На полученные от него деньги она переехала в Челси, где жили музыканты, поэты, художники. Джейн полагала, что сможет найти здесь другого Брайана. Идеалиста с красивым лицом и умелыми руками.

Теперь она могла шляться по забегаловкам, когда захочет, слушать музыку, снимать на ночь приглянувшегося парня.

У нее шестикомнатная квартира с новой мебелью, шкафы с одеждой из дорогих магазинов, на пальце блестит кольцо с бриллиантом, которое она купила на прошлой неделе, чтобы разогнать тоску. Но ее это уже не устраивало.

Поначалу сто тысяч фунтов казались Джейн громадной суммой, однако вскоре она обнаружила, что большие деньги тратятся так же легко, как и маленькие. У нее еще кое-что осталось, только надолго ли этого хватит? Да, с Эммой она явно продешевила.

Брайан заплатил бы вдвое и даже еще больше, несмотря на выступления ублюдка Пита. У Брайана слабость к детям, а она сдуру не воспользовалась этим.

Жалкие двадцать пять тысяч в год. Интересно, как она сможет на них прожить? Время от времени Джейн приглашала к себе очередного хахаля, но от одиночества это избавляло не больше, чем пачка денег в кармане. Она никогда бы не подумала, что будет скучать по Эмме, тем не менее ее представление о материнстве претерпело изменение.

Она родила. Меняла отвратительные пеленки. Тратила заработанные деньги на одежду и еду. А теперь маленькая дрянь, вероятно, даже не вспоминает о ее существовании. Она наймет на деньги Брайана лучшего адвоката. Это справедливо. Любой суд постановит, что ребенок должен быть с матерью. Она вернет Эмму. Или, что куда лучше, получит вдвое больше денег.

Она еще попортит им кровь. Брайан с его новой женой никогда ее не забудут. Никто ее не забудет: ни вонючая пресса, ни глупая публика, ни ее маленькая дрянь.

С этой приятной мыслью Джейн взяла пакетик метедрина, готовясь отправиться в полет.

У Эммы больше не было сил ждать. За окном шел отвратительный дождь со снегом, но она все-таки прижималась лицом к стеклу, пытаясь что-нибудь разглядеть. Они скоро приедут. Так сказал Джонно. Эмма не стала допытываться, что значит «скоро». Джонно только бы засмеялся в ответ. Когда у нее замерз нос, девочка отошла от окна. Папа скоро вернется домой вместе с Бев и новым малышом. Братика зовут Даррен. Произнеся шепотом это имя, Эмма улыбнулась.

Появление брата явилось для нее самым величайшим событием в жизни. Он будет ее собственным, будет нуждаться в ее помощи и заботе. Эмма долго упражнялась на своих многочисленных куклах.

Она знала, что нужно осторожно поддерживать им головку, иначе она оторвется. Иногда младенцы просыпаются по ночам и плачут от голода. Эмма решила, что не будет обижаться на это. Потрогав свою грудь, она подумала, найдет ли там Даррен молоко.

Ей не разрешили съездить в больницу, и девочка так расстроилась, что впервые после переезда в этот новый дом спряталась в шкафу. Она продолжала сердиться, хотя взрослым обычно нет дела до того, сердятся дети или нет.

Устав стоять, Эмма села на подоконник, гладила Чарли и ждала.

Чтобы отвлечься, она стала вспоминать увиденное в Америке. В Сент-Луисе была серебряная арка, в Чикаго — озеро, которое показалось ей бескрайним, как океан. И Голливуд. Ей понравилась громадная белая надпись, Эмма даже попыталась воспроизвести буквы.

Папа играл там в огромном открытом театре. Он называется чашей. Девочке было приятно слышать крики и аплодисменты зрителей.

В Голливуде Эмма отпраздновала свой третий день рождения. Пришли гости, и все ели белый торт с маленькими серебряными колокольчиками сверху.

Почти каждый день они летали на самолете. Это пугало Эмму, но она научилась бороться с тошнотой. Вместе с ними было всегда много людей, папа называл их группой сопровождения в дороге. Очень глупо, так как они путешествовали по воздуху, а не по дороге.

Больше всего Эмме нравились гостиницы. Она любила каждое утро смотреть из окна на новые места и новых людей.

Можно будет взять с собой и Даррена. Его все полюбят. А еще Эмма подумала о Рождестве. Она впервые повесила над камином чулок со своим именем. Под наряженной елкой лежала куча подарков. Днем все играли в «змеи и лестницы». Даже Стиви. Он притворился, что жульничает, и очень рассмешил Эмму, а затем прокатил ее на себе по всему дому.

Папа разрезал огромного рождественского гуся, от еды Эмму начало клонить в сон, и, свернувшись калачиком, она слушала музыку. Это был лучший день в ее жизни. Услышав шум автомобиля, девочка опять прижалась лицом к стеклу, потом, радостно вскрикнув, соскочила с подоконника:

— Джонно! Джонно! Они уже здесь.

— Обожди-ка. — Тот оторвался от листа, на котором записывал обрывки стихов, приходивших ему в голову, и поймал Эмму на бегу. — Кто здесь?

— Мой папа, Бев и мой ребенок.

— Твой ребенок, вот как? — Ущипнув ее за нос, Джонно обратился к Стиви, подбирающему аккорды на пианино: — Ну что, идем встречать младшего Макавоя?

— Сейчас иду.

— Я тоже, — сказал Пи Эм, поднимаясь с пола. — Интересно, удалось ли им выбраться из роддома целыми и невредимыми?

— Да сам Джеймс Бонд покажется жалким дилетантом по сравнению с Питом. Их вроде как ждут два лимузина, двадцать здоровенных телохранителей, а они сбегают в грузовичке, развозящем цветы, — засмеялся Джонно, увлекая за собой Эмму. — Слава делает нас бедняками, девочка, вот так.

Эмме не было никакого дела до славы, ей хотелось увидеть братика. Едва открылась входная дверь, она, выдернув свою руку из руки Джонно, бросилась в прихожую.

— Дайте мне посмотреть на него, — потребовала она. Брайан откинул край одеяла. Это была не кукла. Хотя малыш спал, Эмма различила легкое подрагивание темных ресниц. Ротик маленький и влажный, кожа тонкая и нежная. На голове был голубой чепчик, но отец сказал, что волосы у братика темные, как у Бев. Эмма осторожно прикоснулась к маленькой ручке, стиснутой в кулачок. Любовь пронзила ее словно ток.

— И что ты думаешь? — спросил Брайан.

— Даррен, — тихо произнесла она, — самый прекрасный малыш на свете.

— И у него славная мордашка Макавоя, — пробормотал растроганный Джонно. — Отлично сработано, Бев.

— Спасибо.

Она была рада, что все закончилось. Никакие книги не смогли подготовить ее к невыносимой боли родов. Бев гордилась, что произвела сына естественным путем, хотя последние несколько часов оказались просто ужасными. Теперь ей хотелось только сидеть дома и быть матерью.

— Врач сказал, что Бев первые дни должна поменьше быть на ногах, — начал Брайан. — Может, тебе пора отдохнуть?

— Снова лечь в постель? Ни за что.

— Тогда заходи к нам, а дядя Джонно приготовит тебе чего-нибудь вкусненького.

— Замечательно.

— Я поднимусь наверх и уложу ребенка. — Увидев, как Пи Эм отшатнулся, Брайан насмешливо произнес: — Старик, он не кусается. У него же зубов нет.

— Только не проси меня какое-то время прикасаться к нему, — ухмыльнулся в ответ Пи Эм.

— Развлеки Бев, ей действительно пришлось тяжело.

— С этим я справлюсь.

Пи Эм удалился в сторону гостиной.

— Мы уложим младенца спать, — объявила Эмма, не выпускавшая край одеяла. — Я могу показать, как это делать.

В детской с белыми воздушными шторами и бледно-голубыми стенами, расписанными радугами, малыша ждала кроватка, украшенная белоснежными ирландскими кружевами и атласными лентами. В углу стояла под охраной шестифутового медведя старомодная коляска, у окна — древняя качалка.

Когда с Даррена сняли чепчик, Эмма нежно погладила его черные волосики.

— Он скоро проснется?

— Не знаю. У меня сложилось впечатление, что маленькие дети совершенно непредсказуемы. — Брайан склонился к дочери: — Мы должны обращаться с ним осторожно, Эмма. Видишь, какой он беспомощный.

— Я не допущу, чтобы с ним что-то случилось. Никогда.

Девочка не могла решить, нравится ей мисс Уоллингсфорд или нет. У молодой няни были красивые рыжие волосы, милые серые глаза, но она редко позволяла Эмме трогать маленького Даррена. Однако Бев из десятков претенденток выбрала именно ее и осталась довольна. Элис Уоллингсфорд было двадцать пять лет, она происходила из хорошей семьи, имела превосходные рекомендации и обладала приятными манерами.