— Сожги его, — неожиданно решил я. — Пусть меня лучше повесят, чем он станет кормом для желтых газетенок.

— Я этого не допущу, — заверил меня Спинк.

Мы оба довольно долго молчали. Я медленно осознавал всю безнадежность своего положения.

— Зачем ты здесь? — наконец спросил я.

Он на мгновение прикрыл глаза.

— Эпини потребовала, чтобы я тебя навестил. Она кое-что сделала, Невар. Для друга, выполняя его предсмертное желание. Она не знала, что это подразумевало. Сержант Хостер доверил ей письмо. Она пообещала, если он умрет, отдать конверт командиру полка и потребовать, чтобы его прочитали в ее присутствии. Невар, я клянусь, она не знала, что было в письме! Когда майор Хелфорд прочитал его вслух, она упала в обморок прямо в его кабинете. За мной послали, и мне пришлось отнести ее домой. Она до сих пор в смятении.

Мне не нужно было спрашивать, о чем оно было. Моя кузина Эпини невольно передала свидетельство Хостера против меня.

— Письмо обвиняет меня в убийстве Фалы, — медленно заговорил я. — Там сказано, где можно найти упряжь Утеса, в которой заменен один кусок.

Спинк пристально смотрел на меня.

— Да, — едва слышно проговорил он.

В его глазах застыла печаль. Я попытался не замечать в них вопроса.

— Это сделал Хитч, — объяснил я. — Он во всем признался мне в ту ночь, когда стал ходоком.

Спинк отвернулся. Он больше не смотрел мне в глаза.

— Спинк, я говорю правду. Он рассказал мне, что взял ремешок из упряжи Утеса и задушил им Фалу, поскольку магия его заставила. Он все это устроил. Именно он привел меня в бордель Сарлы Моггам.

Тут я осекся, вспомнив, что там никто не видел нас вместе. Он вошел раньше меня и покинул бордель, когда я все еще оставался там.

«О, как ловко проделано, Хитч. Ты хорошо послужил магии».

— Мне жаль, Невар, — запинаясь, выговорил Спинк. — Я тебе верю. Правда. Но все это выглядит так… неубедительно. Зачем разведчику Хитчу убивать шлюху? Ты обвиняешь покойного, которого уважали в полку. Да, он был слегка странным, но никто не поверит, что Хитч убил Фалу, потому что его заставила магия спеков.

— Однако они поверят, что я сделал это удовольствия ради, — угрюмо проговорил я.

Он прикрыл глаза.

— Боюсь, что так и будет.

Я отвернулся, отошел от двери и сел на койку. Деревянная рама заскрипела, но я не обратил на это внимания.

— Уходи, Спинк. Сохрани репутацию. Не думаю, что для меня еще можно что-то сделать. Уходи.

— Мне придется уйти. Но я вернусь, Невар. Я не верю в то, что о тебе говорят. Эпини тоже. Сейчас большинство женщин сердиты на нее, поскольку, хотя она и отдала майору Хелфорду письмо, она попыталась объяснить, что все это ужасная ошибка и что сержант Хостер не знал правды. Но они нашли упряжь Утеса, спрятанную в конюшне, и в ней действительно был заменен ремешок, совпадающий с тем, которым задушили Фалу.

— Значит, я не только стукнул себя по голове ведром, пока осквернял мертвых, но и оказался настолько глуп, что задушил шлюху куском собственной упряжи? Подумай сам, Спинк! Неужели ты способен представить себе, чтобы кто-то задумал такое убийство? «Я вытащу ремешок из упряжи собственной лошади, возьму его с собой в город, выманю Фалу из борделя, задушу ее и оставлю тело вместе с удавкой там, где его обязательно найдут!» Неужели кто-то может поверить, что я настолько глуп?

Спинк с силой стиснул челюсти, но заставил себя говорить.

— Невар, тебя обвиняют в таких отвратительных вещах, что любое подобие доказательств сочтут достаточным. Женщины со свистками требуют, чтобы кто-то был наказан, а подозревают только тебя.

Я вдруг вспомнил о том, что он мне сказал.

— Эпини встала на мою сторону? Прилюдно?

Он мрачно кивнул.

— Скажи ей, чтобы она отказалась от этого. Пусть изменит свою точку зрения.

— О да, и она, конечно, сразу же подчинится мужу.

Голос Спинка был полон сдержанной иронии, но в его напряженной улыбке я заметил и кое-что еще. Гордость. Он знал, что Эпини не отступит, чем бы ей это ни грозило.

— О, Спинк, прости. Из-за этого она потеряет всех своих друзей, ведь так?

