— Ты полицейский? — удивилась Эмма.

— Новобранец, как любит говорить мой отец. А что? У меня вырос второй нос?

— Да нет. Просто непривычно думать о тебе как о полицейском.

— Уже что-то. Не предполагал, что ты вообще думала обо мне.

— Конечно, думала, — засмеялась Эмма. — Когда в газете появился наш снимок, я надолго стала самой популярной девчонкой в пансионе. Разумеется, я приукрасила случившееся в свою пользу.

— Как и я. — Положив руку на спинку сиденья, Майкл начал играть ее волосами. — Благодаря этой вырезке я добился свидания у Сью-Эллен Коуди.

— Вот как?

— Это были мои пятнадцать минут славы. Я надеялся, что ты придешь снова.

— Суинни все рассказал папе. Тебе нравится быть полицейским?

— Да. Хотя до прихода в академию был уверен, что стану эту профессию ненавидеть. Но какие-то вещи предопределены, и, сколько бы ты ни бегал от них, в конце концов придешь к тому, чем создан заниматься. Если ты хочешь попасть к особняку, сворачивай на эту улицу.

Эмма остановилась, глядя перед собой.

— Откуда ты знаешь?

— Отец частенько ездил сюда, иногда вместе со мной. Он просто сидел и смотрел. Наверное, тебе будет интересно узнать, что он никогда не забывал о случившемся и не примирился с тем, что не смог их найти.

— Я почему-то знала это, — тихо сказала Эмма. — Поэтому и захотела увидеться с ним, еще раз поговорить. И ты понял, что я имела в виду, когда собиралась прокатиться?

— Да.

— Почему ты поехал со мной?

— Не хотел, чтобы ты ехала одна.

— Значит, дело только в этом?

— Ну хорошо. Я хотел быть с тобой.

У него добрые, как у Лу, глаза, но это глаза парня, который отвез ее домой с пляжа. Она расслабилась.

— Спасибо.

Следуя его указаниям, Эмма повернула. Дорога казалась ей незнакомой, и она подумала, что без Майкла не нашла бы особняк. Теперь они ехали молча, лишь изредка раздавалось: «Сверни направо», «Возьми левее».

Но дом Эмма узнала сразу. Он почти не изменился, окруженный цветущими зарослями.

Эмма заметила объявление, что дом продается.

— Можно назвать это судьбой, — прикоснулся к ее руке Майкл. — Хочешь зайти?

Она увидела окно своей спальни, где они как-то стояли с Дарреном, наблюдая за мелькающей среди деревьев лисицей.

— Не могу.

— Ладно, будем сидеть здесь, сколько захочешь.

Эмма вспомнила, как она бродила вдоль ручья, как Бев смеялась над Дарреном, который шлепал по воде босыми ножками. Вспомнила пикник, расстеленное под деревом покрывало, отца, тихо перебирающего струны гитары, Бев, читающую книгу, и задремавшего у нее на коленях Даррена. Она никогда прежде не вспоминала об этом. Как могла она забыть тот день? Такой великолепный, такой прекрасный день. Трава была прохладной, солнечные лучи пробивались сквозь листву, Эмма слышала голос поющего отца:

Никогда не поздно искать любовь, Никогда не рано находить ее.

Они были счастливы. Они были семьей. А на следующий день была вечеринка, и все изменилось.

— Да, — резко сказала она. — Я хочу зайти.

— Хорошо. Но лучше, если никто не узнает, кто ты. Кивнув, Эмма въехала в распахнутые ворота и остановилась у дома. Майкл дотронулся до руки девушки, холодной как лед. Когда дверь открылась, Майкл изобразил на лице свою самую обаятельную улыбку:

— Здравствуйте. Мы проезжали мимо и увидели объявление.

Правда, через час мы договорились осмотреть еще одно место, но просто не смогли удержаться. Дом еще не продан, да?

Женщина лет сорока, одетая в стиле кантри, окинула их долгим, изучающим взглядом, отметив рубашку Майкла, поношенные джинсы и стоптанные ботинки на высоком каблуке. Но она была достаточно проницательной, чтобы увидеть неброские дорогие туфли Эммы, юбку и блузку от Ральфа Лорена, а также «Мерседес» с откидным верхом, оставленный на дорожке. Женщина улыбнулась. Дом выставлен на продажу уже пять месяцев, и до сих пор не было ни одного серьезного предложения.

— В общем-то, покупатель уже есть, но контракт подпишут только в понедельник. — Ее взгляд остановился на изящном перстне Эммы с бриллиантом и сапфиром. — Полагаю, хуже не будет, если я покажу вам дом.

Она шире распахнула дверь и удивленно посмотрела на Эмму, которая не решалась войти.

— Меня зовут Глория Штайнбреннер.

— Рады познакомиться. — Майкл протянул руку. — Майкл Кессельринг. А это Эмма.

Миссис Штайнбреннер ослепительно улыбнулась. «К черту агента по недвижимости», — подумала она. У нее появились собственные клиенты, и она собиралась извлечь максимальную выгоду.

— Дом в великолепном состоянии. Я обожаю его. — Она ненавидела каждую доску и каждый кирпич. — Сердце у меня разрывается, но, не хочу скрывать, мы с мужем разводимся и продаем имущество.

— О! — Майкл надеялся, что выражение у него сочувственное, но заинтересованное. — Извините.

— Ничего, — махнула рукой женщина. — Вы здешние?

— Нет, мы… из Долины и просто умираем от желания переехать. Чтобы ни толпы, ни смога. Не так ли, Эмма?

— Так. Дом очень красивый.

— Спасибо. Как видите, он просто бесподобен. Высокие потолки, дубовые балки, много стекла и простора. Камин, разумеется, действующий.

«Разумеется», — подумала Эмма. Разве она не сидела перед этим камином? Обстановка изменилась. Эмма ненавидела подобный стиль. Претенциозные модные скульптуры, блестящие хромированные столы. Куда делись все подушечки, забавные корзиночки с клубками и нитками, расставленные Бев?

— Обеденный зал там, но для ужинов в узком кругу идеально подходит место у окон террасы.

«Нет», — думала Эмма, машинально следуя за миссис Штайнбреннер. Бев посадила перед этими окнами деревья. Настоящие джунгли в горшках и вазах. Стиви и Джонно как-то в шутку притащили ей дерево, но Бев не только оставила дерево, а даже купила идиотского пластмассового дрозда, которого посадила на ветку.

— Эмма?

— Что? — вздрогнула та. — Извините.

— О, ничего страшного, — обрадовалась женщина, приняв ее реакцию за восхищение. — Я просто спросила, готовите ли вы?

— Нет, плохо.

— Кухня оборудована по последнему слову. Я переделала ее два года назад. Мебель встроенная. Микроволновая печь, плита «Джейн Эйр», естественно, духовка. Большие рабочие столы. Кладовая.

Эмма оглядела выстроенную по линейке безликую кухню. Все белое и из нержавеющей стали. Исчезли развешанные на крючках медные горшочки, которые до блеска начищала Бев. Никаких баночек с травами на подоконнике. Ни высокого стульчика Даррена, ни кучи поваренных книг, ни разноцветных банок.

Женщина продолжала бубнить, очевидно, считая кухню своим piece de resistance [3], а Эмма стояла опечаленная.

Услышав телефонный звонок, миссис Штайнбреннер закрыла блестящую дверь шкафчика.

— Извините, я на минутку.

— Все в порядке? — тихо спросил Майкл.

— Да. Мне хотелось бы подняться наверх.

— Слушай, Джек, — голос миссис Штайнбреннер утерял всю певучесть, — меня не интересуют ни твои жалобы, ни угрозы твоего адвоката. Понятно?

Майкл кашлянул:

— Извините, ничего, если мы побродим по дому? Махнув, женщина зарычала в телефон:

— Слушай, задница!

— Похоже, некоторое время она будет занята, — весело бросил Майкл. — Ты уверена, что хочешь наверх?

Нет, Эмма не была уверена.

— Зайдя так далеко, я не могу не закончить.

— Хорошо.

Майкл обнял ее за плечи, и они начали подниматься по лестнице.

Дверь была открыта — дверь спальни ее отца и Бев. Иногда по ночам оттуда доносился смех. Комната Элис, всегда такая спокойная и опрятная, превратилась в гостиную с книжными полками и телевизором на столике. Ее комната. Эмма заглянула внутрь.

Куклы исчезли, как и лампа в виде Микки-Мауса, и веселые бело-розовые цвета. Здесь уже давно не спала и не мечтала никакая девочка. Теперь это, несомненно, комната для гостей. Искусственные цветы, голливудская кровать, заваленная пестрыми подушками, аккуратно сложенные журналы и книги. Исчезли занавески и милый пушистый коврик. Их сменили римские шторы и ковер от стены до стены.