поднимаясь все выше на пологую гору, защищающую жителей от явлений Темного Бога. Дорога карабкалась наверх по спирали, ограждая от скальных отвесов жмущиеся друг к другу снежные мурашки домов. Несмотря на наступивший полдень и ясную погоду, улицы Ластен-Онга были пусты. Все на промысле, в шахтах?

По дороге, занесенной снегом, несколько дней никто не ездил и не ходил. Над пушистыми крышами домов не струился дым. Наш корабль свернул к огромным грузовым ангарам, остановился.

На вершине горы красовался храм с двумя шпилями-фонарями. Солнце сверкало на голубом шпиле Темного Бога и слепило, отражаясь от молочного символа Светлого.

Вдоль дороги тянулась ограда из фонарей. Должно быть, ночью, когда их зажигали, путь к храму мог свести с ума от восхищения. Я поднял бинокль к глазам, скользя взглядом по пустынным заснеженным улицам, по веревочным подъемам между налипших на скалу домов. Второй виток дороги прятался за ледяной стеной, и над ней к черным столбам кто-то прикрепил странные белые свертки. Не флаги, не гербы. Просто кто-то что-то намотал поверх.

— Что это? — я показал пальцем на дорогу к храму. — Столбы эти. Для факелов как-то уж слишком большие.

Лав ан Шмерц поднял голову, протянул руку за биноклем. Вглядывался минуту, а затем его глаза округлились. Он прикрыл рот сухой ладонью, отдернул ее, справившись с чувствами.

— Энекен, а пойдем-ка к механикам, посмотрим на то, как сердце корабля стучит, а? — сказал он, потянул толстяка от стекла.

— Эдди спросил про столбы. Ответь ему! — капризно воспротивился Энекен.

Лав помрачнел еще больше. Он держал упрямящегося приятеля за руку, тянул на себя и старался не смотреть в сторону храма. Но я видел, как сверкает его взгляд. Как манят его столбы серпантина. Он отдал мне бинокль, красноречиво взглянул.

И тут я понял. Лицо вспыхнуло жаром так горячо, что я коснулся ладонью лба.

— Это для красоты. Я все понял, — процарапали мое горло неловкие слова. — Для красоты.

Лав потащил толстяка за собой, тот тихонько хлопал в ладоши и радостно качал головой.

— Красиво-красиво, да-да.

Я приложил к лицу ледяные окуляры бинокля. Да, так и есть. На фонарях вдоль серпантина висели люди.

Прежде чем отправиться на разведку, капитан выслал наемников в Пустыню в топ направлении, откуда мог напасть Жнец, и молчаливые «глаза», экипированные в белые маскировочные халаты, растворились среди снегов. Один из ледовых воинов остался с нами.

Он стоял у фальшборта, совсем не страшась стрельбы, и смотрел в сторону, куда ушли его товарищи. Мы же, выползшие на открытый воздух, но все одно жмущиеся к стенам корабля, ждали его сигнала.

Пустыня ослепляла. Я осторожно нацепил на лицо очки с сеткой, так чтобы случайно не зацепить кожу металлом, но мозг все равно сверлила яркая белизна сверкающих льдов. Огромный шар солнца разливал по снегу едкий свет. Слишком ярко.

Наемник с задумчивыми глазами (только так я могу его описать, потому что он не снимал шарф с лица даже в тепле, а где он кушал — только Темный мог знать) держался обеими руками за фальшборт и пустым взглядом нагревал в Пустыне какую-то точку, видимую, пожалуй, только ему.

Ветер перебирал шерсть его капюшона. За плечами висел на ремнях дальнобой, ствол которого заканчивался острым топорищем. Не представляю, как он из него стрелял, но что можно сделать с такой дурой в ближнем бою понимал прекрасно.

Странный был тип. Странный даже среди своих удивительных товарищей. Я уже кое-что знал о людях «Ока». Знал, что одна из наемниц, одноглазая, именовала себя Вией, и это имя отчего-то больно ранило Монокля. Их командир, придурковатый Юрре ан Лойт с бешеным взглядом глаз навыкате выглядел так, словно в любой момент мог прикончить первого встречного просто за вопрос. Просто за то, что бедолага попался ему на пути. Внутри же он, наоборот, страшился того, что кто-нибудь раскусит, что на самом-то деле Юрре прибегнет к силе только когда остальные способы исчерпаны. И каждую секунду он сомневается, неуверенность — редкое качество для лидера.

Да и все остальные наемники были вполне понятные, простые. А вот этот... Мне казалось — залезь я к нему в голову, в душу, я сойду с ума от разверзнувшейся там бездны. Это было что-то иное. Не пустота Черного Капитана, не голод Ледовой Гончей, не фантасмагория чувств сокрытого эмпата. Нечто иное, пугающее.

Не он ли был тогда в коридоре?

Прошел почти час, прежде чем связной Ока дал нам знак, что его товарищи заняли позиции. Мы, уже замерзшие, надышавшиеся морозом, давно забились обратно в пристройку на платформе и оттуда сквозь стекло наблюдали за наемником, когда тот поднял голову, повернулся к нам и кивнул. Как он узнал? Как почувствовал?

Наша экспедиция двинулась в путь. Фарри, я, оба Неприкасаемых, пять солдат и Клинки Восходящего Солнца. Так же с нами отправились Лагерт, Скани и симпатичная, но холодноглазая девушка (которую, как я понял из разговоров, звали Шая, «она была бы славной девкой, если бы в ее голове не жил какой-то мужик»).

Мы шли между пустых домов, уже наглотавшихся снега разинутыми дверьми. Солдаты в белых парках двигались впереди. Клинки рыжими пятнами рассеялись по флангам. В первые жилища мы еще заглядывали, хоть и знали, что ждет нас в центре городка. Везде замерзший беспорядок: перевернутая мебель, брошенные вещи. Тот, кто опустошил Ластен-Онг, не занимался грабежом.

— Похоже, мне придется и дальше идти с вами, — сказал Скани. Двумя руками он держал дальнобой наготове. Озирался. Из-под шарфов торчали лишь черные сетчатые очки. — Кто это сделал? Братство?

— Не мародеры — это точно, — ответил ему один из Клинков, по прозвищу Праведник. Левая рука Таса Бура. Сам шаман отправился на заготовку топлива, воспользовавшись паузой.

— Может, кто-то с Берега прорвался?

Фарри молчал. Он даже голову старался не поднимать, особенно когда пустые улочки города стали забирать вверх. Здесь было уютно. Полукруглые дома вдоль веревочных дорожек. Снег еще не забрал их.

— Дня три. Четыре, — сказал Праведник.

От подъема по морозу я вспотел. Дыхание сбилось. Оружие казалось непомерно тяжелым. Я покосился на Неприкасаемых. У каждого по два дальнобоя, один в руках, другой на поясе. Палаши, поясные сумки с каким-то смертельно опасным барахлом. У каждого под паркой броня. И они даже не раскраснелись.

Торос поймал мой взгляд, подмигнул.

С ним мы как-то так просто сошлись, будто и не было ничего. Будто и не бросал я их всех.

Мы нашли дорогу, ведущую в гору. Слева вниз уходил Ластен-Онг, а справа тянулись занесенные снегом дома с распахнутыми дверьми. Входы преграждали наметенные сугробы. Я старательно следил за дыханием, хотя внутри все рвалось от желания просто остановиться и задохнуться в попытке насытиться воздухом. Я считал эти собачьи входы, чтобы как-то отвлечься.

Здесь жили люди.

Потом сюда пришла смерть. Теперь все жители болтались там, наверху. На столбах.

«Смена парадигмы»

На втором витке вокруг горы я увидел внизу наш корабль. Отсюда он казался маленьким. Ветер усилился, продувал насквозь, и жар внутри соревновался со стужей, кто доставит мне больше неприятностей.