— А когда бой? — спросил я нетерпеливо.

— Бой завтра. Именно завтра Ящер должен показаться из озера. А пока я познакомлю вас со столицей.

Мы с Ктором долго ходили по улицам. Красивый здесь город, зеленый, тихий. Много фонтанов. И еще много разных развалин: башен, стен, храмов. Сразу видно, что страна эта древняя.

Я разглядывал людей. Мужчины были в просторных костюмах и широких шляпах, женщины — в длинных разноцветных юбках и пестрых накидках. Все спокойные и неторопливые. И вот что я заметил: все они казались одного возраста — тридцати или тридцати пяти лет, румяные, здоровые. Нигде не было видно юношей и девушек. Я сказал об этом Ктору. Он слегка удивился:

— А зачем они?

Я тоже удивился:

— Как зачем? Ну... я не знаю. Ребята же растут, превращаются в молодежь.

— У нас не превращаются, — объяснил Ктор. — На острове так воспитывают детей, что они сразу становятся взрослыми. Крепкими, работящими, спокойными.

— А... как же? Сперва мальчик, а потом сразу... такой вот дядька?

— Да, очень быстро. И никаких забот. А с молодежью сколько было бы возни! Это очень опасный народ. Им все время лезут в голову нелепые мысли: хочется чего-то изменять, куда-то лететь, строить что-то непохожее на старое... Слава богу, мы от этого избавились...

— Ради равновесия порядка и любимого Ящера, — с насмешкой сказал я.

— Вот именно, — откликнулся Ктор Эхо, и я не понял: тоже с насмешкой или серьезно.

Несколько раз нам встретились школьники. Ребята шли длинными цепочками в затылок друг другу. С опущенными плечами, молчаливые и очень послушные. Сзади и спереди вышагивали воспитатели в коричневых балахонах и с номерами на шапках-треугольниках. Мальчишки были в таких же, как у меня, плащах или в курточках и штанах с бахромой, которая смешно моталась вокруг тонких ног. А девочки — в разноцветных платьицах и пестрых передниках.

Как-то не вязался этот яркий наряд с их поникшим видом...

Часто попадались навстречу слуги Ящера — е одинаковыми розовыми лицами. Все они с ног до головы были затянуты в серый плюш. Даже на пальцах — плюшевые перчатки. Вот, наверно, мучились от жары бедняги! Я хотел сказать об этом Ктору, но услышал пронзительный голос:

— Последние новости! Слушайте, дорогие жители острова Двид! Наша жизнь течет спокойно и счастливо, хвала нашему чуткому и доброму Ящеру!..

Из-за угла на середину улицы вышел очень странный человек: в грязном белом цилиндре, коричневом длинно-полом пиджаке и узких клетчатых брюках. Он странно выворачивал и вскидывал ноги, будто они сгибались в коленях во все стороны. Голова на тонкой шее вертелась, руки невпопад мотались. Человек запрокидывал голову и с какой-то натужной веселостью вопил:

— Слушайте, почтенные горожане. Все спокойно на острове! Вчера вечером скончался уважаемый Дагомир Как, торговец клеем, красками и мороженым! Мы погорюем о нем положенное время, но скоро наша печаль сменится тихой радостью, потому что мы живем на острове Двид! Наша жизнь приятна и радостна, почтенные соотечественники! Сегодня после обеда мы соберемся на главной площади для субботних танцев! Приходите танцевать, жители столицы!

Взлягивая и дергаясь, человек прошел мимо нас. На его запрокинутом лице сияла блаженная улыбка. Я подумал, что это городской сумасшедший, и вопросительно посмотрел на Ктора. Ктор сказал с усмешкой:

— Это наш славный Крикунчик Чарли. Наша живая газета. Он всегда там, где самые важные события...

— Разве у вас нет радио?

— Ра-дио?.. Ах да, есть... Но Крикунчик — это наша традиция, к нему все привыкли. Кое-кто считает, что он чересчур шумлив, но все его любят. За то, что он любит наш остров, где царит незыблемое равновесие порядка...

И опять я не понял: всерьез говорит Ктор или с иронией?

— Если бы мы объявили о танцах по городскому слухопроводу, никто бы, пожалуй, не пришел. А Крикунчик Чарли умеет созвать народ.

Я видел эти танцы. Они были устроены на треугольной площади, которую мы проезжали накануне. Откуда-то доносилась плавная музыка, и под нее неторопливо двигались пары: широкоплечие дядьки и румяные женщины. Танцоры сходились, расходились, перемещались по кругу, раскланивались...

Иногда музыка замолкала, и тогда начинал верещать Крикунчик Чарли. Он, дергаясь, вышагивал среди танцоров.

— Прекрасная вещь — субботние танцы! Мы замечательно веселимся, не правда ли, почтенные жители столицы? Как приятна эта милая музыка!

Милая музыка мне показалась однообразной, все танцы были похожи один на другой. Я дернул Ктора за рукав и хотел спросить, нет ли в этом городе кино или зоопарка. Но музыка внезапно оборвалась, раздался звон громкого колокольчика.

Через площадь ехало странное сооружение: высокая ступенчатая пирамида, обитая грязно-розовой материей. Пирамида была на больших дутых колесах. Ее тащила смирная серая лошадка. По углам пирамиды на ее нижних ступенях сидели слуги Ящера. А на верхней площадке, метрах в четырех от земли, возвышались два квартальных воспитателя. Они стояли, как на капитанском мостике: смотрели вперед, а руки положили, будто на поручень, на тонкую перекладину, укрепленную поверх деревянных столбиков.

Наступила тишина, а потом Крикунчик Чарли восторженно завопил:

— О, вот она, добрая наша старая колесница справедливости! Кто не вспомнит милые школьные годы, глядя на ее скрипучие ступеньки! Ха-ха, кое-кто боялся ее в детстве, но как мы благодарны ей теперь! Не правда ли, дорогие горожане?!

Раздались негромкие аплодисменты. А Крикунчик выскочил перед пирамидой и зашагал впереди лошадиной морды. Он дергался и выкрикивал:

— Вот она едет, наша милая розовая повозка! Она никому не позволит нарушить равновесие порядка! Ну-ка, где вы, лентяи, неряхи и любители недозволенных игр?!

Лошадь не обращала на Крикунчика внимания — видимо, привыкла. Квартальные воспитатели тоже не изменили своих капитанских поз. Они стояли как деревянные. Один воспитатель был коренастый, круглолицый, с широким желтым воротником на балахоне. Другой — тощий и высокий. Я сперва подумал, что это мой утренний знакомый, но потом увидел, что номер на его шапке другой.

«Колесница справедливости» пересекла площадь и въехала в переулок, но все еще были слышны вопли Крикунчика.

— Что это за чудо на колесах? — настороженно спросил я Ктора.

Он усмехнулся и сказал:

— Пойдемте, вам будет полезно посмотреть.

Мы пошли следом за пирамидой.

Квартала через два пирамида остановилась у белого аккуратного домика. Мы с Ктором отошли к изгороди. У меня от долгой ходьбы по городу гудели ноги, и я присел на покрытый черепицей выступ.

Длинный воспитатель высоко поднял руку с колокольчиком и позвонил. Прошло полминуты. На крыльце показался краснощекий дядька. За руку он держал бледного светлоголового мальчика лет десяти. Дядька что-то сказал сердитым шепотом, выпустил руку и подтолкнул мальчика с крыльца. Тот сделал несколько шажков, потом замер. Перепуганно смотрел на верхушку розового помоста.

Длинный воспитатель, подобрав подол, спустился с площадки и взял мальчика за локоть. Сказал почти ласково:

— Пойдем, голубчик.

Я увидел, как у мальчика подогнулись коленки. Он заговорил громким от отчаянья голосом:

— Но это, наверно, ошибка! Честное слово! У меня всего три прокола!

— Ха-ха! — заверещал Крикунчик Чарли. — Вы слышали? Всего три прокола! Радостный покой и благонравие все больше укрепляются на нашем острове, и три нарушения порядка за неделю — это совсем не мало в наши дни! Ни у кого на улице Зрелых Апельсинов нет проколов больше, чем у этого мальчишки. А он еще говорит про ошибку!

Длинный воспитатель поморщился и недовольно покосился на Крикунчика, но мальчику сказал:

— Ты слышал, что говорит господин Чарли? Ступай наверх.

Он повел мальчика по лесенке. Тот опустил голову и сначала не сопротивлялся, но на верхней ступеньке слабо дернулся. Сказал со слезами: