- Ни совести, ни ума...

Князь, пользуясь моментом, тихонечко вышел и дверь притворять не стал, чтобы и те, кто в коридоре, услышали:

- ...я к нему со всей душою, а он воровать вздумал...

Сонм голосов поспешил заверить Его императорское Величество, что подобные грехи случаются и с лучшими из людей, что уж говорить о том, в чьих жилах половина, если не больше, подлой крови... царь слушал. Соглашался.

Порой рученькой махал...

...и Дмитрий удалился со всей поспешностью, изволив напоследок громко дверью хлопнуть, чтоб ни у кого не осталось сомнений в обиде его, бестолкового, на благодетеля.

Чуть позже в конюшне оседлали черного жеребца эльзарской породы - пусть ему изрядно не хватало изящества, зато был Прохвост вынослив и, что немаловажно, умен. Еще несколько бездельников стали свидетелями скандала, учиненного князем старшему конюшему...

...нашлись и те, кто видел, как впавший в немилость - новости по дворцу разносились, что пламя по сухому лесу - охаживал плеткою коня, который летел по аллее...

...и те, кто едва ль не до ворот проводил.

Правда, позже показания разошлись.

Одни уверяли, что князь повернул на Север, стало быть, отправили его в Архбельск, ладить отношения с северянами, которые в последние годы сделались холодны и надменны, не иначе пакость затевали. Другие, напротив, клялись, будто направили его на южные границы, где всегда было неспокойно, и следовательно, скорого возвращения ждать не следует... третьи настаивали, что князь отправился к ляшской границе, не иначе как родину продавать по сдельной цене, правда, сами же, смущаясь, добавляли, что от ляхов ее ждать не стоит. На редкость скаредный оне народец.

В общем-то правы были все.

Вороных жеребцов эльзарской породы было не так уж мало, а отыскать человека, сходного с князем фигурой, да обрядить его в одежу нужную - и того проще... главное, князь уехал. А во дворце царском появился еще один писарь, человечек обличья невзрачного и натуры, как водится, преподловатой. Отчего-то подобная напасть частенько с писарями случалось.

Как бы то ни было, но внимания на него особого не обратили.

И с чего бы?

Писарь как писарь. В шинельке серой, прескромного вида, правда, лацканы слегка лоснятся, а на локтях пузыри уже наметились.

Рубашечка форменная серовата.

Манжеты в россыпи мелких чернильных пятнышек. Но кому их разглядывать надобно? Да и сам собою человечек нехорош. Невысок, сутуловат. Горбиться имеет привычку дурную, будто лежат на плечах его заботы немалые. Потому и лицом скучен.

Весь в мыслях, в делах.

Суетлив.

Дерган.

То носом хрящеватым поведет. То ущипнет себя за щеку, будто проверяя, на месте ли она. То за губенку отвислую тронет, то за бородку дернет. А та какого-то неприятного пегого цвета, торчит козликом. Волосенки же гладенькие, прилизанные, на пробор зачесаны, только проглядывает сквозь прядки лысина. И вот глядишь на такого, и не понимаешь, сколько лет ему. Впрочем, глаза у писаря яркие, любопытные, да зная эту особенность их, Димитрушка очечками обзавелся, причем вида препоганейшего - в толстой роговой оправе, с дужкою левой, кожаным шнурочком перемотанной. Очки на лице не удерживались, то сползая к кончику носа, то перекашиваясь.

Он их и поправлял.

Губами шлепал.

Норовил прижать кожаный портфельчик к боку, да тот, поганец, выскальзывал... в общем, был человечек в меру обыкновенен для дворца, а потому, если и кому случалось задержаться на нем взглядом, то ненадолго.

- Ходют... ходют... - ворчал Димитрушка, кляня себя за излишнюю фантазию. Нет, обличье было удачным, вон, Вязельские, старинные приятели из тех, которые только и ждут момента подходящего удавочку на шею накинуть, прошли и не заметили. Но с очками явный перебор. Тяжеленные. Неудобные. Да и стекла, пусть и простые, но все одно туманят. Идешь, спотыкаешься...

Он прислонился к стеночке, пропуская юную графиню Мильтюхову, которую ныне сопровождал молоденький корнет. Из дворцовых бездельников, третий сын, кажется, а потому единственной его перспективой жизненной была удачная женитьба. Ну или карьера военная, к которой Нурский не слишком тяготел, предпочитая проводить время в кабаках. Магом он был средним, умом не отличался... как и Мильтюхова красотой. Зато у папеньки ее пара солеварен имелась и небольшая смолокуренка, дававшая доход стабильный, не говоря уже о землях...

Корнет что-то говорил.

Графинюшка краснела и лепетала в ответ...

...может, в этом и замысел высший императрицын? Переженить всех? Но чего ради?

Димитрушка поспешил дальше. До обеденного времени оставалось едва ль четверть часу, ему же предстояло добраться до залы первым, занять удобное место, такое, которое и по чину, и наблюдать не мешает.

...первый удар часов заставил Лизавету подпрыгнуть.

- Ага, - сказала Авдотья, веер складывая, - Меня тоже по первости едва кондрашка не хватила... погодь, не спеши...

Она придержала Лизавету.

И вовремя.

Девицы, до того весело болтавшие - или слушавшие, или размышлявшие о своем, как-то вдруг и встрепенулись, чтобы в следующее мгновенье броситься к двери.

Лизавета успела коснуться пуговички.

Это стоило запечатлеть!

Они шли, умудряясь не сбиваться на бег, выдерживать подобающее выражение лица, разве что слегка расставляли локотки, или вот ноги... не иначе, та, в бирюзовом платье, споткнулась вовсе не случайно. У самых дверей княжна Одовецкая, которая как-то вдруг оказалась первой - а ведь стояла, почитай, на другом конце залы - посторонилась:

- Прошу вас, - сказала она, уступая место Таровицкой.

- Что вы, как можно... - отозвалась последняя, и свита ее разноцветная загомонила.

- Знаю, Таровицкие всегда спешат...

- Не только они...

Пока пара препиралась, мимо с видом презадумчивым, мечтательным даже прошествовала Снежка... и обе княжны, которым все ж надоело играть в уступки. Благо, двери оказались достаточно широки, чтобы красавицы в них не застряли...

Лизавета сощурилась.

А кадр вышел...

Да преотличнейший кадр вышел! Ах, надо бы заголовок к нему... что-нибудь простенькое... конкурс еще не начался, а красавицы спешат занять место... где?

За столом Ее императорского Величества?

В сердце цесаревича?

Нет, чуть позже она придумает, как сделать, чтобы звучало. Да и заметочка получится презанятнейшей... надо будет упомянуть и о делах былых, и о взаимной... приязни.

Ставках?

Лизавета готова была побиться на весь свой недополученный гонорар, что ставки уже делали. А что если... конечно, в этом духе статейку и написать... у нее прямо руки зазудели. Но Авдотья пихнула в бок и сказала:

- Пошли, что ли? А то сейчас закроют...

...наверное, ничем иным, кроме как удивительным совпадением, нельзя было считать факт, что Лизаветино место оказалось по правую руку Авдотьиного. И если сама Лизавета сидела, почитай, у конца стола, что явно показывало сколь невысокое положение она занимает, то по другую сторону Авдотьи устроилась круглолицая девушка с лицом, столь густо усыпанным веснушками, что казалось оно рябеньким.

- Не мешкай, - Авдотья взялась за вилку из середины списка столовых приборов, проигнорировав прочие. - Обед длится ровно сорок пять минут. И кто не успел, останется голодным... терпеть не могу голодать...

- Хотя вам бы не помешало, - заметила веснушчатая соседка, принимая махонькую вилку для легких закусок. - У вас явно лишний вес.

- Он не лишний, - мрачно отрезала Авдотья. - Он запасной...

Подавали закуски.

И те были столь изысканны и красивы, что есть их казалось кощнуством, но Лизавета осознала, сколь голодна, а еще, что действительно, в царском дворце ее на кухню вряд ли пустят.

Она жевала.

Пила воду.

И наблюдала... вот веснушчатая - явно ее тятенька не слишком высокого полету птица, если достались ей места столь дальние - ковыряется в тарелке, время от времени отправляя кусочки в рот. Глотала она не жуя, при том закатывала глаза, будто собираясь лишиться чувств.