— Значит, после того как Клюйт купил одно яблоко, вы продали еще четырнадцать?
— И каждый следующий дороже. Это надежное вложение денег, господин Холе. У старых пыточных инструментов есть верный и платежеспособный круг ценителей, уж поверьте.
— Я вам верю, — сказал Харри и попытался вдавить назад один из шипов.
— Там пружина, — пояснил ван Боорст. — Если потянуть за шнурок один раз, тот, кого допрашивают, не сможет вытащить яблоко изо рта. Да, честно говоря, и никто другой не сможет. И поневоле приходится перейти ко второму шагу, чтобы шипы ушли внутрь. Но только, ради бога, не тяните за шнурок.
— Ко второму шагу?
— Дайте-ка мне его.
Харри протянул шарик ван Боорсту. Бельгиец осторожно вставил в железное кольцо шариковую ручку, подержал ее горизонтально на одной высоте с шариком, потом отпустил его. Едва шнур натянулся, раздался новый хлопок. Леопольдово яблоко крутилось в пятнадцати сантиметрах ниже ручки, сверкая острыми иглами, торчащими из кончика каждого шипа.
— Черт, — выругался Харри по-норвежски.
Бельгиец улыбнулся.
— Май-май называли это приспособление «солнцем крови». У любимого дитяти много имен. — Он положил яблоко на стол, вставил ручку в кольцо на шнуре, сильно потянул, и после нового щелчка исчезли и иголки, и шипы, а королевское яблоко вновь стало округлым и гладким.
— Здорово, — сказал Харри. — И сколько?
— Шесть тысяч долларов, — сказал ван Боорст. — Обычно я каждый раз чуть набавляю цену, но вам отдам за столько же, что и прошлому покупателю.
— Почему это? — поинтересовался Харри и погладил указательным пальцем гладкий металл.
— Потому что вы приехали издалека, — сказал ван Боорст и выдохнул сигаретный дым. — И еще мне нравится ваш акцент.
— М-м-м. И кому же вы его продали за шесть тысяч?
Ван Боорст рассмеялся:
— Точно так же, как никто не узнает, что вы были здесь, я не расскажу вам о других моих клиентах. Разве это вас не успокаивает, господин?.. Смотрите, я уже забыл ваше имя.
Харри кивнул.
— Шестьсот, — сказал он.
— Простите?
— Шесть сотен долларов.
Ван Боорст снова издал короткий смешок.
— Смешно. Сумму, которую вы назвали, платят за экскурсию с гидом на водохранилище, чтобы три часа наблюдать за горными гориллами. Может, вы это предпочтете, господин Холе?
— Королевское яблоко можете оставить себе, — сказал Харри и вытащил из заднего кармана тощую пачку двадцатидолларовых купюр. — Я предлагаю вам шесть сотен за сведения о тех, кто покупал у вас яблоки.
Он положил пачку купюр на стол перед ван Боорстом. Сверху лежало его удостоверение.
— Полиция Норвегии, — сказал Харри. — Минимум две женщины в Норвегии были убиты с помощью этого изделия, а вы — его единственный поставщик.
Ван Боорст склонился над пачкой и принялся изучать удостоверение, не прикасаясь ни к тому ни к другому.
— Если так, то я действительно сожалею, — сказал он хрипло, словно его горло было забито крупным гравием. — Поверьте. Но моя личная безопасность стоит больше шести сотен долларов. И если я начну трепаться о моих покупателях, то ожидаемая продолжительность моей жизни…
— Лучше бы вам озаботиться ожидаемой продолжительностью вашей жизни в конголезской тюрьме, — сказал Харри.
Ван Боорст снова засмеялся:
— Nice try, Hole. [83]Но совершенно случайно я знаком с шефом полиции в Гоме, а кроме того… — он развел руками, — а что я такого сделал?
— Меня не волнует, что вы сделали, — заметил Харри и вынул из нагрудного кармана фотографию. — Между прочим, норвежское государство оказывает Конго весьма ощутимую денежную помощь. Если норвежские власти позвонят в Киншасу и скажут, что вы продали орудие, при помощи которого было совершенно двойное убийство на территории Норвегии, а теперь отказываетесь сотрудничать со следствием, что, по вашему мнению, может произойти?
Ван Боорст больше не улыбался.
