Жена должна заботиться о муже. Для того он и женился на ней. Должна помогать ему достичь того, к чему он стремится.

Возможно, неплохо, что он ее немного поколотил. Теперь она подумает дважды, прежде чем ослушаться его.

Но сейчас, когда он показал ей, кто главный, можно позволить себе великодушие. Малышка Эмма, так мало требуется усилий, чтобы управлять ею.

— Эмма. — Осторожно, стараясь не наступить на осколки лампы, Дрю подошел к кровати. Эмма открыла глаза, и он увидел в них страх. — О, малышка, прости.

Она вздрогнула, когда он провел рукой по ее волосам.

— Не знаю, как все произошло. Я потерял ощущение реальности и заслуживаю того, чтобы меня держали взаперти.

Эмма молчала. Ей будто бы слышались жалобные оправдания матери.

— Ты должна простить. Я так люблю тебя. Дело в том, что ты закричала на меня, обвинила, а я не виноват. — Взяв ее не гнущиеся пальцы, Дрю поднес их к губам. — Конечно, этот сброд не имел права находиться здесь, в нашей комнате. Но яне виноват. Я бы и сам вышвырнул их отсюда, — солгал он. — Просто обезумел от ярости, когда увидел их здесь. И тут ты набросилась на меня.

Эмма снова заплакала, из-под ресниц медленно покатились слезы.

— Я больше никогда не сделаю тебе больно, Эмма. Клянусь. Если хочешь, я уйду. Можешь развестись со мной. Одному богу известно, что я буду делать без тебя, но я не стану тебя отговаривать. Просто все наложилось одно на другое. Альбом продается неважно, не так, как мы ожидали. Премия «Грэмми» прошла мимо нас. И… я постоянно думаю о ребенке.

Закрыв лицо руками, он тоже заплакал. Когда Эмма осторожно прикоснулась к его руке, Дрю едва не рассмеялся, но упал на колени перед кроватью:

— Пожалуйста, Эмма. Конечно, то обстоятельство, что ты набросилась на меня с несправедливыми обвинениями, совсем не оправдывает мой поступок. Дай мне еще шанс, я сделаю все, чтобы исправиться.

— Будем надеяться, — пробормотала она. Уткнувшись в одеяло, Дрю ухмыльнулся.

Вечеринки прекратились. Иногда в гости приходили люди, с которыми Эмме было уютно, но толп незнакомцев в ее доме уже не было. Дрю оставался ласковым и предупредительным, каким Эмма помнила его до свадьбы. Она убедила себя, что гнев и жестокость — всего лишь случайность.

Она спровоцировала мужа. Дрю напоминал об этом достаточно часто, чтобы заставить ее поверить. Она хотела обвинить его в том, к чему он не имел отношения, набросилась на него, вместо того чтобы поддержать и поверить. А если муж порой выходил из себя и Эмма замечала в его глазах ярость, видела стиснутые кулаки или сжатые губы, он всегда находил убедительные объяснения, как и чем она разгневала его.

Ссадины зажили. Боль прошла. Дрю делал вид, что интересуется фотографией, хотя намекал, что хобби, как он называл ее работу, отвлекает Эмму от супружеских обязанностей и мешает поддерживать мужа и помогать ему добиться успеха.

Если кому-то нравится смотреть на то, как старухи кормят голубей, почему его жена должна надолго уходить из дома, чтобы вернуться с несколькими черно-белыми снимками болтающихся по парку людей?

Конечно, муж обойдется и бутербродом, даже если работал шесть часов подряд. Судя по всему, он должен сам тащить белье в прачечную, хотя все утро занят на встрече. Раз ее работа так чертовски важна, он еще один вечер сам развлечет себя.

Но все свои замечания Дрю неизменно сдабривал комплиментами. Она выглядит так соблазнительно, когда занимается, готовкой у плиты. Как хорошо приходить домой и видеть, что она ждет его.

Возможно, Дрю слишком давил на нее, указывая, как одеваться, какие вещи покупать, как укладывать волосы, но, в конце концов, имидж жены не менее важен, чем его собственный.

Особенно Дрю заботило, что Эмма наденет на свою выставку. Она должна выглядеть как можно лучше, а у нее очень посредственный вкус.

Эмма предпочла бы строгие черные брюки и расшитый золотом пиджак, но Дрю выбрал ей нечто немыслимое из перьев и ткани в «елочку». Мол, теперь она художник и обязана выглядеть соответствующе. Тронутая словами мужа, Эмма надела выбранный им наряд. Он также подарил ей громоздкие золотые серьги с разноцветными камешками. И не имело значения, что они безвкусные. Дрю сам вдел их ей в уши.

Когда они подъехали к небольшой галерее на окраине города, желудок Эммы тут же напомнил о себе. Дрю погладил ее по руке.

— Ну же, Эмма, — подбодрил ее муж, — тебе же не выходить на сцену к десяти тысячам орущих поклонников. Это всего лишь выставка фотографий. Расслабься. Люди будут покупать снимки дочери Брайана Макавоя независимо от того, понравятся они им или нет.

Обиженная, Эмма вышла из машины.

— Дрю, мне сейчас нужны другие слова. Я хочу все делать сама.

— Тебе не угодишь. — Он больно стиснул ей руку. — Раз уж ты вбила это себе в голову, я пытаюсь тебя развеселить, поддержать, несмотря на доставленные мне неудобства, а ты опять готова вцепиться мне в горло.

— Я не хотела…

— А ты никогда не хочешь. Желаешь все делать сама, тогда лучше иди одна.

— Ни в коем случае. — Почему-то ей никак не удается найти правильный тон. — Извини, Дрю. Я не собиралась грубить. У меня просто нервы на взводе.

Удовлетворенный извинениями, Дрю повел жену в галерею. Они явились с опозданием, как и приказал Раньян. Он хотел, чтобы к появлению звезды собравшаяся толпа уже была заинтригована. Орлиным взором Раньян следил за дверью и, увидев Эмму, поспешил ей навстречу.

Это был невысокий полный мужчина в неизменной черной водолазке и черных джинсах. Когда-то Эмма думала, что Раньян создает артистический образ, но все оказалось более прозаичным: черный цвет скрадывал полноту. Крупная лысая голова выглядела еще массивнее на длинной шее, а густые черные брови с проседью изгибались над удивительными бледно-зелеными глазами.

Нос с горбинкой и тонкие губы Раньян компенсировал усами в духе Кларка Гейбла, хотя они никоим образом не улучшали его внешность, которую нельзя было назвать привлекательной. Однако три жены бросили Раньяна не из-за его внешности, а потому, что искусству он уделял больше внимания, чем супружеству.

Он встретил Эмму ухмылкой:

— Боже милосердный, ты похожа на кинозвезду, собирающуюся совратить режиссера. Ну ладно, поброди немного.

Эмма с тупым ужасом посмотрела на толпу, на блеск драгоценностей и шелков.

— Ты ведь не опозоришь меня, свалившись в обморок, — не спрашивая, а утверждая, произнес Раньян.

— Нет. — Эмма сделала глубокий вдох. — Не опозорю.

— Хорошо. — Ему предстояло сказать еще что-нибудь Дрю, к которому он сразу проникся неприязнью. — Пресса здесь. Они уже съели половину канапе. По-моему, твоего отца кто-то поймал.

— Папа? Где он?

— Вон там, — неопределенно махнул Раньян. — А теперь смешайся с толпой и держись увереннее.

— Не думала, что он приедет, — шепнула Эмма мужу.

— Конечно, приехал. — Дрю рассчитывал на это. — Он любит тебя, Эмма, и ни за что не пропустит столь важное событие. Пойдем искать его.

— Я не…

— Эмма, он твой отец. Не будь мелочной.

Она шла рядом с Дрю сквозь толпу, машинально улыбалась, останавливалась, чтобы сказать кому-то пару слов. Было приятно слышать, как муж расточает ей похвалы. Его одобрение, которого пришлось ждать так долго, заставило Эмму светиться. А она-то по глупости думала, что Дрю неприятна ее работа. Принимая от него поздравления, она дала себе слово проводить с мужем больше времени.

Ей всегда хотелось быть нужной ему. Улыбаясь Дрю, восторженно обсуждающему с другими гостями ее фотографии, Эмма чувствовала удовлетворение и от того, что ее работы нравятся людям.

Пробираясь через зал, она увидела Брайана, стоящего в окружении посетителей выставки у портрета, на котором он был снят вместе с Джонно. Едва сдерживая улыбку, Эмма направилась к нему:

— Папа.

— Эмма. — Помедлив, Брайан взял дочь за руку. Она выглядела такой… далекой.