Хотя большинство наших слуг и наемных рабочих вернулись, мы лишились нескольких необходимых людей, и мне пришлось решать, кто займет их места. Кое-кто из наших слуг пережил чуму, и, хотя они поправлялись, они еще не были готовы полностью выполнять обычные обязанности. Под влиянием порыва я назначил Ниту домоправительницей, но довольно быстро выяснил, что, хотя она верна и умна, ей не хватает опыта, чтобы заставить все идти гладко. Но я не знал, как сместить ее, не оскорбив, и кем ее заменить. Так мы и жили под ее не слишком умелым руководством.

Я нашел учетные книги и ключи отца и старался вести ежедневные записи и тратить лишь необходимое. Это было непросто, и я часто спрашивал себя, как ему, солдату, удавалось так легко справляться с обязанностями лорда. Я даже представить себе не мог, что для этого требуется столько считать, не говоря уже об управлении людьми. По вечерам я молил доброго бога, чтобы отец скорее поправился и снял с моих плеч эту тяжкую ношу.

Через две недели после того, как я похоронил родных, я решил, что поместье почти вернулось к нормальной жизни и я могу забрать сестру от Поронтов. Я приказал подать экипаж и проехал той дорогой, что всего несколько месяцев назад привела нас на свадьбу моего брата. Теперь же я собирался навестить его вдову. Я облачился в лучший костюм, тот самый, что мать сшила мне на свадьбу Росса. Он оказался мне тесен.

Чума обошла владения Поронтов стороной, и мне было странно увидеть нормальную жизнь, когда я прибыл к ним. Люди работали на полях, скот мирно щипал траву, а открывший мне дверь ливрейный слуга вежливо улыбнулся, приглашая меня в дом. Но когда я вошел в комнаты, еще совсем недавно полные цветов и музыки, я увидел их траурное убранство. Родители Сесиль вышли встретить меня в гостиную, и я официально поблагодарил лорда и леди Поронт за заботу о моей сестре. Они смущенно возразили, назвав свою помощь меньшим, что они могли сделать для Ярил в столь страшные времена.

Я рассчитывал, что увезу с собой и Ярил, и Сесиль, но ее мать попросила меня позволить ее дочери остаться с ней, пока не минут хотя бы самые черные дни ее скорби. Она сказала, что потрясение, пережитое Сесиль, когда она, не успев побыть счастливой новобрачной, столкнулась с ужасами болезни и вдовства, оказалось слишком сильным для ее хрупкого здоровья. Вернувшись домой, она много дней была прикована к постели и до сих пор вставала лишь на несколько часов. Ее мать утверждала, что ей нужно время, чтобы прийти в себя и найти свою дорогу в печальной новой жизни. Я опасался, что они вовсе не собираются отпускать к нам Сесиль. Ее долг состоял в том, чтобы вернуться в дом своего мужа и взять на себя заботы о хозяйстве, но я не осмелился этого требовать. Я ответил, что, когда моему отцу станет лучше, они смогут вместе решить, как поступить.

Меня огорчило, что Ярил не вышла со мной поздороваться, но мать Сесиль объяснила, что они попросили ее подождать в саду, пока «дела не будут улажены». Как только этот вопрос был решен, они отпустили меня искать ее. Когда я увидел, как она в одном одиночестве идет по посыпанной песком дорожке между ухоженными клумбами, у меня сжалось сердце от жалости к ней. Она казалась такой маленькой и такой юной в своем траурном платье темно-синего цвета.

— Ярил? — тихо позвал я, готовый к тому, что она продолжает испытывать ко мне отвращение.

Услышав мой голос, она обернулась, я увидел темные круги у нее под глазами и заметил, что она очень похудела. Однако ее лицо озарилось улыбкой, и она бросилась ко мне. Мне хотелось подхватить ее и закружить, как я делал, когда она была маленькой, но она налетела на меня и вцепилась в мою рубашку обеими руками, словно белочка, пытающаяся взобраться по стволу огромного дерева. Я неловко ее обнял, несколько мгновений мы оба молчали, и я лишь гладил ее по волосам и спине. Потом она подняла ко мне залитое слезами лицо.

— Элиси ведь не умерла, правда? Это ведь ошибка?

— О, Ярил, — проговорил я, и этого оказалось достаточно.

Ярил снова спрятала лицо у меня на груди, сжимая в кулачках мою рубашку, плечи ее содрогались.

— Мы остались одни, Невар, — сказала она после бесконечно долгого молчания. — Только ты и я.

— У нас все еще есть отец, — напомнил я ей. — И Ванзи.

— Ванзи теперь принадлежит священникам, — ее голос был полон горечи. — Наша семья отдала его. А отца у меня никогда не было. У тебя был, некоторое время, пока ты оставался хорошим, послушным сыном-солдатом. Но сейчас ты ему не нужен. Ты стоишь даже меньше, чем я. Нет, Невар, мы одиноки. Я сожалею о том, как я вела себя с тобой. Мне жаль. Мне казалось, что Карсина и Ремвар станут плохо ко мне относиться, если я буду на твоей стороне. И потому я предала тебя, своего брата. А потом, дома, стоило сказать о тебе что-то хорошее, и отец впадал в ярость. Они с мамой без конца из-за этого ругались… но она умерла. Они больше не будут ругаться.

Я хотел сказать ей, что мы обязательно как-нибудь справимся с нынешними трудностями, что наступит время, когда наша жизнь вернется в привычную колею и даже станет скучной. Сейчас скука казалась мне привлекательной. Я попытался представить себе день, когда мне не придется сталкиваться с дюжиной самых разных проблем, а горе, переполнявшее меня, станет не таким острым, но у меня ничего не получилось.

— Идем, — со вздохом сказал наконец я. — Давай пойдем домой.

Я взял ее маленькую ладошку в свою и повел прощаться с Поронтами.

Наша жизнь действительно постепенно начала налаживаться. Несмотря на юный возраст, Ярил знала о внутреннем устройстве нашего хозяйства куда больше моего и умело справлялась с самыми сложными и неприятными делами. Она ловко разрешила ситуацию с Нитой, поручив ей единоличную заботу о моем отце и назначив на ее место женщину, прослужившую в нашем доме много лет и понимающую, как следует управлять поместьем.

Я подозревал, что Ярил воспользовалась случаем, чтобы наградить слуг, которые в прошлом поддерживали ее, и держалась сурово с теми, кто не принимал ее всерьез. Я позволил ей поступать, как она считала нужным, крайне обрадованный тем, что она взяла на себя ведение домашнего хозяйства, поскольку ей удалось не только навести порядок в доме, но и отвлечься от мыслей о наших утратах.

Ярил понимала, что возвращение к жесткому режиму дня пойдет всем нам на пользу, и сразу же возобновила трапезы, подаваемые в установленное время, и возглавила службы для женщин, проходящие каждый Шестой день. Я виновато последовал ее примеру; мне даже в голову не приходило взять на себя эту обязанность, и наши службы превратились в небрежно соблюдаемую формальность. Я понял, насколько важно для нас возносить благодарственные молитвы доброму богу за наше спасение, когда увидел, как мужчины и женщины, живущие в нашем доме, дают волю прежде сдерживаемым слезам. Мне пришлось напомнить себе, что традиции и формальности придают образ и смысл нашей жизни. Я обещал себе больше никогда об этом не забывать.

Что же до трапез, то, что Ярил настояла, чтобы мы вернулись к прежнему распорядку, изрядно меня обрадовало. Казалось, прошли годы с тех пор, как я имел удовольствие отведать тщательно продуманный обед, во время которого аромат и вкус одного блюда дополняли другое. Моя голодовка научила меня гораздо тоньше понимать еду, чем прежде. Теперь, когда я знал, что даже хлебом и водой можно наслаждаться, отлично приготовленные блюда приводили меня в восторг. Соус мог вызвать у меня дрожь во всем теле, сочетание вкусов в простом салате ввергало в восхищенную задумчивость. Если бы я не старался успеть за Ярил, любая трапеза занимала бы у меня втрое больше времени, чем у нее. Иногда я поднимал взгляд от тарелки с супом и обнаруживал, что она смотрит на меня со смесью тревоги и удивления. В такие мгновения я стыдился того, что позволял чувствам увлечь меня в собственный мир. Это было непростым испытанием и для меня, и для Ярил, но лишь мы сами могли создать для себя новую жизнь.

Иногда все происходящее казалось мне старательно разыгрываемым представлением. Каждый вечер я сопровождал ее к обеду, усаживал за стол, а затем шел к своему месту. А вокруг нас зияли пустые места. Словно мы вернулись в дни чаепитий в саду, когда Ярил и Элиси изображали взрослых дам и торжественно приглашали меня на приемы. Неужели это действительно все, что осталось от моей семьи? После обеда, когда мы искали убежища в музыкальной комнате, на нас взирала безмолвная арфа Элиси. В гостиной пустовало кресло моей матери. Казалось, не было ни одной комнаты, где отсутствующих не оказалось бы больше, чем живых.