— Нет, Робби, это Джиллиан. Судебное предписание составила она. Я получил его в готовом виде. Мы его просто зарегистрировали, и все. Вам бы следовало навестить ее, бедняжку. — Потом Школьник произнес несколько сочувственных слов по поводу отношений судьи Салливан со спиртным. Робби быстро нашелся и пообещал навестить Салливан тоже, но Школьник энергично качал головой. — Нет, заберите это. — Он кивнул на то место, где был спрятан конверт. — Заберите это домой.

— Вот черт! — воскликнул Сеннетт, да так громко, что сидящий за рулем Амари ударил по тормозам и оглянулся посмотреть, что случилось.

Стэн сделал знак продолжать движение, но было поздно. На светофоре загорелся красный свет. Машина с Робби и Школьником удалялась, их изображения на экране сначала заколыхались, а затем потонули в маленьких белых точках, которые телевизионщики называют «снегом». Сорвалась синхронизация. Клекер тщетно вертел ручки. Сеннетт чертыхался и страдальчески взмахивал руками.

Когда Амари снова достиг зоны уверенного приема, Робби и Школьник уже говорили о другом. Похоже, судья забыл о конверте. До самого конца, пока Робби не вышел на углу здания «Лесюэр», Школьник потчевал его еврейскими анекдотами, среди них самым смешным был о крестьянине Янкеле. Дело происходило много лет назад в той стране, откуда приехали сюда их предки. Однажды Янкель отправился на базар купить дойную корову. Подходящих оказалось две. За ту, что привезли из Пинска, просили сто рублей. Но она могла наплодить целое стадо. Другая, из Минска, стоила дешевле, всего десять рублей, но продавец предупредил, что больше одного теленка от нее ожидать нельзя. Янкель хотел сэкономить и купил ту, что из Минска. Приводит он корову к себе в усадьбу, и вскоре радость — быку удалось ее сразу же покрыть, и она родила прекрасного теленочка. А вот потом начались неприятности. Корова не подпускала к себе ни одного быка. Тут же начинала свирепо брыкаться. Расстроенный Янкель решил посоветоваться с мудрым рабби.

— А ваша корова, — поинтересовался рабби, — случайно, не из Минска?

— Да, — ответил Янкель, потрясенный его проницательностью. — Но как вы догадались?

Рабби задумчиво погладил бороду и ответил:

— Моя жена тоже из Минска.

Элф прыснул от смеха, но, посмотрев на Сеннетта, зажал ладонью рот. На федерального прокурора было больно смотреть. После того, как Робби вышел из машины судьи, он потребовал от Макманиса разобраться, какого черта Джо тогда остановился. Сеннетт посидел некоторое время с закрытыми глазами и неожиданно взорвался:

— Это я виноват, я! Все случилось из-за меня!

Будучи знакомым со Стэном более тридцати лет, я не удивлялся. К себе он предъявлял гораздо более жесткие требования, чем к другим. Пройдет много дней, прежде чем Стэн оправится после такого провала. Федеральный прокурор, застывший на узком сиденье, оказался сейчас в положении самом для него унизительном. Его все жалели.

Сначала Робби отправился к себе в офис, и Ивон пришлось подождать его у Макманиса. Они сидела в конференц-зале, не зная, чем заняться, когда спецагент Ширли Нейгл, кудрявая сорокасемилетняя женщина, исполняющая роль секретарши, зашла сказать, что Ивон просит к телефону Джим. Он говорил по защищенной от прослушивания линии из аппаратного фургончика.

— Все сложилось неудачно. Движение было напряженное. Амари отстал от машины Школьника, и, чтобы приблизиться на нужное расстояние, потребовалось время. Сейчас камера выключена. Мы просмотрели запись. Надеялись, что удалось зафиксировать, как Школьник извлекает конверт из щели между сиденьями, но ничего не получилось. Может быть, он его еще не достал или… — Джим на мгновение замолчал. — В общем, об этом Фивору не сообщайте. И перед тем как отключить аппаратуру, попросите его детально описать все, что происходило в машине судьи. Затем тщательно его обыщите. Если он заявит, что Школьник взял деньги, это будет нашим единственным косвенным доказательством.

Робби появился в конференц-зале буквально через несколько секунд. Ивон спросила, как прошла встреча. Он показал два больших пальца, мол, все нормально, и мотнул головой назад, напоминая, что пленка еще крутится. Согласно инструкции, которую Робби выполнял неохотно, во время записи следовало избегать праздных разговоров, поскольку на перекрестном допросе в суде даже самое безобидное, на первый взгляд, замечание может сыграть против него.

— Расскажи подробнее, — попросила Ивон. — Сегодня это нужно. Почему, объясню потом.

Робби поведал, что, когда Школьник начал предлагать забрать деньги назад, он просто отмахнулся. Они пререкались, но, в конце концов, судью удалось убедить.

— А теперь встань, — произнесла Ивон. — Я должна тебя обыскать.

Он усмехнулся, думая, что она шутит, внимательно посмотрел на нее и поднялся, широко раскинув руки.

— Я в вашем распоряжении.

Разумеется, Ивон доводилось обыскивать мужчин. В ФБР на этот счет инструкции для мужчин и женщин одинаковы. Но когда арестовываешь преступника, следя за тем, чтобы он внезапно не выхватил нож с двенадцатисантиметровым выкидным лезвием, это одно дело. А другое, когда обыскиваешь знакомого. Ощущение не из приятных. Ивон снова, как и во время их шутовской борьбы в кабинете, обнаружила, что Робби гораздо крепче, чем выглядит со стороны. Она прошлась пальцами по ногам снизу вверх, вывернула карманы, быстро прощупала промежность. В этот момент ей стало страшно, что Робби попытается сделать что-нибудь гадкое. Например, схватить ее за руку или зажать бедрами. Ивон пожалела, что не позвала присутствовать при обыске Ширли. Однако Робби никак не отреагировал, понимая, что идет запись и выпендриваться глупо. Кроме того, он знал законы сцены. В общем, Робби чувствовал себя совершенно свободно. А вот Ивон была напряжена. Она развернула его и повторила процедуру сзади. Потом обыскала дипломат, пальто, кратко для записи сообщила о результатах обыска и выключила Хитреца.

— Тебе было так же приятно, как и мне? — спросил Робби.

— С чего это вдруг? — удивилась Ивон. — Докладывая результаты обыска, я чуть не сказала, что в трусах объекта не удалось обнаружить абсолютно ничего.

Робби поморщился, но продолжал улыбаться. Он уже догадался, что камера не сработала.

Макманис просил ее также немедленно прослушать запись, сделанную Хитрецом, и позвонить в фургончик. Для этого вначале надо было снять его с Робби. Он вытащил микрофончик, сбросил рубашку, радуясь, что наконец-то можно избавиться от «сбруи». Пожаловался, что болит спина. Однако «сбрую» Ивон снимать не стала, ведь нужно было срочно прослушать запись. Клекер коротко проинструктировал Ширли, как загружать запись в компьютер, и вскоре они уселись перед динамиками. Особый интерес представлял критический момент, когда Школьник потребовал у Робби забрать конверт. Они действительно пререкались, затем заговорили совсем о другом. Что случилось с конвертом, ясно не было. Таким образом, единственным доказательством того, что судья Школьник принял взятку, являлись слова Робби. Но для жюри присяжных этого недостаточно.

— Все, — буркнул Макманис, когда Ивон позвонила, — полный провал. — Он попросил к телефону Робби, чтобы поблагодарить за проделанную работу.

Пришло время заняться клейкой лентой, с помощью которой крепился Хитрец. Ее было накручено на Робби несколько метров.

— Ой! — вскрикнул он, когда она потянула. — Больно!

Снять ленту было не так-то просто, потому что торс Робби покрывали густые черные волосы, особенно грудь. Он был похож на лемура или еще какого-то зверька, которого хотелось погладить. Клекер предлагал сбрить волосы, но Макманис не разрешил. Объяснил, что это может вызвать ненужные вопросы в магазине мужской одежды, у врача или в раздевалке оздоровительного комплекса «Доктор Мускул», куда Робби иногда заглядывал в уик-энды.

— Не беспокойся, все будет в порядке. Я занимаюсь этим почти всю жизнь, — сказала Ивон и заработала ножницами, начала осторожно отколупывать концы.

Ивон стояла очень близко, примерно сантиметрах в пяти, и могла полной грудью вдыхать его косметические ароматы, а также ощущать жар тела и всю его фактуру. В ней, этой фактуре, было что-то непристойно-чувственное. Особенно в волосах, покрывающих грудь вплоть до живота и частично спину. Красивые люди излучают некую энергию, еще не изученную современной наукой. Именно она заставляет других напрягаться в их присутствии, испытывать томление. В голову лезут какие-то странные мысли. В общем, человек балдеет. Одежда это излучение определенным образом экранирует, но сейчас Робби Фивор стоял полураздетый и излучал на полную мощность, будто с него сняли защитный свинцовый жилет.