«Значит, есть!» — возликовал в душе Владик. Но открыто обрадоваться не посмел. Тихо спросил:

— А где они?

— А я знаю?.. Вон один с берега ковыляет, с самоволки возвращается.

Бородатый коротышка в джемпере до пят поднялся по прогнувшемуся трапу. Луна отражалась в его обширной лысине. Гном покладисто сказал сторожу:

— Ты, Федор Иннокентьич, посуди: какая самоволка? Я тебе не юнга, не матрос срочной службы, а уволенный пенсионер...

— А я, по-твоему, знать не должон, кто на берег сходит, кто обратно идет? Выходит, я на судне вроде кофель-наге-ля безмозглого торчу? А у меня тут должность уставом определенная, за которую мне зарплата идет...

— Никак тебе старуха с утра похмелиться не дала... — заметил лысый гном.

— Ты мою старуху не трожь! — тонким голосом сказал Федор Иннокентьевич. — Мне она не капитан, не боцман! Похмелиться... Да я которую неделю капли в рот не беру. А у тебя, промежду прочим, бутылка за пазухой, у меня на их глаз точный. А проносить напитки на судно...

— Чего говоришь-то! — возвысил голос гном. — Напитки! Да корабельные гномы, кроме соленой воды, сроду ничего не употребляли! А это вот, гляди!

Он вытащил из-за пазухи пузатую бутылку. На ней заиграли зеленые лунные искры. Гном поднял бутылку над головой. На фоне светлого неба сквозь стекло Владик разглядел силуэт кораблика с тремя мачтами...

— Ух ты... — машинально сказал Владик. Он и раньше видел бутылки с моделями внутри. В Корабельном музее. Он знал, что такие хитрые сувениры любят мастерить старые моряки.

— С выставки несу, — сказал гном. — Эта вещь там три недели... как это говорят... экс-по-нировалась. Между прочим, премию обещают. А ты — «напитки»...

— Дак я чего... Если премия, оно конечно...

— Внука бы постыдился, — сурово добавил гном.

— А кабы это внук... — сердито возразил Федор Иннокентьевич (обрадовался, что можно о другом, но виду не подал). — Сроду у меня таких внуков, которые по ночам гуляют, не было. Это вроде к тебе...

— Да?.. А... — Лысый гном сразу засмущался. Лысина потемнела (видимо, покраснела, но под луной и фонарем не разобрать). — Вы в самом деле ко мне? Я как-то... не очень...

— Нам бы поговорить, — тихо сказал Владик. — Один на один...

— А... ну, если вы настаиваете... А вот, давайте туда...

Гном засеменил от фонаря на носовую палубу. Там он присел на высокую крышку грузового люка, покрытую истлевшим брезентом.

Владик нерешительно сел рядом.

Один на один не получилось. Пришел следом пес Пиллерс, положил на колени Владику добрую морду. Владик погладил его по лохматым ушам.

— Хорошая, знаете ли, собака, — деликатно начал разговор лысый гном. — Удивительно благородный характер. Не то что у хозяина... А, если не секрет, какое же у вас дело? Видите ли, в человеческих делах я разбираюсь крайне слабо и боюсь, что...

— У меня не человеческое, — прошептал Владик, и ему захотелось заплакать. — У меня гномье... то есть гномовое.... Вы корабельного гнома Гошу знали? То есть Георгия Лангустовича...

— Гошу? С «Кефали»? Ну как же! Правда, не очень близко, но... А... простите... Почему вы говорите «знали»? Разве он...

Владик всхлипнул и все рассказал. Лысый гном слушал молча и совсем как Гоша дергал бороду. И Пиллерс слушал. И черные мачты, которые поднимались в высокое небо среди путаницы тросов и канатов. И луна...

И перед всеми Владик чувствовал себя виноватым.

Но лысый гном, которого звали Митя, повздыхал и сказал:

— Ну, при чем здесь вы... Эх, Гоша, Гоша. Знаете, его погубила страсть к стихам. Все к звездам стремился, повыше... Вот и... Нет, я его не осуждаю, что вы! У каждого свой характер. Но, когда гномы начинают мечтать о заоблачных сферах, это чаще всего кончается печально. Такое уже не раз бывало...

— Но Рептилий Казимирович говорил, что Гоша может вернуться!

Митя покивал блестящей лысиной.

— Это конечно... Только ведь нужны это... Как говорится, благоприятные условия.

— Какие?

— Надо ведь что... Чтобы построили корабль с тем же названием, как у того, на котором этот гном раньше плавал...

— Он на многих плавал...

— Тогда с названием самого любимого его корабля... Я знаю, он все про «Кречет» свой вспоминал. Только теперь таких названий и не дают. Все больше «Иртышлес» какой-нибудь, или, скажем, «Пионер Ашхабада», или знаменитое имя чье-нибудь. Это, конечно, хорошо, да только Гоше-то не легче. Да и не пойдет он на судно, если оно без парусов, он ведь романтик был...

— А если с парусами — пойдет? — с непонятной надеждой спросил Владик.

— Ну, тогда... отчего же не пойти?

— Спасибо! — сказал Владик. Он понятия не имел, где можно взять парусник с названием «Кречет». Но все-таки стало легче: значит, Гоша и правда не совсем умер.

Возвращаться через подземелье очень не хотелось. Владик спросил у Мити, нельзя ли добраться до города по берегу. Оказалось, что очень просто. Надо пройти по тропинке через поросший белоцветом пустырь, вон за те старые дома. А там по шоссе ходит автобус номер восемь.

Пиллерс проводил Владика до остановки...

Ночные похождения Владика кончились благополучно. Мама дремала в своей комнате и ничего не заметила. Через окно Владик пробрался к себе.

Понедельник ему пришлось провести в постели. Мама решила, что сын еще не совсем здоров, отпросилась на работе и целый день поила Владика отвратительной настойкой, которую ей дала Игнатия Львовна. Владик послушно глотал эту гадость и думал: «Что же делать дальше? Где взять новое судно с именем «Кречет»?»

Во вторник после школы Владик прибежал к воротам яхт-клуба. Стоял безоблачный день, и желтые стены форта отражали солнечное тепло. Шторм утих, и только слабый ветерок полоскал на сигнальной вышке пестрые флаги.

— Здрасте, — бодро сказал Владик знакомому сторожу в морской фуражке. И хотел проскользнуть в ворота. Но сторож глянул неласково.

— Куда? Нечего делать.

— Вы меня, наверно, забыли, — сказал Владик — Я...

— Никого я не забыл. А делать нечего. Так и приказано: Арешкина не пускать.

— Почему? — испугался и расстроился Владик. — Я к дяде Мише...

— А хоть к кому... Вон твой дядя Миша идет, спроси сам.

Бородатый капитан «Тавриды» шагал через мощеный двор недалеко от ворот.

— Дядя Миша! — отчаянно крикнул Владик.

Тот оглянулся. Насупился. Медленно подошел.

— Почему меня не пускают? — чуть не со слезами спросил-Владик.

Дядя Миша хмуро усмехнулся:

— А ты не знаешь?

— Откуда же я знаю?

— Тогда извини, но ты... голова твоя совсем пустая! Тебя что, гладить по этой голове за тот фокус с подземным ходом? Нырнул за дверь — и концы в воду!

Владькина голова повисла будто не на шее, а на шнурке. В самом деле — пустая башка. Почему сама про все это не сообразила?

Чтобы хоть как-то оправдаться, Владик прошептал:

— Но со мной же ничего не случилось...

— С тобой ничего. Но мы-то откуда это знали? Герой... Мы подняли на ноги массу народа. Зуриф искал среди ночи знакомых газорезчиков, чтобы расширили дверь! Потом он целый час лез по этому дурацкому ходу и лишь под утро узнал у сторожа на каком-то ржавом корыте, что был там мальчик в очках и уехал домой... Целая ночь нервотрепки из-за того, что мальчику Владику захотелось приключений!

Владик сдернул очки, вытер глаза рукавом, надел очки снова и посмотрел на дядю Мишу.

— Я не хотел приключений! Вы же не знаете... Там совсем другое дело. Потому что Гоша погиб... — Владик в одну секунду ослеп от новых слез.

Дядя Миша чуть нагнулся.

— Кто погиб?

— Я расскажу, — прошептал Владик. — Только вы, наверно, не поверите... Но я правду расскажу, честное слово... Если хотите...

Дядя Миша оглянулся на сторожа, взял Владика за плечи и повел вдоль крепостной стены. Недалеко от ворот лежал в зарослях сурепки ствол старинной корабельной пушки. Дядя Миша сел на него и кивнул Владику: садись рядом. Потом потребовал: