- Барон. Это бабкин титул, а родители... - Лизавета почувствовала, как привычно заныло сердце. - Нет их больше...

- Померли?

- Да.

- Давно?

- А какая разница?

- Действительно, - Авдотья следила за кузиной, девицей, следовало сказать премиленькой, того хрупкого образа, который многим мужчинам видится воплощением всех женских идеалов. - Ишь ты... к Таровицкой прилипла... поверила, что та в императрицы выбьется...

- Таровицкая - это...

- Видишь? Вон там, у колонны... в таком синем платье...

Темно-синем, почти черном. Еще немного и платье показалось бы слишком уж темным, почти откровенно вдовьим, но удивительное дело, оно лишь подчеркивало воздушную хрупкую красоту девушки.

- Только и шепчутся, что, мол, весь конкурс и нужен, чтоб ее народу показать... для того и придумали, - Авдотья оперлась на подоконник, охнула, поправила платье, которое задралось с одной стороны, и махнула рукой.

- Думаешь?

- Мой батюшка говорит, что сперва уж диспозицию изучить надо толком, а после теории с планами строить.

Таровицкая, окруженная свитой из двух дюжин красавиц, выглядела истинным совершенством. А так не бывает. То есть, в сказках возможно, но...

- Она со всеми приветлива, никому худого слова не скажет, только и приблизить никого не приближает... все наособицу, наособицу... служанок и тех привезла. Мне вот не разрешили Малашку оставить, но я ж не княжна... не знаю... может, оно и вправду... пожелай Лешек ее взять, так ведь мигом старые поднимутся, припомнят и происхождение простое, и мамку подлого сословия... и еще чего... народишко взбаламутят. А вот коль народишко этот сперва к царской невесте расположением проникнется...

...будет совсем иной коленкор.

И Лизавета посмотрела на княжну Таровицкую по новому.

- А там, видишь? - Авдотья, уже полностью освоившись, подпихнула новую знакомую локтем, - Стоит темненькая такая, глазами зыркает? Это Аглая Одовецкая, она Таровицких на дух не переносит. И есть с чего... говорят, они усадьбу Одовецких сожгли, и почти все земли прибрали. Глашку, небось, тоже извели бы, только старая княгиня еще та лиса, забрала внучку и скрылась... где пряталась - никто не знает. Теперь вот объявилась. И вчера была у императрицы, небось, за внучку просила... прежде-то, тятенька говорил, Одовецкие крепко в силе были. Даром, что целители, а при троне стояли, а уж старая княгиня и вовсе императрице верной подруженькой была. Так что, может, Таровицкие зря и надеются. Как бы Одовецкие корону не прибрали. Эх, жарко туточки, вся взопрела.

Она помахала веером и призналась:

- Бесит.

- Что?

- Все... стоишь тут корова коровой... а эти вон... смеются... думают, что раз я на границе выросла, то дурища... у меня тоже гувернантка, за между прочим имелась... правда, ее после татарва скрала, но сама виновата, нечего было по ночам на свиданки бегать. Ей говорено было, а нет... тятенька ее после сыскал, только возвращаться она не захотела. А другие не поехали. И из пансиона меня выгнали...

- За что? - удивилась Лизавета.

- Да... за дурость... довели меня, - Авдоться тяжко вздохнула. - И кузина эта... вечно ходила, глазки в пол, такая тихоня... все хвалят, а у меня норов. Папенькин. Вот и... как-то оно вышло, сама не знаю... побила я ее. Немного. Волос подрала... эта в слезы, и другая дура тоже... все верещать стали, что меня боятся... будто я кого первой трогала... туточки тоже... говорю ж, не место тебе. Сожрут.

- Посмотрим, - Лизавета наблюдала за княжной Одовецкой, которая в свою очередь не сводила взгляда с княжны Таровицкой, а уж та в свою очередь довольно-таки ревниво следила за бледненькой, если не сказать вовсе блеклой девчушкой.

- А... это Снежка, - Авдотья тоже проследила за взглядом. - Тятенькиного старинного приятеля дочка... ее зовут Асинья... красиво, да? Только наши все одно переиначили... ее тоже в жены царевицу прочат...