— Не совсем. Эмзил решила поддержать Эпини. Она всем рассказывает, что ты прожил с ней почти месяц в Мертвом городе и даже пальцем к ней не прикоснулся, не говоря уже о вспышках гнева. Конечно, к голосу бывшей шлюхи мало кто прислушается, но тем не менее она встала на твою защиту.

Я поморщился.

— Иди домой, Спинк. Ты сделал все, что мог, а мне нужно подумать. Должны же быть какие-то доказательства моей невиновности.

— В таком случае тебе следует найти их побыстрее, — предупредил Спинк.

— Неужели они устроят трибунал в разгар чумы?

— Эпидемия прекратилась. Сразу, словно кто-то задул лампу. Некоторые называют это чудом. Я слышал, как по крайней мере один человек утверждал, что это добрый бог выказывает свою радость от поимки такого ужасного преступника, как ты.

— Она прекратилась?

— Как по волшебству. — Он мрачно улыбнулся. — Лихорадка проходит. Находившиеся при смерти выздоравливают на глазах. С тех пор как тебя доставили сюда, не было ни одной смерти.

— Как по волшебству, — горько подтвердил я. Я вновь улегся на возмущенно скрипнувшие нары и уставился в потолок, заплетенный паутиной. — Иди домой, Спинк. Скажи Эпини, что я ее люблю и прошу перестать меня защищать. И то же самое Эмзил.

— Что ты ее любишь? — недоверчиво переспросил Спинк.

— Почему бы и нет? — беззаботно ответил я. — Едва ли я что-нибудь потеряю, сказав это сейчас.

— Я им передам, — пообещал он, как мне показалось, едва ли не довольный поручением.

— Ко мне пришлют адвоката, верно? — спросил я у него, когда он повернулся, чтобы уйти. — Кого-то, кто поможет мне защищаться в суде?

— Они пытаются найти кого-то, кто согласится тебя представлять, — ответил он.

Если он думал, что его слова прозвучат обнадеживающе, он ошибся. Интересно, состоится ли трибунал, если у меня не будет защитника, подумал я.

Если бы я остался в Академии, то изучил бы военные законы и то, как они применяются. Впрочем, то немногое, что я слышал, убеждало — толку от подобных занятий было бы не много. Едва ли мне удалось бы чем-то воспользоваться для своей защиты. Я закрыл глаза и попытался ненадолго побыть мальчиком, который радостно отправился в Академию с надеждами на светлое будущее и прекрасную карьеру. В этом будущем я имел послушную и любящую жену, воспитанную в традициях семей офицеров каваллы. Карсина, что мы сделали друг с другом? Потом я стиснул зубы и признал, что ее едва ли можно винить в моих неприятностях.

Если я хотел найти виновника, мне следовало лишь посмотреть на себя. Хитч предупреждал меня, что за использование магии в собственных целях мне придется дорого заплатить. Если бы я не заставил Карсину извиниться передо мной, она могла бы тихо скончаться от чумы. Я сам подписал себе приговор. Что ж, смерть на виселице будет быстрой для человека моего веса. Скорее всего, голова просто оторвется от тела. Немного жутковато, но намного быстрее, чем висеть и задыхаться. Я покачал головой и попытался отогнать мрачные мысли. Сейчас об этом думать не стоит.

Однако ни о чем другом я думать не мог.

Голова все еще болела от удара ведром. Ощупав лицо и голову, я пришел к выводу, что должен был умереть от этих повреждений, если бы остатки магии не сумели так быстро меня исцелить. Судя по чувствительным участкам, у меня была сломана челюсть и проломлен череп. Меня раздирали противоречивые чувства: радость от того, что магия спасла мою жизнь, и сожаления, что я не умер быстрой смертью. И хотя исцеление происходило не так быстро, как после ранения пулей, я сообразил, что, когда я предстану перед судом, я буду уже совершенно здоров. И никто не поверит, что я получил страшный удар от мертвеца. Они найдут другое объяснение моему бессознательному состоянию.

Моя камера была маленькой и голой. Нары, горшок, зарешеченное окошко на двери, щель внизу, через которую мне передавали пищу. Из коридора лился тусклый, но никогда не гаснущий свет от висящей на стене коридора лампы. Было очень тихо. Либо в тюрьме не сидели другие заключенные, либо они постоянно спали. За все это время я видел лишь Спинка и охранников, которые приносили еду и время от времени заглядывали в мою камеру. Мне было нечем занять себя и отвлечь от мрачных предчувствий, и мои мысли метались по кругу.