Ему бы на эти лепестки смотреть.

И думать, кто в очередной раз наведался в оранжерею, потревожив покой розовых кустов. Садовники опять станут материться и причитать, а заодно уж поклянутся, что ничего не видели, не слышали и близко не ведают, кто шалит...

...они так и сказали, мол, шалят.

Дворцовые.

Дикий люд. Понравилась тебе барышня? Так отправь кого к цветочнице, пусть составят букет красивый, со смыслом тайным. Барышни очень эти самые тайные смыслы ценят. И букеты из «Помазеля», где самый махонький пучок незабудок в двадцать пять рублей станет. Оно, конечно, дороговато... а может, лениво просто, вот и лазают время от времени особо ретивые по кустам. И не столько возьмут, сколько потопчут...

...или вот еще, можно подумать, почему казаки на посту заснули. И ладно бы в первый раз подобная... даже не оплошность, тут у Димитрия иные слова на язык просились, которые в обществе потреблять неможно. Однако же...

Стоит старший, хмурый, злой. Пальцами шевелит, будто разминает. А младшенький, новенький, вовсе попритих.

...рыжая же ногти грызет.

И как ее снова угораздило-то? Стрежницкий пока работать лишь начал, спрашивать о результате рано, но с ее умением встревать в дела непотребные, как бы поздно не оказалось.

Подойти, что ли?

Димитрий огляделся.

Его люди работали споро, слаженно, только чуял - не поможет. Не оставили им следа, кроме как легкого призрачного, и тот поди зацепи.

Свяжья полукровка отмерла, крутанулась на пальчиках, руки расставивши, и показалось, полетели в стороны белые перья лебяжьи.

Не перья.

Лепестки.

Подняло, завихрило... а лицо ее задумчивое, с улыбочкой... а может, она? Нелепо, но... кто знает, на что нелюди способны? Вон, сам Димитрий при императрице-матушке с молочных лет своих состоит, а все равно, мнится, и половины правды не ведает.

...с другой стороны, зачем ей?

Матушка сказывала, будто иным народам до человеческих страстей дела нет, что власть не привлекает... а если не власть?

Если ей Лешек глянулся?

Димитрий обошел свягу стороной. Нет... они и виделись всего раз... или и раза довольно будет? А с другой стороны с покойною Лешек не заговаривал, особо средь девиц прочих не выделял... тогда зачем? Не думает же она все полторы сотни красавиц передушить...

Свяга пошевелила пальчиками, выплетая из роз удивительной красоты платье. А вот и та, для которой оно предназначено. Этот призрак лишь начал формироваться. Он был полупрозрачен, невесом и нестабилен.

- Кто? - спросил Димитрий, и свяга протянула руку, приглашая. А он, не колеблясь, коснулся бледных каких-то слишком уж хрупких, будто изо льда вытаченных, пальцев. И свяга вздохнула, а в следующее мгновенье...

Глава 19

...если верно, что красота спасет мир, то того количества красавиц, что собрались ныне во дворце Его императорского Величества, довольно будет, дабы спасти не только Арсийскую империю, но и весь континент, с морями, его окружающими, и тварями предивными, в оных морях обитающими. И остается лишь искренне посочувствовать судьям, которым предстоит выбрать ту единственную, что возложит на голову хрустальный (как говорят слухи) венец.

А возможно, не только его.

Впрочем, нам ли повторять слухи? Мы в скромности своей лишь предлагаем читателям разделить огромную радость и восторг, полюбовавшись найпрекраснейшими созданиями Арсинора и все империи. Не правда ли, всем они удивительны: изысканными манерами, умением принимать позы, радующие взгляд, и главное, одеяниями...

«Сплетникъ»

...темный коридор.

Дворец огромен и все коридоры освещать, этак и разориться можно... даром что батюшка в собственном их доме дюже ругаться изволит, когда кто-то допоздна сидит и свечи жжет. Во дворце давно уж не свечи, и приказчик сам батюшку уговаривал, чтоб тоже электричество провел, мол, так оно выгодней будет. Только батюшка упрямый.

Будь маменька жива, она б сумела достучаться.

И Аленушку свою не стала бы неволить. Сама приговаривала, что в невольном браке счастья не сыскать, а жить несчастливою... зачем?

Вот и Аленушка не знала, зачем.

Спешила.

Бежала.

Как же... она так боялась, так... когда батюшка велел собираться, не посмела перечить. В последний год характер его сделался вовсе невыносим. Прошлого раза, когда лишь сказала она, что есть у нее дружок сердечный, за палку хватился и по плечам... больно было, а целитель после с батюшкой беседовал. Тот и сам каялся, купил шелку на платье, желтого, и еще поплину в полосочку, пообещал, что без Аленушкиного на то согласия замуж ее отдавать не будет... однако раскаяния ненадолго хватило.

Велел собираться.

Мол, конкурс... а Аленушка раскрасавица найпервейшая, и даже если цесаревич остолопом будет и не заметит этакой красоты, то найдутся иные, достойные... очень он мечтал за достойного Аленушку выдать, чтоб при титуле и положении.

Деньги-то у батюшки имелись.

Его отец из простых был, да сумел подняться и даже местечко прикупить в купеческой гильдии, после и женился с прибытком, с титулом... и маменьку любил.

Как умел.

Это он сам так приговаривал, мол, как умел... а от маменьки осталась цельная комната с драгоценностями. Аленушка в нее частенько заглядывала, перебирала каменья, пытаясь в них отыскать частицу тепла, которого ей так не хватала. А тятенька только и повторял, что все богатства мира не способны ему Марфушеньку заменить... сам повторял, а Аленушку...

...она опомниться не успела, как в экипаж запихнули. И батюшка велел строго-настрого: себя блюсть и с неподходящими особами знакомств не заводить, а если выпадет случай, попасться на глаза императрице-матушке и произвести впечатление.

Как?

Аленушка не ведала. Она хотела милому другу письмецо отправить, но забоялась: тятенька с Аленушкой отправил сродственницу свою дальнюю, злую, что собака цепная. Следила за Аленкой в оба глаза и во дворце только отстала, и то, потому как со своим сопровождением не положено.

Тут-то Аленушка письмецо и написала.

И лакею сунула рубля, чтоб отправил. Тот божился, что все исполнил, только же... получил ли милый друг послание? Поверил ли, что вины Аленкиной нет ни в чем? Что будь ее воля, немедля бросила бы и тятеньку, и матушкины каменья драгоценные, как есть, пошла бы за ним, за любовью своею, голой и босой, зато счастливой...

...тут Димитрий едва не выпал из девичьей памяти, до того нелепой показалась она ему. Голой и босой... а дружка этой красавицы проверить стоит.

...она маялась, так маялась ответа ожидая... и боясь, что не получит: все ж царский дворец, а друг ее сердечный, Микитушка, пусть и хорош всем, но беден.

И титула не имеет.

Кто его сюда пропустит?

Однако же, увидав на кровати бумажку, прямо расцвела вся. Запело сердечко, душа задрожала, руки затряслись и колени ослабели...

...неужели...

А в письме-то всего пару слов.

«Сбежим. Жду в полночь, в парке».

И тогда-то Аленушка поняла: все сладится... всенепременно сладится... она выскользнет: за ними, почитай, и не следят, не тятенькин дом, где от прислуги не протолкнуться, и всяк перед барином выслужится норовит. Нет... она будто бы ко сну отойдет, а после уж...

...плохо, что денег у нее нет.

И из драгоценностей лишь жемчуга нитка да серьги. Конкурсанткам они не положены, и те, что есть, Аленушка своевольно прихватила. Но... разве ж в деньгах счастье? Да и после тятенька всенепременно простит их. Погневается слегка, погрозится всеми карами.

Но простит.

Особенно, когда ребеночек появится. Сам, небось, говаривал, что только ради внуков на свете задержался...

Она собрала узелок и с трудом дождалась, когда часы дворцовые сыграют одиннадцать. И тогда встала. Выглянула в пустой коридор.