— Да нет, я вас умоляю, вас не осудят безвинно, — сказал Харри. — Речь идет только о предварительном заключении, не надо его путать с наказанием. Например, ради защиты самого подследственного на время расследования и ради защиты доказательств по делу. Но все-таки это тюрьма. А расследование может занять много времени. Вы когда-нибудь видели конголезскую тюрьму изнутри, ван Боорст? Наверняка нет — немногие белые ее видели.
Ван Боорст поплотнее запахнул халат. Посмотрел на Харри, грызя мундштук.
— О'кей, — сказал он. — Тысяча долларов.
— Пятьсот, — сказал Харри.
— Пятьсот? Но вы…
— Четыреста, — произнес Харри.
— Done! [84]— Ван Боорст воздел руки к небу. — Что вы хотите знать?
— Все, — ответил Харри, прислонился к стене и достал пачку сигарет.
Когда полчаса спустя Харри вышел из дома ван Боорста и залез в «лендровер» Джо, уже стемнело.
— В гостиницу, — распорядился Харри.
Оказалось, что гостиница стоит у самого озера. Джо предупредил Харри, чтобы тот не купался. И не из-за паразита — гвинейского червя, личинку которого невозможно заметить, пока в один прекрасный день он не обнаружится у тебя под кожей, а потому что со дна здесь поднимаются огромные пузыри метана, способные утопить человека.
Харри уселся на балконе и стал смотреть на два длинноногих создания, походкой стаккато расхаживающих по освещенному газону. Они были похожи на фламинго в оперении павлина. На щедро залитом светом теннисном корте два черных подростка играли двумя мячиками, до того обтрепанными, что напоминали свернутые носки, прыгающие взад и вперед над наполовину оборванной сеткой. Время от времени над крышей гостиницы с ревом проносились все новые и новые самолеты.
Харри слышал звон бутылок в баре. От места, где он сидел, туда было ровно шестьдесят восемь шагов. Он посчитал, когда приехал. Выудив телефон, набрал номер Кайи.
Судя по голосу, она обрадовалась, когда услышала его. Это как минимум.
— Сижу в Устаусете, не могу выехать, — сказала она. — Тут все снегом завалило. Но меня хотя бы пригласили на ужин. Да и гостевая книга оказалась интересной.
— Да ну?
— Записей за тот день, который нам нужен, там не оказалось.
— Ничего себе. А ты проверила…
— Да, я проверила, нет ли отпечатков пальцев или отпечатков от ручки на следующей странице. — Она фыркнула, и Харри был готов поклясться, что она уже выпила пару бокалов вина.
— М-м-м… Я думал скорее о…
— Да, я проверила, кто записался днем раньше и днем позже. Но в таких спартанских условиях, как в Ховассхютте, никто дольше чем на ночь останавливаться не станет. Если только непогода не задержит. А седьмого ноября погода была прекрасная. Но местный ленсман пообещал мне проверить записи в гостевых книгах хижин по соседству, кто там ночевал в районе седьмого ноября и не было ли туристов, чей маршрут пролегал через Ховассхютту.
— Хорошо. Похоже, горячо.
— Может быть. Как у тебя?
— Боюсь, что холоднее. Я нашел ван Боорста, но никто из четырнадцати его покупателей не был скандинавом. Он вполне в этом уверен. Дал мне шесть имен с адресами, все они — известные коллекционеры. Плюс пара имен, которые он едва помнит, кое-какие описания, что-то про их национальность, и все. Есть еще два яблока, но ван Боорст слышал, что они по-прежнему у коллекционера в Каракасе. А ты проверила про Аделе и визу?
— Звонила в консульство Руанды в Швеции. Признаться, опасалась бардака, но у них все в порядке.
— Маленький, упрямый старший брат Конго.
— У них есть копия запроса Аделе о выдаче визы, даты совпадают. Срок действия визы давно истек, и они, ясное дело, понятия не имеют, где она сейчас. Предложили нам обратиться к иммиграционным властям в Кигали. Мне дали номер, я позвонила, а потом меня, как мячик для пинг-понга, стали перекидывать из конторы в контору, пока я наконец не попала на какого-то англоговорящего начальника, который обратил мое внимание на то, что у нас с Руандой нет никакого договора о сотрудничестве по таким вопросам, вежливо извинился и пожелал мне и моей родне счастливой и долгой жизни. У тебя тоже ничего?
