— Scandinavian accent, — произнес ван Боорст на английском Эркюля Пуаро и поднес к узким губам позолоченный мундштук. — Let me guess. Definitely not Danish. Could be Swedish. But I think Norwegian. Yes? [78]

В трещине стены позади него шевелил усиками таракан.

— Mm. An expert on accents? [79]

— Всего лишь хобби, — сказал ван Боорст, польщенный и довольный. — В таких маленьких странах, как Бельгия, надо учиться смотреть наружу, а не внутрь. Как дела у Хермана?

— Хорошо, — сказал Харри, повернулся направо и увидел две пары глаз, смотрящих на него безо всякого интереса. Одна пара — с картины в рамке, висевшей в углу над кроватью. Это был портрет человека с седой длинной бородой, крупным носом, короткими волосами, эполетами, орденской цепью на груди и саблей. Король Леопольд, если Харри не ошибался. Другая пара глаз принадлежала женщине, которая лежала в кровати на боку, прикрыв бедра одеялом. Свет из окна над ее головой падал на маленькую, почти девичью грудь. Она ответила на кивок Харри быстрой улыбкой, сверкнув золотым зубом в ряду белых. Ей едва ли было больше двадцати. Над стройной талией Харри различил металлический штырь, вбитый в треснувшую стену. На штыре покачивалась пара розовых наручников.

— Моя жена, — представил ее маленький бельгиец. — Ну, или одна из них.

— Мисс ван Боорст?

— Что-то в этом роде. Так вы приехали покупать? И деньги у вас есть?

— Сначала я хотел бы посмотреть, что есть у вас, — сказал Харри.

Эдди ван Боорст подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул на улицу. Захлопнул и запер дверь.

— С вами только ваш шофер?

— Да.

Ван Боорст дымил сигаретой, разглядывая Харри всеми складками кожи, собравшимися вокруг прищуренных глаз.

Потом он пошел в угол комнаты, ногой откинул ковер, наклонился и дернул за железное кольцо. Открылся люк. Бельгиец кивком приказал Харри спускаться первым. Харри предположил, что эта мера предосторожности основана на опыте, и сделал, как ему велели. Лестница вела в кромешную тьму. Лишь после семи ступенек Харри ощутил под ногами твердый пол. И тут зажглась лампа на потолке.

Харри выпрямился в полный рост, огляделся. Гладкий цементный пол, вдоль трех стен — шкафы и полки. На полках лежали товары повседневного спроса: бывшие в употреблении пистолеты «глок», такой же, как у Харри, «смит-вессон», ящики с патронами, «Калашников». Харри еще никогда не держал в руках знаменитый русский автомат. Он провел кончиками пальцев по гладкому деревянному прикладу.

— Оригинал сорок седьмого, первого года выпуска, — заметил Ван Боорст.

— Похоже, он тут есть у всех, — сказал Харри. — Насколько я слышал, самая распространенная причина смерти.

Ван Боорст кивнул:

— Тут два фактора. Во-первых, когда коммунистические страны стали после холодной войны, в мирное время, поставлять сюда автоматы, те стоили не дороже жирной курицы. А во время войны — не больше ста долларов. Во-вторых, что ты с ним ни делай, он действует безотказно, а в Африке это важно. В Мозамбике они так ценят свои «калаши», что даже на флаге изобразили.

Взгляд Харри упал на неброские буквы, выдавленные на черном чемоданчике.

— Здесь то, что я думаю? — спросил Харри.

— «Мерклин», — ответил ван Боорст. — Редкая винтовка. Произведено совсем немного, модель оказалась неудачной. Тяжеловата, да и слишком крупный калибр. Использовалась для охоты на слонов.

— И на людей, — тихо сказал Харри.

— Знакомое оружие?

— Прицел с лучшей в мире оптикой. Самое оно, чтобы попасть в слона со ста метров. Такая винтовка идеальна для покушений. — Харри погладил чемодан пальцами, нахлынули воспоминания. — Да, оно мне знакомо.

— Вам отдам задешево. Тридцать тысяч евро.

— На этот раз я не за винтовкой. — Харри повернулся к открытому стеллажу, который стоял посреди комнаты. С полок скалились выкрашенные в белое причудливые деревянные маски.

— Маски духов народа май-май, — сказал ван Боорст. — Эти ребята верят, что, сбрызнув себя священной водой, станут неуязвимыми для вражеских пуль. Потому что пули тоже превратятся в воду. Повстанцы май-май шли воевать против правительственных войск с луками и стрелами, в шапочках для душа и с затычками для ванны в качестве амулетов. I'm not kidding you, Monsieur. [80]Ясное дело, их скосили. Но воду они любят, эти май-май. И еще белые маски. А также сердца и почки своих врагов. Слегка обжаренные и с кукурузным пюре.

— М-м-м, — сказал Харри. — Я и не ожидал, что в таком невзрачном доме полный подвал диковинок.

Ван Боорст хохотнул:

— Cellar? This is the ground floor. Or was. [81]До извержения три года назад.

И тут до Харри дошло. Черные блоки, черная глазурь. Пол там, наверху, лежащий ниже уровня земли.

— Лава, — сказал Харри.

Ван Боорст кивнул.

— Она текла через весь центр и уничтожила мой дом у озера Киву. Все деревянные дома вокруг сгорели, этот бетонный — единственное, что осталось, но и он оказался погребен под лавой. — Он ткнул рукой в стену. — Вот здесь была дверь, ведущая туда, где три года тому назад проходила улица. Я купил дом и просто сделал новую дверь — вы вошли через нее.

Харри кивнул:

— Повезло вам, что лава не хлынула в дверь и не залила этот этаж.

— Как видите, окна и дверь обращены в сторону, противоположную Ньирагонго. Такое ведь случается не впервые. Раз в десять-пятнадцать лет чертова гора заплевывает город лавой.

Харри приподнял бровь:

— И люди все равно возвращаются?

Ван Боорст пожал плечами:

— Добро пожаловать в Африку. Но вулкан этот bloody useful. [82]Если надо избавиться от ненужного трупа — а в Гоме это дело обычное, — ты конечно же можешь утопить его в озере Киву. Но все равно там, на дне, труп останется. А вот в Ньирагонго… Считают, что у всех вулканов на дне есть пузырящиеся раскаленные озера лавы, но это не так. Нигде их нет. Кроме Ньирагонго. Тысяча градусов по Цельсию. Просто бросить туда, и с концами. Только облачко газа поднимется. В Гоме у них это единственный шанс попасть на небо. — Он засмеялся и закашлялся. — Однажды я видел, как один рьяный охотник за колтаном спускал в кратер на толстой цепи дочку местного вождя племени. Вождь ни за что не хотел подписывать бумаги, которые дали бы охотнику право добывать колтан в этих краях. Волосы у нее вспыхнули еще в двадцати метрах над лавой. А еще через десять метров она горела, как сальная свечка. Чуть ниже с нее все потекло. Я не преувеличиваю. Кожа и мясо просто стекали со скелета… Так вас интересует это? — Ван Боорст открыл шкаф и вытащил металлический шарик. Блестящий, перфорированный мелкими дырочками и чуть меньше теннисного мяча. Из дырочки побольше свисал тонкий шнур с кольцом на конце. Такой же инструмент Харри видел у Хермана Клюйта.

— Работает? — поинтересовался Харри.

Ван Боорст вздохнул. Он просунул мизинец в металлическое кольцо и потянул. Раздался громкий щелчок, и металлический шарик подпрыгнул у бельгийца в руке. Харри застыл: из дырочек выскочили шипы.

— Вы позволите? — спросил он и протянул руку.

Ван Боорст отдал ему шарик и внимательно следил, как Харри пересчитывает шипы.

Харри кивнул.

— Двадцать четыре, — произнес он.

— Столько же, сколько было сделано яблок, — заметил ван Боорст. — Для инженера, который сконструировал и изготовил его, цифра имела символический смысл. Столько лет было его сестре, когда она покончила с собой.

— И сколько их у вас в этом шкафу?

— Всего восемь. Включая вот этот великолепный экземпляр из золота. — Он вынул другой шарик, матово блеснувший в свете лампочки, и снова убрал его в шкаф. — Но он не продается. Чтобы его заполучить, вам придется убить меня.