Не многовато ли у царевича жен?

Нет, будь он из турков или, паче того, асваров, у которых, сказывали, жен может быть четыре, а наложниц и того больше, всем бы место нашлось. Но трон один.

И обычай.

И стало быть, конкурс будет куда интересней, нежели Лизавета предполагала.

- А она...

Авдотья рученькой махнула.

- Тихая она, блаженная... матушка ейная не из наших... ну, не из людского племени...

...вот это и вовсе неожиданно.

- Тятенька сказывал, что случилась с его приятелем беда, только не сказывал, какая... то ли заблудился, то ли волки сожрали... не до конца, - уточнила Авдотья, поняв, сколь нелепо звучит история. - Главное, что он бы не выбрался, когда б не дева лебяжья. Полюбил он ее крепко, в жены взял... правда, только по их обычаю. Небось, ихнему народу в церкву путь заказан... только странно... императрица-то ходит.

- Императрица?

Авдотья посмурнела, огляделась и шепотком произнесла:

- Она тоже... бают... не совсем, чтоб человек... может, полукровка какая... но лучше об том помалкивать. А то ж...

Лизавета кивнула: и вправду, о императрице помалкивать оно как-то правильней будет. А вот к княжне юной, застывшей у окна, она приглядится.

- Не, Снежка не злая... и не подлая. Она иная просто... к нам когда гостевать приезжали, я ее в сад выведу, она сядет перед цветочком каким, вперится взглядом и сидит, сидит... спросишь, чего. Она и скажет, мол, смотрит, как растет... наши-то ее чурались, обижали... пока я одну дуру языкастую за косы не оттаскала. Небось, от сплетен вреда куда больше, чем от Снежечки... правда, в последние годы тятька ейный крепко прихворнул, вот и не заезжали... и выросла... я к ней подошла, думала, хоть с кем поговорить будет, а она только глянула и отвернулась.

Асинья, на старом языке, который преподавали исключительно факультативно, ни Лизавета записалась, уж больно красив он был, да и в деле нужен, - значит, Снежная. И вправду, Снежная.

Белоснежная.

Кожа аж светится, волосы искрятся. И черты лица неуловимо... иные? Вот Асинья руку протянула, коснулась нежно, будто опасаясь прикосновением этим разрушить что-то, видимое лишь ей, колонны и янтарь побледнел, подернулся изморозью.

Асинья же руки убрала за спину.

Оглянулась, не видит ли кто.

Видит, но...

...пока об этом писать не стоит.

- Те вон за женихами приехали... - Авдотья указала на стайку девиц, одетых в схожие, пусть и разных колеров, платья. - Знаю их по пансиону... не лезь, дуры и безмозглые. Гадостей наговорят, будешь потом отплевываться - не отплюешься... вон там тоже графинюшки... из знатных, Бержана еще ничего, не горделивая, а вот сестрицы ее...

Она продолжала показывать и рассказывать, изредка поднимая крыло веера, весьма массивного, сделанного под руку ее.

- ...эти князя Навойского хотят заполучить... ага, даром, что худородный, зато в милости царской... только папенька баил, что милость - дело такое, сегодня есть, а завтра нет... но князь ничего, хитрый, вывернется...

Лизавета, подумав, согласилась: этот всенепременно вывернется.

[1] Санитарный билет получали проститутки, он служил им и удостоверением личности, и санитарной книжкой, в которой должны были проставляться отметки о посещении врача. Получить паспорт обратно на руки было практически невозможно. Прим.авт.

Глава 11

Вышеупомянутый князь Димитрий Навойский пригнулся, пропуская над головой золотой кубок. Тот, пущенный мощной государевой рукой, пролетел мимо, дабы, ударившись в стену, плеснуть каплями красного вина на ковер драгоценный.

- Вон пошел, - велел устало царь-батюшка и руку поднял, в которую мигом другой кубок вложили и вином наполнили до краев. - И чтоб я тебя, прохвоста, больше не видел... езжай... куда-нибудь... привези там... чего-нибудь...

В светлых глазах царя мелькнули искры, да погасли. Он кубок сунул кому-то, сам будто обмяк, пожаловался: