— Одна из таких нагнала нас на дороге к Снежной Шапке. Мы убили ее… — сказал я.

— Вы? Ого! Эд!

— Не я… Мой… друг…

К горлу подкатил комок. Друг… А ведь, наверное, в тот момент он был моим другом?

— Как только я оправился, то ушел из Шапки. Ушел на юг. Не мог смотреть в глаза всем нашим. Ведь смотришь и помнишь только как тебе ломают пальцы, а в соседней комнате под пытками плачет кто-то еще. Я так не могу. Они убили нашу жизнь. Вот и сбежал. Подальше. В Содружество. Помнишь, нам рассказывали про него? Край богатых и благородных людей. Ластен-Онг действительно был таким.

— Я был на Барроухельме…

— О, эти корабли. Светлобог, какой же отвратительный этот мир, Эд? Где все то, что было до прихода к нам Темного Бога? Мне так этого не хватает.

— Мне тоже…

Сильный охотник Эльнар. Красавец, мечта всех наших девчонок в Кассин-Онге. Что жизнь с тобой сделала?

— И вот мы встретились здесь… Ты знаешь, о каком компасе он говорил?

Я чуть было не сказал «да». Но осекся, помотал головой.

— Радаг. Даже от его имени мне дурно, — пожаловался Эльнар. — Почему он нас всех не убил?

Я пожал плечами. У меня не было ответа.

— Я так рад тебя видеть, Эд, — сказал Эльнар. — Мне почему-то так тепло рядом с тобой.

Мне стало немного неловко. Потому что у меня в душе было пусто. Я рад был его видеть, но какая-то сила гнала меня прочь. Словно он оказался передо мною голым и не понимал этого, сводя с ума чувством неуместности.

Неправильности.

— Что с тобой было, Эд? Прошло же больше трех лет?

— Чуть меньше… А было многое… Я даже побыл пиратом, — усмехнулся я. И погрузился в воспоминания, старательно вымарывая из них все, что могло быть связано с Компасом.

Рассказ затянулся. Эльнар слушал с восторгом. Как будто бы мы поменялись местами, и это он рассказывал неопытному юноше историю своих приключений. Ведь получалось, что за это время я увидел гораздо больше, чем он за свою жизнь. Пираты и пиратские города, ликвидаторы Братства (которым непонятно что было от нас нужно), Добрые Капитаны, блуждающие города, провалы, темные шаманы, Ледовые Гончие, Черные Капитаны.

Незадолго до того, как к нам потянулись вернувшиеся со льда пассажиры баржи, я увидел, как Сабля и несколько его помощников притащили гору дополнительных гамаков. Мой приятель махнул мне приветственно и, чеша затылок, принялся ходить по общему залу, соображая, куда вместить новых пассажиров. Сотни пассажиров.

— Вам будет тесно, — с улыбкой заметил я.

— Ты ничего не знаешь о тесноте, — сказал вдруг Эльнар. Глаза его налились темнотой. Охотника передернуло. — После той палубы у Братства… Мне ничего не страшно… Я ко всему готов… Еще бы не тошнило постоянно и вставать бы без опаски.

— Пройдет. Должно пройти.

— Мы даже не смогли тогда сопротивляться как следует. Никто не ждал этого. Их было столько… Они будто ворвались во все дома разом. Ночью. Я проснулся от того, что стало холодно, и эти ублюдки в железных шлемах выдернули меня из кровати. Они бы утонули в своей технобожеской крови, будь мы готовы…

— Теперь будете.

— О да… Теперь да… — глаза Эльнара сузились. — Теперь все будет по-другому. Отпустила бы только их отрава…

— Я пойду, Эльнар. Скоро буду только мешать.

— Да. Конечно. Спасибо что пришел, Эд, — он протянул мне руку, и я пожал ее. Как равный. — Заходи…

— Увидимся!

Я ушел, но, уже спускаясь, услышал шарканье внизу и гомон. Счастливый гомон. Наверх, на общую палубу взбирались ослабшие, но держащие друг друга за руки женщины и мужчины. Плакали не понимающие ничего дети, но затихали, чувствуя объятья родных. Я отошел в сторону, в темный угол, чтобы наблюдать за их счастьем со стороны. Душа трепетала. Первыми всегда идут те, кто оставил боль позади. Кому хуже всего — всегда плетутся в хвосте. Как в жизни.

