— Начинаем? — спросила Ивон.

Он положил руки ей на плечи и напрягся.

— Только не говори, что мучить меня не доставляет тебе удовольствия.

— Зачем? Мама приучила меня не лгать. Ладно, держись крепче.

Возможно, он вздрогнул или сильнее сжал ее плечи, но на мгновение она ощутила странный трепет и отвела взгляд. Затем резко рванула конец ленты и, услышав его приглушенный стон, засмеялась.

Потерпев неудачу со Школьником, Сеннетт сосредоточился на Сильвио Малатесте, ведь в Вашингтоне ждали обещанного судью-коррупционера. Поставить в кабинет судьи «жучок» председатель окружного суда Уинчелл не разрешила, поскольку это было нарушением судебной этики. К тому же, как и в случае с установкой камеры в машине Школьника, она требовала конкретных доказательств.

Их можно было добыть единственным способом. Организовать встречу Робби с судьей наедине и записать их разговор на пленку. Он считал, что это бесполезно, поскольку дольше тридцати секунд вне зала суда ему с Сильвио Малатестой побеседовать ни разу не доводилось. Но Сеннетт знал: если он не предоставит Вашингтону судью, вилку из розетки там могут вытащить в любую минуту. И уж наверняка после очередного отчета, который грядет через несколько недель. Против Уолтера улики были неоспоримые, но он может и не дать показаний против Малатесты. Что тогда? Если операцию свернут, то до судьи они не доберутся. Поэтому Сеннетту ничего не оставалось, как снова выпустить Робби. Тот продолжал настаивать, что это просто потеря времени, но Макманис поддержал Сеннетта, правда, неохотно.

Амари установил за судьей круглосуточное наблюдение, оно показало, что случайно встретиться с ним Фивору будет очень трудно. Почти всюду, кроме работы, Малатесту сопровождала жена Минни, которую Амари прозвал Минни-Маус.

Миниатюрное существо, примерно метр сорок ростом, семенило на высоких каблуках рядом с судьей, куда бы он ни направлялся: в церковь, навестить дочь и внуков, на симфонические концерты. Минни была арфисткой, и судья Малатеста несколько раз в неделю таскал ее громоздкий инструмент в их древний фургончик из дома и обратно. Она играла на свадьбах и вечеринках, где ее нежное исполнение часто растворялось в звоне посуды и шуме голосов. Почти всегда Сильвио ее сопровождал. Сидел в сторонке, листал свои бумаги, а в конце каждого номера сдержанно аплодировал.

Через неделю Амари доложил, что случайно встретиться с Малатестой Робби может только в университете, где судья до сих пор преподавал на юридическом факультете. Раньше он работал на полную ставку, а теперь занимал должность адъюнкт-профессора[32], читал курс гражданского права. Лекции у него были по вторникам и четвергам после полудня. В эти дни он устало тащился к назначенному часу два квартала от здания суда до корпуса юридического факультета, изящного каменного здания, которому исполнилось семьдесят лет. Судя по тому, что голова у Малатесты всегда была опущена, по дороге он повторял материал текущей лекции. Амари заметил, что у судьи есть привычка, свойственная всем пожилым джентльменам, перед лекцией посещать туалет. Вот здесь Робби и должен его подкараулить. Конечно, в туалет мог войти кто-то еще, но Клекер, одетый в комбинезон уборщика, в нужный момент повесит на двери небольшую желтую табличку «Технический перерыв», какие университетский обслуживающий персонал использует во время уборок в туалетах ежедневно в четыре после полудня. Клекеру придется затеять уборку немного раньше, но подозрений это не вызовет. Что странного в действиях человека, шаркающего шваброй по полу в туалете? Сорваться все могло, если, например, кто-нибудь войдет в туалет одновременно с Малатестой, но вероятность такого события не превышала допустимой. Если во время беседы Робби с судьей кому-нибудь взбредет в голову задать Элфу какие-то вопросы, он ответит по-польски и продолжит свое занятие.

Меня постоянно удивляло, насколько часто мужские туалеты фигурировали в делах по обвинению должностных лиц в коррупции. С этим мне пришлось столкнуться сразу, как только я начал работать с «белыми воротничками», среди которых взяточничество было весьма распространено. Каждый год по ряду дел следствие представляло доказательства, связанные с передачей денег в туалете. Почему они предпочитали заниматься этим, стоя перед писсуарами? Потому, что свободна лишь одна рука и нельзя достать пистолет? Или от сознания, что дело, которым они занимаются, действительно грязное? В любом случае за этим скрывалось нечто глубоко символическое, и на присяжных оно действовало убедительно. Поэтому почти всегда дела, где в протоколе была зафиксирована «передача денег в мужском туалете», адвокаты проигрывали.

Итак, в четверг восемнадцатого марта в одиннадцать тридцать утра Робби, снабженный записывающей аппаратурой, направился к зданию юридического факультета. Он закончил этот факультет и, если нужно, мог объяснить свое присутствие подготовкой к встрече выпускников. Ивон сопровождала его, как свидетельница. Ей предстояло подтвердить на суде, что в туалет вошли только Малатеста и Фивор, поэтому на пленке записаны только их голоса.

В вестибюле Робби остановился, брезгливо принюхиваясь к застоялому запаху половой мастики и ветшающей сантехники, поднял голову к готическим сводам.

— Я не был здесь даже и не припомню сколько лет, — произнес он, повернувшись к Ивон.

— Разве встреча с альма-матер навевает у тебя дурные воспоминания?

— Похоже на то. Во всяком случае, не хотелось бы встретиться с нашим деканом, который, кажется, работает до сих пор. У него случится инфаркт, если он узнает, что я практикующий адвокат.

— Почему? Ведь именно для этого ты и поступал на юридический.

— Да, но моей учебой декан был очень недоволен, особенно в самом конце, и рекомендацию в коллегию адвокатов ни за что бы не дал.

Через минуту Робби вошел в мужской туалет, где, согласно сценарию, заперся в кабинке. Ивон присела на дубовую скамью, откуда хорошо была видна дверь. Негромко насвистывая полонез Шопена, появился Элф Клекер. В руках швабра, ведро и табличка. Он приоткрыл дверь, повесил на нее табличку и стал дожидаться нужного гостя.

В пять минут первого показался Малатеста. Пальто, как и остальная одежда, казалось ему великоватым. Увидев Элфа и разглядев на двери табличку, он остановился, но уборщик взмахнул рукой, разрешая пройти. Малатеста благодарно кивнул и вошел.

В наушнике Ивон было слышно, как отворилась дверь кабинки и по плиткам простучали туфли Робби. Сценарий предписывал ему занять место у одного из писсуаров. Послышался характерный шум. Ошибиться, чем он в данный момент занимался, было невозможно. Вскоре рядом с Робби возник Малатеста, тихонько мурлыкающий себе под нос.

— О, судья, здравствуйте, — произнес Робби. — Вы меня помните? Я — Робби Фивор.

— Конечно, мистер Фивор. Рад вас видеть. Очень рад.

Робби извинился, что не подает руки. Обычный туалетный юмор. Малатеста сдержанно рассмеялся. Робби спросил, что привело судью в университет, и тот объяснил, что до сих пор преподает, даже назвал тему сегодняшней лекции.

— Прецедент по делу Эттлингера, — промолвил Робби. — Лучше бы о нем не вспоминать.

— Нет, не скажите! — возразил Малатеста. — Там есть много интересного.

— Но для истца все кончилось плохо.

— В этом смысле, конечно, да, — согласился судья. Некоторое время в наушнике слышался лишь шум воды в писсуарах. Клекер проинструктировал Робби не допускать никаких посторонних звуков, которые могли бы наложиться на запись.

— Судья, — Робби понизил голос, — вы недавно рассмотрели иск Петроса. Большое спасибо. Вы меня поняли. Дело разрешилось лучшим образом. Истцу удалось получить большие деньги.

Наступившая тишина испугала Ивон своей длительностью. Потом Робби рассказал, что Малатеста действительно испугался и принялся судорожно поправлять очки. Сценарий учитывал сложность обстановки и настороженность судьи и потому не предусматривал, чтобы Робби делал какие-то поспешные заявления. При малейшем намеке на тревогу он должен был немедленно прекратить всяческие попытки. Ивон предположила, что ее подопечный обдумывает, как загладить совершенную оплошность. В наушнике слышался шорох туалетной бумаги, а затем неожиданно раздался голос Малатесты: