— И ничто не продвигает его быстрее. Не знаю, стал бы я полицейским, если бы не Эмма. Она приходила к нам домой. Помнишь, перед Рождеством. Она пришла к тебе.

— Помню.

— Она искала помощи. И пришла к тебе. Может, главное не в том, чтобы заполнять бумаги и составлять отчеты, не в перестрелках и хватаниях за шиворот. Люди приходят к тебе с надеждой, поскольку ты знаешь, что делать. Мы поехали с Эммой в особняк в горах, и там я понял: должны быть люди, которые знают, что делать. Которым небезразличен маленький мальчик, и хотя они никогда его не видели, но не пожалеют ради него своих сил.

Тронутый словами сына, Лу взглянул на лежащие перед ним бумаги:

— Это продолжается уже двадцать лет, а я все еще не могу понять, что делать.

— Какого цвета были глаза у Даррена Макавоя?

— Зеленые, — ответил Лу. — Как у матери. Улыбнувшись, Майкл встал:

— Ты никогда не переставал думать о нем. Мне нужно встретить Эмму в аэропорту. Можно оставить бумаги у тебя? Я не хочу, чтобы она их видела.

— Хорошо. — Лу намеревался досконально изучить каждое слово в докладе сына. — Майкл, из тебя получился неплохой коп.

— Как и из тебя.

На протяжении всех трех тысяч миль полета до Калифорнии Эмма думала о Майкле. Она убеждала себя в необходимости сдерживаться. Ее отношения с Майклом развиваются слишком быстро, она должна мягко притормозить их. Скоро выйдет книга. Пора открывать студию, возможно, следует устроить еще одну выставку.

Как же ей при этом разобраться в своих чувствах? В ее жизни произошел настоящий переворот, и очень легко принять за любовь признательность и дружбу. А она признательна Майклу. Всегда будет признательна. Он ее друг, постоянный и верный, хотя большую часть жизни находился вдали от нее. Если она чуть притормозит, так будет лучше для них обоих.

Они увидели друг друга одновременно. Все здравые мысли, все сомнения, которые мучили Эмму на протяжении всего полета, улетучились в тот же миг, когда Майкл тут же сгреб ее в объятия. К радости остальных пассажиров, он молча целовал Эмму на глазах у всех.

— Привет, — сказала она, когда ей удалось перевести дух, и погладила Майкла по щеке.

— Привет. — Он снова поцеловал ее. — Рад видеть тебя.

— Надеюсь, ты ждал не долго.

— По-моему, больше одиннадцати лет. — И Майкл направился к выходу из аэровокзала.

— Ты не собираешься меня опустить?

— Нет. Как прошел полет?

Засмеявшись, Эмма чмокнула его в щеку:

— Не можешь же ты нести меня через весь зал.

— Законом это не запрещено. Я узнавал. Наверное, у тебя есть багаж?

— Есть.

— Хочешь забрать его сейчас?

— Не очень.

Два часа спустя они лежали в постели и ели из одной вазочки мороженое.

— До встречи с тобой у меня не было привычки есть в постели. — Зачерпнув полную ложку, Эмма протянула ее Майклу. — В пансионе мы с Марианной тайком приносили в комнату батончики «Херши» и, когда гасили свет, поедали их в постели, но это считалось совершенно недопустимым.

— А я считал, что, когда гасят свет, девчонки притаскивают к себе в комнату мальчишек.

— Нет. Только шоколад. О мальчишках приходилось лишь мечтать. Мы постоянно говорили о сексе и с завистью смотрели на девочек, которые хвастались своим опытом. — Эмма улыбнулась. — Это гораздо лучше, чем я себе представляла.

— Если ты позволишь мне переехать к тебе, мы сможем заниматься этим гораздо чаще.

Он выжидающе смотрел на нее. «Ему нужен ответ», — подумала Эмма.

— Я еще не решила, оставить этот дом или подыскать другой. — Она говорила правду, но оба поняли, что это скорее отговорка, чем ответ. — Мне нужны помещения для студии и фотолаборатории. Я хочу найти место, где все это будет.

— Здесь, в Лос-Анджелесе?

— Да. — Нью-Йорк больше никогда не станет ее домом. — Мне бы хотелось начать здесь.

— Хорошо.

Вряд ли Майкл понял, что она имела в виду под словом «начать».

— Я должна подготовиться к следующей выставке. У меня есть кое-какие связи, и если ее удастся приурочить к книге…

— Какой книге?

— Моей. Про «Опустошение». От первых фотографий, сделанных мной еще в детстве, до последнего турне, в которое я ездила с папой. Книга откладывалась из-за… из-за того, что произошло. Но должна выйти месяцев через шесть. — Эмма бросила взгляд за окно. Налетевший с моря ветер принес ливень. — У меня есть еще один замысел. Похоже, издатель заинтересовался.

— Почему ты мне не сказала? — Прежде чем Эмма успела оправдаться, Майкл крепко поцеловал ее. — У нас только бутылка минеральной, чтобы отметить это. О-о!

— В чем дело? — снова напряглась она.

— Мать убьет меня, если не получит от тебя автограф на презентации.

И все? Ни претензий, ни вопросов, ни критики?

— Я… издатель желает, чтобы я отправилась в поездку. Это означает, что несколько недель я буду в разъездах.

— Я тебя увижу у Донахью?

— Не знаю. Идут переговоры. Я сказала, что в первый месяц после выхода книги я готова сделать все, чего от меня потребуют.

Ее тон заставил Майкла удивленно поднять бровь.

— Это тест, да? Ты ждешь, не вырастут ли у меня клыки приупоминании о том, что у тебя есть собственная жизнь?

— Возможно.

— Извини, что разочаровал тебя.

Он хотел встать, но Эмма удержала его:

— Не надо. Если я несправедлива, извини. Не всегда легко быть справедливой. — Она провела рукой по волосам. — Я, конечно, не должна сравнивать, но не могу удержаться.

— Старайся, — глухо предложил Майкл и потянулся за сигаретами.

— Черт возьми, Майкл, я могу сравнивать только с ним. Я никогда не жила с другими мужчинами, никогда не спала с другими мужчинами. Ты хочешь, чтобы я делала вид, будто этого периода моей жизни не было? Что я никогда не позволяла использовать себя, делать себе больно? Я должна все забыть и жить так, чтобы ты мог заботиться обо мне? Каждый мужчина, игравший важную роль в моей жизни, хотел забрать все в свои руки, утверждая, что я слабая, глупая, беззащитная женщина и не могу принимать решения.

— Успокойся.

Но Эмма уже соскочила с кровати:

— Всю жизнь меня запихивали в угол ради моего блага. Отец хотел, чтобы я забыла о Даррене, не переживала о нем, не думала о нем. Я не должна была волноваться и по поводу того, что он делал со своей жизнью. Потом Дрю вообще избавил меня от забот. Я слишком доверчива, чтобы заниматься своими финансами, друзьями, работой. И я, черт побери, привыкнув, что мне указывают направление, просто шла куда говорят. А теперь, выходит, я должна забыть все это, позволить тебе занять освободившееся место и снова попасть под чью-то опеку?

— Ты считаешь, что я здесь ради этого?

— А разве не так?

— Отчасти. — Выпустив дым, Майкл нарочито медленно смял окурок. — Трудно любить кого-то и не стараться оберегать. Ты не должна забывать о том, что произошло у вас с Латимером. Но я хочу, чтобы ты могла с этим жить.

— Я не забуду.

— И я тоже. Я буду помнить все, что он с тобой сделал, и временами я буду жалеть, что он не остался в живых и я не могу убить его сам. Но ты вырвалась. Ты выжила. Этого я тоже не забуду. Слабая? — Майкл провел по еле заметному шраму у нее на подбородке. — Я видел, что он сделал с тобой в тот день. И всегда буду помнить. Ты не позволила ему перепахать себя, Эмма.

— Да, и больше никому не позволю контролировать свою жизнь.

— Я не твой отец. И не Латимер. Я не собираюсь контролировать твою жизнь. Я просто хочу стать ее частью.

— А я не знаю, чего хочу. Постоянно возвращаюсь к тебе, и это пугает. Я не хочу так нуждаться в тебе.

— Черт побери, Эмма…

Когда зазвонил телефон, Майкл снова выругался.

— Это тебя, — сказала Эмма, передавая ему трубку.

— Слушаю. — Он потянулся за сигаретой, но застыл. — Где? Через двадцать минут. Я должен идти, — сказал он, уже натягивая джинсы.