- Присаживайтесь, девушки, - императрица указала на стулья и стульчики, креслица и табуретки, обтянутые все той же тканью, расставленные вольно. - И чувствуйте себя свободно... в конце концов, мы с вами делаем одно дело. Заботимся о нашем народе.

- Как же, - прошептал кто-то за Лизаветиной спиной. - Заботится она... только и думает, как извести.

Лизавета обернулась, но... девицы показались вдруг ей совершенно одинаковыми. Блондинки ли, брюнетки ли, худые или полнотелые... бледные, румяные... разные, но все одно одинаковые.

- Не стой, - Таровицкая потянула ее за собой. - Идем... и бояться не стоит. Батюшка говорил, что императрица справедлива, а мы ничего дурного не делали...

Оно-то так, но...

Неспокойно как-то, и вовсе не из-за доклада, к которому Лизавета подобрала с дюжину снимков, однако теперь маялась, стоит ли показывать их. А если и стоит, то сыщется ли экран подходящий? Или же... у нее сил немного, но простую иллюзию на поверхности растянуть хватит. Если, конечно, не сильно тянуть...

Девицы рассаживались.

Перешептывались.

Императрица пила чай, а придворные дамы помалкивали и чудилось в том нечто... неприяное? Или просто место это Лизавету смущает. Колонны вон беломраморные. Потолки с золочением. Люстра преогромная, на цепях свисающая, а к ней - с полдюжины киликсов, на вершинах которых тускло мерцали газовые рожки.

И пусть светло было в кабинете, ибо день выдался ясным, но рожки горели.

Или показалось?

- Полагаю, начнем мы по порядку, - выступила Анна Павловна, раскрывая давешний блокнот. - У вас четверть часа на доклад и предложения. После, если дамы пожелают, вам зададут вопросы. Мы надеемся, что сегодняшняя встреча пройдет...

...а еще муха жужжала.

Где-то вот близенько, может быть, над головой Лизаветы, и главное, что этак громко, с назойливостью, жужжанием своим зело мешая слушать речь статс-дамы. Лизавета поискала треклятую муху глазами, но...

...все блестело, сияло и напрочь отрицало самой возможности проникновения мухи в святая святых.

- А потому, прошу...

...муха села на коленку. Лизаветину, само собой. Была она черна и толста, отъелась на императорских харчах. Застывши ненадолго, муха поползла по платью, будто выбирая местечко поудобней. И Лизавета со странным мучительным удовольствием следила за мухою.

- ...и таким образом, - бодрый голосок Белыниной отвлек и муху спугнул, - мы с удовольствием отмечаем, что приют содержится в отличном состоянии. А если и нуждается в чем, так в новых молитвенниках, на которые мы пожертвовали...

Лизавета с трудом сдержала зевок.

Бессонная ночь решила сказаться в самый неподходящий момент, а может, виной тому было зелье Одовецкой, которая, кажется, сама подремывала, пусть и с широко раскрытыми глазами. Таровицкая оперлась локотком на резной подлокотник, подперла кулачком голову, и смотрела... кажется, на муху, которая теперь ползла по белому цветочному узору на стене.

- Стало быть молитвенники? - уточнила Анна Павловна.

- И еще жития святых, - девица в синем - так и хотелось сказать, что форменном, платье потупилась, добавляя. - Жизнеописания святых действуют весьма вдохновляюще на юные умы.

- А... простите, - фрейлина в сером наряде привстала. - Вы уверены, что иных книг им не нужно? Какие науки им вообще преподают?

Лизавета не без труда подавила зевок.

Не спать.

Позор будет, если она вот так... а если это нарочно? Еще одно престранное испытание? И тогда надобно за мухой следить. Пусть летает, жужжит... мешает сосредоточиться на чужих голосах.

Глава 40

...девицу звали Агрофеной и происходила она из рода не то, чтобы древнего, но весьма уважаемого, многочисленного и славящегося плодовитостью женщин. У самой Агрофены имелось семеро сестер, к счастью, возраста слишком юного, чтобы позволить им участие в конкурсе.

- Как же так, как же так... - батюшка, барон Буторин, человек пухленький, сдобный и вида совершенно безобидного, всплескивал ручонками, и перстенечки на них посверкивали, словно каменья головы были вот-вот расплакаться. - Фенушка была такой... такой разумницей...

Матушка, почтенная Белена Макаровна, тихо вытирала платочком слезы, правда, умудряясь при том не повредить толстый слой пудры. Лицо ее, округлое, как у супруга, меж тем почти не выражало эмоций. И лишь пальчики, сжимавшие платок, слегка подрагивали.

- Помолчи, - велела она, и Степан Степанович покорно замолк, позволяя себе лишь вздыхать кротко. - Что случилось? Феночка была здорова...

- Убийство, - Димитрий потер покрасневшие глаза. Спать хотелось со страшной силой, но он не мог позволить себе отдых.

Не сейчас.

- И кто посмел? - голос почтенной баронессы, матери семейства, женщины, несомненно, величайших достоинств, о которых ему уже доложили, звучал холодно.

- Пока... не известно. Но мы выясним, - пообещал Димитрий. - Я лично занимаюсь этим делом.

- Вам бы выспаться, - она, большую часть жизни своей проведшая в провинции, управляя преогромным поместьем, не испытывала ни малейшего пиетета пред титулами и личностями. - А после уж искать... поверьте моему опыту, с усталости человек дуреет и слепнет.

- Беленушка...

- А ты помолчи... не мешайся... иди вон, к девочкам, они беспокоятся. И скажи, чтоб собираться начинали. Тут нам делать нечего.

Как ни странно, Буторин подчинился. А Белена Макаровна лишь тяжко вздохнула.

- Он хороший... девочек любит. И меня тоже. Только слабый, ну да я сильная... а так... не игрок, не пьянчуга. За птичками вот наблюдает.

- За какими?

- За всякими. Биноклю купил. Бывает, встанет на заре и давай по полям ходить. Крестьяне сперва-то пугались, а после ничего, попривыкли. Блажит себе и ладно... вон, атласу издать думает, о птицах нашей земли. Я и денег дам. Все лучше, чем в карты просадит. Так что, вы меня спрашивайте, я отвечу, что знаю.

- А что вы знаете?

И Белена Макаровна призадумалась, правда, ненадолго. Она вздохнула, платочек отложила и вынуждена была признать:

- Немного... понимаете, Фенечка в отца пошла. Вроде и разумница, а замечтается... придумает себе чего-то там... я-то, признаюсь, надеялась, что подрастет, повзрослеет, детки пойдут, тут-то и мечтательность повыведется... а пока... почему б и нет? Она как про конкурсу эту услышала, прямо покой потеряла...

- За царевича замуж выйти хотела?

- Не то, чтобы за царевича... вы поймите, мы в провинции живем, тихо, мирно. Ладно. Только там все свои, с юных лет знакомые. Я ей и говорила, чтоб пригляделась, а ей нехороши. Тот сутулится. Другой говорить красиво не научен. Третий и вовсе больше про коров думает, нежели про любовь. Ей-то казалось, что любовь с коровами никак не совместимо.

Голос Белены Макаровны дрогнул, но слезы она сдержала.

- И решила, что тут всенепременно встретит свою любовь, ту, которая единственная и на всю жизнь. А я перечить не стала. Подумала, может, и вправду? Мы-то там давно друг другу родня, дальше роднится уже опасно. Тут же... Фенечка и собой хороша, и обучена, может, без ваших университетов, но учителям мы платили, не скупясь. И приданое ей положили мы приличное... глядишь, и вправду устроила бы жизнь.

...в столице, куда отправились всем семейством, - Белена решила заодно и младшеньких вывести в люди - Агрофене понравилось несказанно. Все тут сияло, блестело и навевало превосторженнейшие мысли. И пусть Белена пыталась донести до дочери, что блеск сей - исключительно внешнее свойство имеет, но выходило не особо.

А после был дворец.

И другие конкурсантки, которые казались Агрофене вовсе уж невозможными красавицами. Рядом с ними она терялась, стеснялась и провинциальных своих нарядов, и привычек, о чем маменьке и писала.

Часто?

Да, почитай, каждый день... шкатулка-то имелась. Само собой, пусть дорого, но как это свое дите вовсе уж без пригляду оставить?