— Я могла бы жить здесь и заботиться о тебе, — неожиданно предложила она. — Я и дети, я имею в виду. Я бы все постирала и сшила бы тебе приличную форму, если бы ты раздобыл ткань. Я могу готовить и заниматься тем маленьким огородом, который ты себе завел.

Я недоверчиво смотрел на нее. Наверное, она решила, что я хочу от нее большего.

— И еще мы бы заботились о твоей лошади, — торопливо добавила она. — А в ответ я прошу лишь о крыше над головой и пище, которой ты сможешь с нами поделиться. И… и все. Только это.

Я мысленно подставил в ее речь непроизнесенные слова. Эмзил не предлагала делить со мной постель. Мне показалось, что, если бы я стал настаивать, она бы добавила и это в свой список, но я не хотел этого. Во всяком случае, не так. Я пожевал губу, размышляя о том, что ей ответить. Как я мог ей сказать, что не уверен, останусь ли и дальше в этом мире? С каждым шагом моей дороги домой лес выглядел все привлекательнее.

Ее глаза с тревогой вглядывались в мое лицо. Наконец она отвернулась и заговорила чуть грубее.

— Я знаю, что происходит, Невар. Что о тебе говорят в городе. В некотором смысле я пришла сюда именно поэтому. — Она аккуратно сложила рубашку и опустила ее на стол. — Я оставила детей не на постоялом дворе. Они… одна из девушек Сарлы Моггам приглядывает за ними. Прямо сейчас она не может работать… ну, потому что не может. Но никто не знает, что я пошла сюда. Видишь это?

Она пошарила за вырезом платья. Потеряв дар речи, я смотрел, как Эмзил выуживает оттуда латунный свисток на цепочке.

— Девушки там, они сразу же дали его мне, как только я там оказалась. Они сказали, это придумала жена одного офицера и теперь все женщины носят такие свистки. Если тебе угрожает опасность, нужно просто свистнуть. Все женщины пообещали, что, услышав сигнал, они все бросят, прибегут на звук и помогут. Это договор. Я спросила: «А какая опасность?» И они сказали, что не только шлюху, но и приличную женщину могут избить и изнасиловать и что одна девушка из заведения Сарлы исчезла и все считают ее мертвой, и хотя все знают, кто ее убил, никто не готов вступиться за шлюх, поэтому они решили присоединиться к женщинам со свистками и защищать друг друга. А когда я спросила их, кто же убил девушку, одна из них сказала, что это был огромный жирный сукин сын по имени Невер, который охраняет кладбище.

Она замолчала и сделала глубокий вдох. Слова лились из нее без остановки, словно гной из вскрытого нарыва, и я почувствовал себя примерно так же. Мне хотелось плакать. Не очень-то по-мужски, но что поделать? Даже после событий сегодняшнего дня меня потрясло то, что люди говорят обо мне как о насильнике и убийце и обвиняют в гибели Фалы. Почему же они так уверены, что она мертва, и почему считают меня преступником? И я никак не могу очистить себя от подозрений. Если сама Фала не появится где-нибудь, живая и здоровая, я не смогу доказать, что она не убита и я ни в чем не виноват. Примерно так я и ответил Эмзил едва слышным голосом.

— Значит, ты ее не убивал, — произнесла она как утверждение, но я услышал вопрос.

— Добрый бог, нет! Нет! У меня было великое множество причин не делать этого. Зачем мужчине убивать единственную шлюху в городе, которая согласилась его обслужить? — прямо ответил я.

От страха и гнева мое сердце забилось быстрее. Я поднялся и встал в дверях, глядя через кладбище в сторону леса.

— Говорят… — Она сглотнула и продолжила: — Говорят, что она, может, и не согласилась бы и что ты продержал ее в комнате гораздо дольше, чем любой другой мужчина. И что, возможно, ты застал ее одну, она сказала: «Нет, ни за какие деньги», — и тогда ты изнасиловал ее, а потом в гневе убил.

Горло сжало так, что я едва вздохнул.

— Не знаю, что сталось с Фалой, Эмзил, — мягко заговорил я. — Надеюсь, что она как-то выбралась из Геттиса и живет где-то благополучной жизнью. Я не убивал ее. С той ночи я ни разу ее не видел. И я не заставлял ее оставаться со мной в комнате. Как бы невероятно это ни звучало, но она захотела сама.

Когда я договорил, мне сделалось ясно, что никто в мире не смог бы этому поверить.

— Я и не думала, что ты ее заставил, Невар. Я помню те ночи, что ты провел в моем доме. Если бы ты был из тех мужчин, что способны взять женщину силой или убить ее, если она откажется, тогда… — Она помолчала, а потом добавила: — Если бы я поверила им, то не пришла бы сюда одна, никому не сказав, куда иду, и оставив детей с незнакомыми людьми, которые вышвырнут их на улицу, если я не вернусь. Я не верю в это.

— Спасибо тебе, — серьезно ответил я.

Я и в самом деле чувствовал себя признательным. Я обдумал это. Я был благодарен женщине, которая не считала меня убийцей. Когда я был высоким, красивым и успешным, все думали обо мне хорошо. Карсина говорила мне, что я выгляжу храбрым. Но стоило мне оказаться запертым в клетке из собственной плоти и потрепанной одежды, как женщины стали видеть во мне насильника и убийцу. Я поднял руки и потер виски.

— Итак, Невар, что ты об этом думаешь?

Я посмотрел на Эмзил.

— О чем?

— Я понимаю, у тебя было слишком мало времени, чтобы все обдумать, но я должна услышать ответ. Прошлой ночью мне разрешили переночевать бесплатно. Они сказали, что по ночам дети могут спать в одной из свободных комнат, пока я работаю. Но это не изменит того, что они вырастут детьми шлюхи. Я прекрасно знаю, что тогда станется с моими девочками. Труднее сказать, что будет с Семом. Честно говоря, мне не хочется даже думать о будущем мальчика, растущего в борделе. Я должна забрать их оттуда сегодня, иначе уже этой ночью мне придется там работать. И я знаю, что тебе известно, чем мне приходилось заниматься в прошлом, чтобы выжить. Но, Невар, я никогда не считала себя шлюхой. Я мать, которая делала то, что необходимо, чтобы накормить своих детей. Но если я начну работать там, ночь за ночью, я стану шлюхой. И отрицать это будет бесполезно.

— Так почему же ты покинула свою хижину? Что заставило тебя уйти?

Она прямо встретила мой взгляд.

— Помнишь того типа, что жил на холме? Он пытался ворваться в дом. Я взяла ружье и предупредила его, четыре-пять раз я кричала, чтобы он отошел от двери, или я выстрелю. А он ответил, что ни разу не видел, чтобы я стреляла, что я, наверное, не умею заряжать ружье или у меня нет пуль. Он так кричал, что я поняла: он не просто вломится в дом и возьмет, что захочет. Он собирался избавиться от нас и получить все. Я спрятала детей у себя за спиной и, когда он наконец выломал дверь, выстрелила. И убила его. Потом я взяла детей, собрала все, что мы могли унести, и мы ушли.

К тому времени, как Эмзил замолчала, ее плечи совсем поникли, словно она ждала, что я ее ударю.

— Так что теперь ты знаешь, — едва слышно продолжила она, — я совершила то, в чем обвиняют тебя. Я его убила. Я хочу, чтобы ты знал правду, прежде чем решить, станешь ты мне помогать или нет.

Я тяжело опустился на стул.

— Ты не можешь остаться здесь, Эмзил. Это… небезопасно для тебя и детей. Я даже не уверен, могу ли я сам дальше оставаться здесь.

Некоторое время она молчала.

— Это потому, что я его убила? — Ее голос дрожал от ярости. — Ты думаешь, что сюда явится кто-то из Мертвого города, и обвинит меня, и меня вздернут, а ты останешься с моими детьми на руках.

То, как она произнесла последние слова, сказало мне гораздо больше, чем намеревалась Эмзил. Она рассчитывала, что я стану для нее защитой на случай подобной беды. Она привела сюда детей в отчаянной надежде, что я о них позабочусь, если ее найдут и казнят. Я попытался говорить успокаивающе.

— Я польщен. Для меня большая честь, что ты решила привести детей сюда. И очень много значит, что ты услышала все эти рассказы обо мне, но не поверила им. Во всем городе и форте найдется не так много людей, готовых быть рядом со мной. Но я был совершенно серьезен, когда предупреждал, что вам здесь будет небезопасно. Страсти кипят. Сегодня, когда мне приказали покинуть город, я опасался погони. Я не исключаю, что этой ночью на меня нападут или подожгут этот дом. С такой ненавистью я сегодня столкнулся. Я не могу принять тебя, Эмзил. Я бы хотел, но не могу.