Астарта пока еще оставалась на прежнем месте. Женщины-воины планеты Церес, из которых состояла ее охрана, с застывшими лицами неподвижно стояли на посту и делали вид (как и мужчины, из которых состояла охрана короля), что ничего не слышат.

Но вот ритмичный звук шагов охраны, сопровождавшей короля, замер. Король уже поднимался в своем персональном лифте в публичную часть Блистательного Дворца. Только тогда Астарта, наконец, вышла из комнаты. Охрана королевы сомкнулась вокруг Ее величества. Рослые женщины-воительницы возвышались над своей миниатюрной повелительницей.

Идя почти вплотную к королеве и зорко глядя вперед, никто из охранниц не заметил одинокой слезы, скатившейся по щеке Астарты. А сама королева не соблаговолила поднять руки, чтобы смахнуть эту слезу.

Дайен вошел в свой кабинет через вход, доступный только со стороны его личных покоев. Апартаменты короля были окружены системами охраны, не столько для защиты, сколько для спокойствия и уединения Его величества. Только друзьям королевской семьи, таким, как Джон Дикстер, и родственникам, например, матери королевы, был открыт доступ в эти покои.

Личные кабинеты Их величеств находились в том крыле, которое было известно как публичная часть Блистательного Дворца. Здесь Их величества занимались своими повседневными делами и принимали посетителей и гостей. Некоторых даже селили в этом крыле дворца в просторных и роскошных апартаментах. Один из таких апартаментов был специально отведен Дикстеру, а другой — баронессе Ди-Луне, навещавшей время от времени свею дочь. Публику допускали лишь к осмотру дворца снаружи, и еще она могла увидеть в конце экскурсии на телеэкране фрагменты его интерьера.

Войдя в свой кабинет и оставив охрану на посту за его дверями, Дайен, наконец-то получил возможность передохнуть. Он снял влажные от пота перчатки, бросил их на стол и пригладил рукой волосы, с удивлением замечая, что его знобит и руки у него дрожат. С каким удовольствием упал бы он сейчас в кресло и надолго остался бы один — наедине со своим горем, раздражением и гневом.

Но то, что было доступно простым смертным, для короля было невозможно. Он вспомнил о том, что сказал Астарте. Королева галактики. Она может иметь все, что ни пожелает. И он тоже. Все — кроме того, чего ему хотелось больше всего на свете.

Дайен нажал кнопку. Ожил, осветившись, телеэкран.

— Доброе утро, Ваше величество, — прозвучал с экрана ровный голос личного секретаря короля.

— Доброе утро, Д'Аргент, — Дайен чуть заметно улыбнулся.

Спокойный, ровный голос Д'Аргента действовал на короля, как успокоительный бальзам на свежие раны. Ничто никогда не выводило Д'Аргента из равновесия, ничто не пугало его и не могло ввергнуть в панику. Личный секретарь короля при любых обстоятельствах оставался невозмутимым, собранным и деловитым.

Во дворце до сих пор вспоминали о событии, случившемся вскоре после коронации, когда еще существовала необходимость в строго секретных мерах по охране короля. Именно тогда под столом у Д'Аргента была обнаружена пластиковая бомба. Если бы эта бомба взорвалась, то разнесла бы полдворца. Его величество и королевскую семью и весь персонал эвакуировали в безопасное место. Всех — кроме Д'Аргента. Секретарь отказался покинуть дворец. У Его величества были очень важные массивы данных, которые необходимо было сохранить, если бы оказалась уничтожена компьютерная система.

Пока специальное воинское подразделение демонтировало бомбу, Д'Аргент оставался в опасной зоне, перенося информацию в компьютерную систему, находившуюся на большом удалении от дворца. Ему пришлось работать вручную. Материал был секретным, и Д'Аргент не мог передавать информацию голосом в присутствии солдат спецподразделения. При этом секретарь короля не сделал ни единой ошибки.

Дверь кабинета Дайена (со стороны, противоположной королевским апартаментам) открылась, и вошел Д'Аргент. Он был среднего роста, стройный, белокурый, всегда одетый в белый льняной костюм, белую рубашку и белые ботинки. Только его галстук чуть ли не каждый день был другого цвета. Цвета галстуков чередовались по какой-то схеме, известной лишь ему одному. Дайену казалось, что в этом чередовании скрыт какой-то важный смысл в жизни Д'Аргента. Король догадывался, что существует определенный порядок смены цветов, однако никогда не спрашивал об этом секретаря, которого, казалось, окружает невидимая, но непроницаемая стена, воздвигаемая его манерой поведения и чрезвычайной независимостью.

Личная жизнь Д'Аргента была открыта для исчерпывающей проверки, как жизнь всех, кто непосредственно служил королю. Д'Аргент с еще одним компаньоном жил в специально для него отведенном помещении во дворце. Вне кабинета короля или за пределами его жилья Д'Аргента видели в основном только во время выполнения ежедневных гимнастических упражнений. Он отличался прекрасной физической формой, был превосходным стрелком, а также авторитетным экспертом в области военного искусства.

Сегодня — уже третий день подряд — у него был зеленый галстук. А перед этим галстук был желтый, а на следующий день — красный. И такое чередование длилось целую неделю.

Д'Аргент исполнял утренний ритуал. Он принес Дайену чашку черного китайского чая, поставил свежие цветы в вазу на столе Его величества. Сегодня это были тропические фиалки, а вчера — лаванда. Цветы тоже чередовались по какой-то определенной схеме, которая была еще сложнее, чем схема чередования галстуков. Обычно Д'Аргент включал компьютер на письменном столе Дайена, приносил важную почту, которую король просматривал лично. Сегодня же, зная, что король собирается в путь, Д'Аргент не включил компьютер. И почту не принес: ею можно будет заняться на борту корабля.

— Сэр Джон Дикстер ожидает приема, сир. Пригласить его?

— Я договорился с ним о встрече?

— Нет, сир. Он вчера просил, чтобы вы приняли его. Это было, когда вы уже ушли. Я взял на себя смелость сказать лорду Дикстеру, что вы примете его первого сегодня утром.

Вот так — никаких оправданий. Д Аргент не стал бы отнимать у короля время, если бы дело не представляло особой важности. А уж как личный секретарь короля определял, какое дело важное, а какое — нет, было его секретом. Однако впросак Д'Аргент никогда не попадал.

Тем временем он налил в чашку короля ароматного чая.

— Просите Дикстера. Я думаю, он не сказал вам, о чем пойдет речь.

— Нет, сир.

Д'Аргент неслышно вышел из кабинета короля и тут же вернулся обратно, сопровождая Джона Дикстера к массивному, украшенному искусной резьбой письменному столу короля.

— Сэр Джон Дикстер, — церемонно объявил секретарь.

Дайен встал, встречая Командующего, который приветствовал короля неуклюжим поклоном.

Король с искренней сердечностью протянул Дикстеру руку. Они обменялись рукопожатием. Дайен ощущал на себе пристальный взгляд Дикстера — отцовский взгляд, преданный и ласковый. На душе у Дайена потеплело, он почувствовал себя не таким одиноким, как раньше. Такое бывало не часто.

Д'Аргент немного задержался в кабинете, дождавшись, пока Дикстер сядет, и удостоверившись, что Командующий не испытывает никаких неудобств, вышел, чтобы вскоре вернуться и принести кофе для адмирала, налить его в чашку и размешать со сливками и сахаром. Бросив взгляд на Его величество и убедившись, что больше не нужен, Д'Аргент как-то незаметно исчез из кабинета, неслышно прикрыв за собой дверь.

Дикстер осторожно отпил глоток горячего кофе и улыбнулся.

— Как раз то, что я люблю. Как он только помнит об этом?

Дайен покачал головой. Настроение короля заметно улучшилось.

— Понятия не имею. Однако он никогда не упускает ни одной мелочи. Как ваше самочувствие, милорд?

— Превосходное, Ваше величество, благодарю вас. — Дикстер откашлялся и, слегка покраснев, неловко заерзал в кресле.

Непринужденность прежних дней в отношениях между ними исчезла, хотя Дайен держался со своим старым другом далеко не столь официально, как со всеми остальными подданными. В приватных беседах с Дикстером он говорил о себе «я» вместо королевского «мы», но между ними теперь существовали преграды. Оба они сознавали неизбежность этого. Одна из таких преград была вполне очевидна: ее породил блеск золотой короны. Еще одна преграда, может быть, и не столько очевидная и не осязаемая, но оттого не менее, а, пожалуй, еще более непроницаемая состояла в том, что мальчик, которого Дикстер когда-то назвал своим сыном, теперь стал мужчиной. Стал его, Дикстера, королем.