Поэтому, когда на лестнице появился первый человек, объятый горем (это была женщина, чей муж, судя по всему, остался в чане Братства или на столбе Ластен-Онга), я заткнул уши ладонями, сел на пол и уставился в угол, бормоча про себя детскую песенку и старательно вспоминая смех Лайлы. Вспоминая его так, чтобы случайно не зацепить бездонную ванну, в которую я сливал боль от ее ухода.

По ночной пустыне ползла цепочка кораблей. Сверкающие судовыми огнями, ощерившиеся путевыми прожекторами колючие сгустки света.

Акула поймала их сигнал еще днем, о чем сразу сообщила Хозяину, и теперь встречала боевые ледоходы Братства лежа на снегу и рассматривая рвущие ночь машины через прицел Поцелуя. Холода она не чувствовала. Пар шел изо рта вместе с дыханием, но больше не дубело лицо, не коченели ноги. И пальцы, даже без перчаток, не чернели.

— Они рядом, — сказала она, уверенная, что хозяин услышит. Его фрет находился дальше на запад и вот эта флотилия из восьми военных ледоходов, как подсказывало Акуле чутье, шла именно к нему. Там погиб корабль Братства. Корабль, успевший подать сигнал о нападении.

— Утром. Они будут утром.

Ледоходы шли очень медленно, чтобы снизить риск ночного передвижения, но все же они шли.

«Иди ко мне. Я хочу тебя увидеть.»

Акула вскочила, закинула Поцелуй на плечо и побежала по ночной Пустыне на встречу с хозяином. Морозный воздух не драл легкие. Возможно, она и вовсе не могла дышать. Но тело привыкло. Сильное, крепкое, любимое хозяином тело.

Он встретится с ней! Придет не в холодном облике, а сам. Лично. Это был не просто приказ. Это был горячий зов. Грудь Акулы переполняла сладость. Она все отдаст за минутку с Хозяином. Пусть в ней уже почти ничего не осталось от прежней, пусть она уже не та. Пусть даже человеческого в ней, и она это понимала, все меньше, но ради Хозяина она была готова на все.

Потому что была нужна ему.

Пустыня сияла ало-синим цветом. Волны накатывались одна за другой, а Акула собранно неслась по льду, будто не касаясь его. Ноги сами чувствовали, где можно поскользнуться, где будет сокрытая снегом яма, трещина, и ловко избегали любых опасностей. Акула взлетала на заструги, машинально работая руками, и не чувствовала усталости.

Холодный восторг накрывал ее. Сильная, ловкая, нужная.

«Я чувствую тебя. Ты уже близко. Я жду тебя»

Это подстегнуло ее. Проклятый дальнобой бил по спине, мешал бежать быстрее, и она сдернула его прочь, бросила на лед верного друга. Мимо проплывали снежные дюны, пролетали обломанные клыки наползших одна на другую льдин. С шипением сорвался в тьму расщелин какой-то хищник, выбравшийся было на охоту.

Левый сапог стал сползать, и она ловко, в прыжке, сбросила его. А затем и другой. Так бежать стало еще легче. Потом она также на бегу скинула и парку.

Когда она, быстрая как ветер, практически нагая, спрыгнула с гребня очередной заструги, то увидела его. Он стоял в центре очерченного круга. Сильный. Прекрасный.

«Иди сюда»

Она подбежала к нему, преданно ища лицо в темном провале мехового капюшона.

— Ты прекрасна, — сказал он. Глубокий, настоящий голос. Акула упала на колени, протянула к нему руки. Просто коснуться. Просто коснуться.

— Ты так помогла мне, — шагнул он к ней, и она вцепилась в шерсть его парки, прижалась лицом к пахнущим энгой штанам. Впитывая его. Вдыхая.

— Посмотри на меня, радость, — промолвил он, и она подалась вперед с надеждой, что увидит лицо того, кто забрал ее душу. Запрокинула голову.

В красно-синем свете блеснуло лезвие ножа, но она не отпрянула. Она даже не закрыла глаза. Лезвие рассекло ей горло, царапнуло по позвонкам шеи. Хозяин откинул капюшон, и Акула умерла счастливой.

— Спасибо… — прошептал он ей, глядя в мутнеющие глаза.