Он посмотрел себе под ноги, глянул на Юльку, потеребил травяной жгут на поясе. После этого опять поднял на меня водянистые глаза.

— Ты напрасно осуждаешь меня. Совесть неспокойна у тех, кто творит зло. А я не делаю ни зла, ни добра. Пусть люди живут как хотят, я им не мешаю.

— Не мешаешь?! — взорвался я. — А зачем показал не ту дорогу?!

Он вздохнул:

— Как же не ту? Другой дороги просто не было.

— Была! Назад, в обход города, к бастионам!

— Но зачем идти назад, если шел вперед? Нельзя убегать от судьбы. Это нарушит законный ход событий. А когда нарушаешь этот ход, найти Истину еще труднее...

— Врешь ты все, — сказал я. — Ты просто боялся, что придут слуги Ящера и возьмут за шиворот: «Почему не выдал беглеца?»

Он кивнул:

— Да, ты прав. Это помешало бы мне искать Истину. А Главная и Вечная Истина гораздо важнее жизни одного человека.

«Вот скотина», — подумал я и сказал:

— Уходи. Ты предатель.

— Ну и что? — возразил Отшельник. — Еще неизвестно, плохо это или хорошо. Рядом с тобой стоит твой друг, он тоже предатель, но ты не гонишь его...

Я плечом ощутил, как Юлька покачнулся. Будто в него камнем попали. И я заорал на Отшельника:

— Сравнил! Ты!.. Тебя бы в такое дело пихнуть! Молчи лучше! Уходи! И попробуй еще раз выдать нас!

Отшельник слегка отпрянул, но лицо его не изменилось.

— Я не собираюсь вас выдавать. Зачем? Да вы и не спрашиваете дороги, сами идете... Прощайте...

Он обошел нас и стал уходить, не оглядываясь. Трава и заросли будто сами расступались перед ним.

Меня опять взяли злость и обида.

— Не найдешь ты Истину, Отшельник! — громко сказал я ему в спину.

Он не оглянулся. Тогда я крикнул:

— А хочешь, я тебе ее скажу?! Хочешь?

Отшельник остановился. Обернулся.

— Надо быть человеком — вот и вся Истина, — сказал я. — Понимаешь? Че-ло-ве-ком! А ты червяк! Сидишь в своей норе, и на всех тебе наплевать... Ну и сиди, пока не сдохнешь!

Я взял Юльку за руку, и мы пошли. Долго шли, потому что успели убежать далеко, когда перепугались шагов.

У дерева с гнездом нас дожидалась Птица.

Мы мчались в потоке теплого зюйд-веста, но не замечали его: Птица летела быстрее ветра. Встречный воздух трепал наши волосы и упруго отталкивал нас вместе с доской и веревками. Мы сидели как на качелях, которые сделали взмах назад и не могут опуститься.

Лес кончился, и внизу распахнулось пространство ярко-синей воды. Но это еще не было открытое море —- вдали виднелся высокий берег. Птица несла нас над заливом.

Волны с белыми барашками с высоты казались неподвижными. Среди этих замерших волн я увидел черную лодку и разглядел в ней двух человек. Один греб, а другой сидел на носу и держал не то палку, не то короткое весло.

Сквозь шум встречного воздуха я услышал Юлькин вскрик:

— Женя, берегись!

Чего беречься? Я не понял. А человек на носу лодки поднял палку, и над ней появился маленький белый дым. Ах вот что! Напрасно стараетесь, голубчики! Разве можно прицелиться с прыгающей лодки по стремительной птице? Вот мы и пронеслись, а вы болтайтесь там среди волн.

Над лодкой опять вспыхнул дымок. Что-то сильно щелкнуло по доске. Между Юлькой и мной в дереве появилось круглое отверстие, края у него ощетинились щепками. Я невольно поджал ноги, будто это могло спасти от пуль. Посмотрел на Юльку. У него глаза были громадные от страха (да и у меня, наверно, такие же). Мы разом оглянулись на лодку. Но она уже скрылась за гребнями.

— Пронесло, — сказал я. Юлька облегченно улыбнулся и кивнул.

В это время большая теплая капля ударила меня по колену. Я вздрогнул: на колене будто раздавили красную ягоду. Еще одна капля шлепнулась на доску рядом с пробоиной.

— Они ранили Птицу! — отчаянно крикнул Юлька.

Я поднял глаза. На голубых блестящих перьях я заметил черную точку. С нее срывались и летели в нас тяжелые шарики крови.

Нас тряхнуло. Мчались мы с прежней скоростью, но полет стал неровным. Раньше крылья Птицы были распластаны почти неподвижно, а теперь она беспорядочно взмахивала ими, стараясь удержать высоту.

Но высота быстро уменьшалась.

— Она упадет! — громко сказал Юлька.

Я умоляюще зашептал:

— Птица, миленькая, лети. Лети до берега...

Птица летела. Ее длинная шея стала прямой, как копье, нацеленное на ближайший мыс. Земля была уже недалеко. Но волны были гораздо ближе. Я видел белые гребешки как с высоты третьего этажа...

— Она не дотянет! — крикнул Юлька.

— Может, дотянет! — откликнулся я. А что еще я мог ответить?

— Она не донесет двоих! — опять крикнул Юлька. — Я прыгну!

Я увидел его решительные, совсем незнакомые глаза.

— Не смей, Юлька!

— Я хорошо плаваю!

До берега было метров триста.

— Юлька, не надо!

Но он оттолкнулся от доски и ухнул вниз.

Ну не мог же я его оставить...

Мне даже не удалось испугаться. Доска, с которой я неловко соскользнул, ударила меня по затылку, и я пришел в себя среди теплой соленой воды. Вынырнул. Шипучий гребень сразу накрыл меня, но я вынырнул опять и стал искать глазами Юльку. Сначала кругом были только синие склоны волн и пена. Потом волна подняла меня, и на соседнем гребне я увидел Юлькину голову. Юлька махнул рукой к берегу: плыви!

Мы поплыли, постепенно сближаясь. Гребни иногда накрывали нас, но плыть было нетрудно. Волны сами несли нас к земле. Наконец я коснулся ногами дна, и через полминуты прибой выкатил меня и Юльку на гладкий белый пляж.

Птица, прямая и спокойная, стояла на песке и ждала нас.

Я обрадовался! Я сразу подумал, что рана у Птицы, наверно, просто царапина, мы подлечим ее немного — и все будет хорошо.

Но когда мы выскочили на сухой песок, ноги у Птицы подломились, и она упала. Голова ее откинулась к самой воде. На тяжелый клюв, на глаза набежала длинная плоская волна.

Мы зарыли Птицу в песке. Опасно было оставаться на берегу: могла подойти лодка с теми двумя убийцами, но мы не могли просто так оставить Птицу. Стали рыть яму. Юлька подобрал какую-то щепку, я рыл кинжалом — он, к счастью, не потерялся.

Последний раз я погладил на шее у Птицы шелковые перышки, и потом песок этого проклятого острова закрыл ее.

Мы с Юлькой не плакали. Нисколечко. Наверно, слишком много слез мы потратили раньше. Теперь во мне была горькая сухая злость. И упрямство.

Синяя долина осталась за лесами, за широким заливом, пути в нее мы не знали. Да и какой смысл был возвращаться? Мы решили пробиваться через лес к северо-восточному берегу острова. Там найдем лодку или свяжем плот.

Мы заметили направление по солнцу и углубились в чащу.

Сначала шли по ровной земле. Потом начался подъем. И вдруг мы уперлись в каменный обрыв. Это была серая скалистая стена высотой метров двести. Вверху ее раскалывали длинные трещины, там громоздились уступы и росли ползучие кусты. Но у земли тянулся сплошной отвесный гранит, и не было ни подъема, ни прохода.

Мы стали пробираться вдоль обрыва, чтобы найти хоть какую-то щель. Мы измучились, исцарапались о высокий шиповник, хотели пить и есть. Но все же мы отыскали проход. И это была не трещина, не тропинка на скалистых уступах. Это была лестница!

Очень прямая, очень длинная, она прорезала каменную толщу и уходила в высоту между отвесных стен. Она была очень белая среди темных плоскостей гранита.

Мы подошли и увидели, что лестницу не просто вырубили в скале. Ее ступени сложили из чистого, как сахар, мрамора. Края их были украшены резьбой.

Мы переглянулись: откуда здесь, в глуши, лестница, которая годилась бы для дворца? Вернее, для сотни дворцов, если взять всю ее длину...

Юлька опустился на ступень коленками и провел по ней ладошкой. Я тоже. Мрамор был гладкий и очень холодный. Юлька поднялся, вытер локтем исцарапанный в шиповнике лоб.

 — А я знаю, — сказал он серьезно и уверенно. — Я догадался. Это подъем на Плато.