На следующее утро я проснулся с таким чувством, будто провел бурную и пьяную ночь и теперь за это расплачиваюсь. Я лежал на своей узкой кровати, смотрел на паутину в углу и пытался найти смысл собственной жизни. Мне не удалось. Потом попробовал вспомнить, чего бы мне хотелось больше всего на свете, но не смог ничего придумать. Это был худший миг за долгое время моей жизни. Спасение сестры из-под гнета отца и новая жизнь здесь казались дикой фантазией романтичного кадета в новенькой форме с блестящими пуговицами, а не надеждой толстяка, покрытого царапинами и укусами насекомых и зараженного магией, которой он не в силах управлять.

Спинк приходил ко мне вчера. Он оставил записку у меня на столе — официальное послание от лейтенанта Спинрека Кестера, сообщавшее, что он был крайне разочарован, не застав меня на посту, и что в следующий раз, когда он приедет на кладбище, он рассчитывает найти меня за выполнением своих обязанностей. Для любого другого послание выглядело бы суровым. А мне оно показалось отчаянным и тревожным. Лучше бы он не приходил и не вмешивался в продолжающееся крушение моей жизни.

Когда я наконец выбрался из постели, выяснилось, что еще очень рано. Я принес воды и помылся, натянул сменную одежду (сожалея о потерянных в лесу вещах), отвел Утеса пастись и попытался вести себя так, словно начинаю нормальный день. Нормальный. Вот о чем я мог только мечтать. Нормальность.

Я заострил колья и попытался наметить прямую линию для будущей ограды. Я с головой ушел в работу, словно проектировал жизненно важный бастион, а не строил обычный забор вокруг кладбища. Я копал яму под третий шест, когда наконец понял причину своего мрачного настроения.

Я сбежал к спекам и обнаружил, что не способен преуспеть даже среди шайки дикарей. Я потерпел поражение. Опустив один из шестов Киликарры в яму, я засыпал ее землей, а потом стал утаптывать. Мои избитые ноги протестовали. Мне не хватало потерянных сапог. Сегодня мне пришлось обуть низкие потрескавшиеся ботинки с протертой подошвой. Вечером я должен буду вернуться в лес и найти свою одежду и сапоги. Я страшился этого. Но похоже, сейчас я страшился почти всего на свете, так что это просто еще одна задача, которую мне следует выполнить. Я вздохнул, посмотрел на груду заготовленных шестов и принялся вкапывать следующий.

Я еще копал, когда появились Эбрукс и Кеси. Они пришли из города пешком, и я заметил их, лишь когда они оказались прямо у меня за спиной. Оба выглядели подавленными.

— Где ты вчера был, Невар? — выпалил Кеси. — К тебе приходил какой-то лейтенант из снабжения. Он был очень недоволен, не застав тебя здесь. Мы даже не знали, что ему сказать. Сначала мы говорили, что ты был здесь вот только что, но он задавал такую кучу вопросов… Нам пришлось признаться, что мы не видели тебя весь день, но ты редко отсутствуешь долго — так что, мы подумали, и сейчас ушел недавно. Он заходил в твой дом.

— Я знаю. Он оставил мне записку.

— Крупные неприятности? — с тревогой спросил Эбрукс.

— Возможно. Но я скажу ему правду. Я пошел в лес, заблудился и только к вечеру нашел дорогу обратно.

Тишина была ответом на мои слова. Я ожидал, что они просто примут мое оправдание. Однако они переглянулись. Эбрукс слегка покачал головой и, хмуро посмотрев на меня, махнул рукой в сторону кладбища.

— Мы с Кеси лучше пойдем косить траву.

Но Кеси и не думал уходить. Он расправил плечи и нахмурил брови. Обычно в его темных глазах стыла печаль и он казался обреченным. Но сейчас он сложил руки на груди и пристально посмотрел на меня.

— Невар, мне есть что тебе сказать. Многие в нашем полку тебя не любят, что же до меня — я считаю тебя славным парнем, конечно, толстым, ну да это ничего не значит — я, к примеру, лысый, а у Хромца на ноге всего два пальца осталось. Просто ты такой. Сейчас к нам едет проверка, и, если каждый не постарается как следует, нам всем она дорого встанет. Может, ты думаешь, что наш полк не так уж и хорош? Когда ты к нам присоединился, многое успело измениться. Прежде мы были горды и чертовски хороши. Дела у тебя идут неважно, я знаю, из-за всех этих слухов и этой дамочки, отчаянно визжащей, что ты, мол, сказал ей какую-то гадость. Ты можешь думать, что стать местным — это выход. И до тебя люди уходили в лес и не возвращались. Но не делай так, Невар. Ты можешь гордиться тем, что ты тот, кто есть. Ты этого добился, как настоящий сын-солдат. Сейчас об этом не говорят, но я тебе скажу. Ты обязан этому полку быть таким хорошим солдатом, каким можешь. Не только когда все у нас хорошо, когда мы идем гордо и красиво и флаги реют над головой. Не только когда пахнет порохом, дымом и кровью. Но и в такие времена, как эти, когда нас никто особо не уважает, даже мы сами, и мы знаем, что после этой проверки нам светит взбучка. Даже в такие времена, как это, мы должны делать все, что сможем, и быть солдатами, как наши отцы до нас. Ты меня слышишь?

Договорив, он глубоко вздохнул. Это была самая длинная и осмысленная речь, которую я слышал от Кеси за все время нашего знакомства. Он стоял рядом со мной в мятой форме с оторванной пуговицей и протертыми коленями. Его шляпа была пыльной и пятнистой из-за дождя. Уцелевшие волосы пучками торчали над ушами в разные стороны. Но он стоял, прямой, как шомпол, а его слова падали в мою душу, точно капли дождя на иссохшую почву. Они тронули меня, как ничто другое за долгое время. Они восстановили мое истинное «я» столь же полно, сколь лесная еда насыщала меня-спека. Ничто не могло бы растревожить спящее чувство долга в моей душе так же, как этот искренний, идущий от сердца призыв морщинистого старого солдата.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Ты прав, Кеси. Совершенно прав.

Больше я ничего не сказал, но он засиял, словно я только что объявил ему благодарность в приказе. Он зашагал вслед за Эбруксом.

— Я же говорил, что он славный парень, Эбрукс, разве нет? — услышал я. — Просто ему нужно было кое-что напомнить, вот и все.

Приглушенного ответа Эбрукса я не услышал. Я со свежими силами вернулся к работе и к полудню вкопал все жерди Киликарры. Вид у них был довольно жалкий: редкая ограда из рукояток лопат, торчащих из земли. Но когда я встал в конце ряда и посмотрел вдоль него, все они стояли на одной линии. Я остался доволен тем, чего достиг, пользуясь лишь самыми примитивными инструментами.

Я отнес лопату и кирку в сарай, зашел в дом напиться и как раз раздумывал о том, чтобы отправиться в лес на поиски одежды, когда услышал за дверью фырканье лошади. Я вскочил со стула, но прежде чем даже успел подойти к двери, в нее вломился Спинк. Увидев меня, он на миг замер на месте.

— Слава доброму богу, ты вернулся! — пылко воскликнул он. — Невар, я боялся, что больше тебя не увижу.

— Я заблудился в лесу, сэр, но, как видите, благополучно вернулся к своим обязанностям.

Спинк ловко, как кошка, развернулся и захлопнул за собой дверь. Когда он снова посмотрел на меня, я увидел, что облегчение на его лице сменилось чем-то изрядно похожим на гнев.

— Сегодня мы можем говорить прямо, Невар. Без уверток. Где ты вчера был? И предупреждаю, я хочу знать все от начала и до конца.

Я не мог себе представить, как рассказываю Спинку или кому бы то ни было еще о том, что со мной произошло. Во всяком случае, не прямо сейчас. Поэтому я ответил сухо:

— Я уже сказал. Я пошел в лес. Стемнело быстрее, чем я ожидал, и я заблудился. И даже с наступлением дня не смог понять, где нахожусь. Я довольно долго искал дорогу домой и вернулся поздно вечером.

— Зачем ты пошел в лес вечером, Невар?

Я слишком долго мешкал, пытаясь найти подходящий ответ. Но когда я открыл рот, Спинк махнул рукой.

— Нет. Не лги мне. Не собираешься рассказывать — не рассказывай, но, пожалуйста, Невар, не лги. Ты и так сильно изменился. Когда ты начнешь сознательно лгать мне, я пойму, что нашу дружбу уже не спасти.