— Меня предупредили. Со своими родителями я уже все уладила, — торопливо добавила она. — Им это не очень понравилось, но мы договорились. Нам с Эммой по восемнадцать, и мы знаем, чего хотим.

Внезапно Джонно почувствовал себя ужасно старым.

— Значит, в восемнадцать лет можно вести себя как заблагорассудится?

— Мы уже не дети.

— Марианна, сядь и молчи, — приказала Эмма, забирая стакан у Джонно. — Я знаю, скольким обязана отцу и тебе тоже. С трех лет я делала все, что он просил. Не просто из благодарности, Джонно, а потому, что я люблю его больше всех на свете. Но я не могу оставаться для него ребенком, который доволен существованием в маленькой надежной клетке. Вы с отцом чего-то хотели достичь в жизни и приложили все силы к тому, чтобы это осуществить. Я тоже кое-чего хочу. — Эмма достала из чемодана папку. — Вот мои фотографии. Я попробую зарабатывать на жизнь как фоторепортер и собираюсь поступить здесь в колледж, чтобы научиться это делать. Мы с Марианной будем снимать квартиру на двоих. Я намерена иметь друзей, ходить в кафе, гулять в парке. Намерена стать частью мира, а не сторонним наблюдателем. Пожалуйста, пойми.

— Ты была несчастлива? Почему же ничего не говорила?

— Я пробовала. Отец не понял. Не мог понять. Я хотела только быть рядом с ним, с тобой. Но раз это было невозможно, я подчинилась его желаниям. Тогда на Мартинике… — Эмма остановилась, подбирая слова. Даже Марианна не знала. — Все изменилось и для меня, и для папы. Я закончила то, что начала, Джонно. Ради него. Теперь я буду думать о себе.

— Я поговорю с ним.

— Спасибо.

— Пока рано благодарить. Возможно, Брайан перепрыгнет через Атлантику и оторвет мне голову. — Джонно небрежно раскрыл папку. — Ты всегда была умной. Вы обе умные. — Он кивнул на стену, где висел рисунок, изображающий группу «Опустошение». — Я говорил, что повешу его в рамке.

Марианна восторженно подпрыгнула. Она сделала рисунок в тот вечер, когда отмечали окончание школы. Дом, снятый Брайаном на Лонг-Айленде, был полон народа, но Марианна, никогда не страдавшая застенчивостью, приказала всей четверке позировать.

— Я думала, вы тогда пошутили. Спасибо.

— Кажется, ты предпочитаешь рисовать, а Эмма — фотографировать.

— Верно. Трудновато быть голодающими художниками с тем наследством, которое оставила моя бабушка, но мы постараемся.

— Кстати о голоде. Вы поели?

— Я съела в аэропорту сосиску, пока дожидалась самолет Эммы, — улыбнулась Марианна. — Этого недостаточно.

— Значит, надо поесть до того, как я позвоню Брайану. — Джонно вышел из-за стойки бара. — Возможно, это наша последняя трапеза.

— Эй, Джонно, тебе не спится?

Девушки обернулись и увидели на лестнице мужчину в шортах. По-настоящему роскошного мужчину.

— А я-то гадал, куда ты делся. О… — Замерев, он провел рукой по темным волосам и улыбнулся девушкам: — Привет. Я не знал, что у нас гости.

— Люк Карузер, Эмма Макавой и Марианна Картер. Люк пишет для «Нью-Йорк мэгэзин». — Джонно умолк, затем пожал плечами. — Он здесь живет.

— О! — только и смогла воскликнуть Эмма. Она достаточно знала об интимных отношениях и достаточно им завидовала, чтобы уважать их. — Здравствуйте.

— Вот ты какая, Эмма. Очень много о тебе слышал, — улыбнулся Люк, протягивая руку. — Почему-то я ожидал увидеть маленькую девочку.

— Это было давно, — выдавила Эмма.

— А ты художница. — Люк одарил Марианну ослепительной Улыбкой. — Хорошая работа.

— Спасибо, — улыбнулась в ответ девушка, надеясь, что выглядит взрослой.

— Я как раз собирался предложить дамам поужинать. Они прямо с дороги.

— Полночная трапеза мне по душе. Но хочу предупредить: стряпня Джонно — яд.

Марианна немного поколебалась, очарованная и шокированная одновременно.

— Я… э… помогу вам. — И, быстро взглянув на подругу, она выскочила за Люком на кухню.

— Кажется, мы приехали не вовремя, — начала Эмма. — Я даже не догадывалась, что у тебя есть… сосед по номеру. Я понятия не имела, Джонно. Правда.

— Строго охраняемая тайна рок-н-ролла, — бросил тот, сжимая в карманах брюк кулаки. — Значит, я должен объясниться с твоим отцом и снять вам номер в «Уолдорфе»?

Эмма вспыхнула и уставилась на свои руки.

— Нет, конечно. Папа знает?.. Ну конечно же, знает, — быстро поправилась она. — Глупый вопрос. Я не представляю, что сказать. Он… э-э… Люк очень привлекательный.

Глаза Джонно весело блеснули.

— Да, я того же мнения, — усмехнулся он.

Эмма покраснела еще больше, но заставила себя взглянуть на него:

— Ты издеваешься надо мной.

— Нет, дорогая. Ни в коем случае.

Она внимательно изучала его, пытаясь выяснить, нет ли чего странного или непривычного в хорошо знакомом ей лице. Ничего, просто Джонно.

— Ладно, придется изменить свои планы.

Джонно ощутил боль. Намного более сильную и острую, чем от кулаков мальчишек в детстве.

— Сожалею, Эмма.

— Даже вполовину не так, как я, — сказала она. — Мне придется забыть о своих мечтах соблазнить тебя.

Впервые в жизни она увидела на лице Джонно полное непонимание.

— Извини?

— Я всегда думала, что, когда вырасту, ты увидишь во мне женщину… Я приехала сюда, чтобы поужинать с тобой при свечах, послушать вместе с тобой музыку, а потом соблазнить. — Эмма достала из-под рубашки цепочку с маленьким перстеньком. — Я всегда думала, что первым у меня будешь ты.

Джонно молча глядел на перстенек, затем посмотрел Эмме в глаза. В них была любовь, любовь на всю жизнь. И понимание без осуждения. Джонно взял ее руки и поднес к губам:

— Мне очень редко приходилось сожалеть о том, что я гей. Сейчас один из таких редких моментов.

— Я люблю тебя, Джонно.

— И я люблю тебя, Эмма. Одному богу известно почему, ведь ты настоящая уродина. — Девушка засмеялась, а он, поцеловав ее, сказал: — Идем. Люк не только красив, он еще чертовски хорошо готовит.

Рано проснувшись, Эмма отправилась на запах кофе и приглушенный звук телевизора в кухню. Она не чувствовала разницы во времени, но ощущала беспокойную дезориентированность оттого, что проснулась в незнакомом месте после очень недолгого сна. Ей почему-то стало неловко, когда она увидела, как Люк готовит завтрак, слушая интервью Дэвида Хартмана с Гаррисоном Фордом.

Вчера за ужином Эмме почти удалось расслабиться в присутствии Люка. Он был хорошо воспитан, умен, насмешлив, красив. И был геем. «Как Джонно», — напомнила себе Эмма.

— Доброе утро.

Люк обернулся. Сегодня он выглядел по-другому: причесанный, гладко выбритый, в серых полосатых брюках и аккуратной голубой рубашке с узким галстуком. «Энергичный молодой управляющий», — подумала Эмма. Какой разительный контраст с Джонно.

— Привет. Не думал, что ты встанешь до полудня. Кофе?

— Спасибо. Мне не спалось. После обеда мы с Марианной начнем искать квартиру. Наверное, я беспокоилась по поводу того, как отец воспринял звонок Джонно.

— Джонно мастер убеждать. — Люк подвинул ей чашку. — Почему бы мне не вывести тебя из подавленного состояния? Тосты?

— Нет. Вам известно, о чем они говорили?

— Они спорили. И долго. — Люк взглянул на часы. — Джонно обозвал его кое-какими словами, которые, полагаю, он за претил бы повторять при тебе.

— Ужасно.

— Он также обещал — по-моему, была упомянута клятва на крови — не спускать с тебя глаз.

— Да благословит его господь.

— В конце концов, а это заняло немало времени, Брайан согласился, чтобы ты училась здесь, но… — добавил он, прежде чем Эмма успела вскочить и заплясать, — телохранители останутся.

— Черт возьми, я не потерплю, чтобы двое верзил продолжали следить за каждым моим шагом. С тем же успехом я могла бы сидеть и в пансионе. Ну когда отец поймет, что под каждым кустом не таятся похитители? Здесь никто даже не знает, кто я такая, и никому до этого нет дела.

— Отцу есть дело. — Люк коснулся ее руки. — Эмма, иногда приходится брать то, что нам дают.