Уже потом, выпивши чаю с самолично испеченными кренделями - готовить Софочка умела и потому кухарка ее искренне недолюбливала, чувствуя, что тут обмануть не выйдет - Соломон Вихстахович пригласил в кабинету сына и супругу.
И уже там, усевшись в креслице, сказал:
- Возможно, нам придется уехать...
- Куда? - поинтересовался Додик, расстегивая пуговки на жилете. Матушка следила, чтобы кушал мальчик сытно и много, ибо всякий знает: умственная работа утомляет изрядно.
- Не знаю пока... главное, чтоб отсюда.
- Из Арсинора?
- Из империи, - он и сам жилет расстегнул, отдавая должное умению Софочки домовничать. А ведь предупреждали его, что за здоровьем следить надобно, и диету блюсти, и вообще...
Додик нахмурился.
Софочка всплеснула пухлыми ручками. Вот ей полнота шла несказанно, сглаживала острые по девичьим годам черты лица, придавая должные уютность и степенность. И кружевные наряды лишь подчеркивали зрелую женскую прелесть.
- Так все серьезно? - Додик почесал переносицу. - Слухи до меня, конечно, доходили... но я, право слово, значения не придавал.
- Какие слухи?
Соломон Вихстахович вынужден был признать, что его многолетний опыт, равно как и умения, оказались бессильны. Откудова взялись эти в высшей степени престранные слухи? Почему вдруг зацепились за людские умы? Поползли, вытесняя все прочее, будоража дурное...
- Что царь околдован, царевич тоже, что скоро болезни пойдут на мир, а следом империю заселят змеелюды... - Додик скривился, будто бы и говорить об этом ему было неприятно. - Однако я полагал, что люди здравомыслящие подобному не поверят...
- Здравомыслящие, может, и не поверят, - Соломон Вихстахович положил руку на грудь. Бьется, окаянное, беспокойничает. И диету блюсти бы надобно, но как, чтоб Софочку не обидеть? - Только сколько их, здравомыслящих...
Додик кивнул.
А Софочка замерла с платочком в руках.
- Мне тут предложили пропечатать несколько статеек, но... я отказался. Я себя уважаю. И что бы там ни говорили... - гнев кольнул больное сердце иглою. - Мы не разносим сплетни... не те, которые мне пытались сунуть...
...и предлагали ни много, ни мало, но пятьдесят тысяч золотом. В любой банк, на выбор Соломона Вихстаховича, на счет анонимный, либо же наличными, коль ему так спокойнее. И сумма была приличною, да только тем и смутила.
И еще чутье, позволившее уцелеть в погромах и в целом преуспеть, подсказывало, что связываться с оными людьми выйдет себе дороже.
Нет, Соломон Вихстахович, может, и трусоват, но зато дожил до седых волос.
Детей вот вырастил.
И на внуков посмотреть собирается.
- А потому, Софочка, поспешай... думаю, вам с девочками самое время на воды отправиться. На Лазурном берегу, конечно, дороговато... но приглядеться, домик снять, а там оно и видно будет.
Он вытер испарину.
- Нынешний продавать станем? - уточнил Додик.
- Пока погодим.
Денег хватит на безбедную жизнь, даже если вовсе больше делом не заниматься, и на приданое дочерям Соломон Вихстахович отложил, и на иные надобности. Нет, бедность им не грозит, тем паче, что Софочка к состоянию относилась прерачительно.
- Тогда... если я в Сорбонну попробую? - Додика волновал прежде всего вопрос учебы, ибо себя продолжателем отцовского дела он не видел, а Соломон Вихстахович, понимая сына, не неволил его. - По деньгам оно не сильно дороже выйдет...
Софочка тихо вышла, оставив мужчин обсуждать пренеприятные нынешние дела. Ей предстояло объявить об отъезде девочкам. И сделать это следовало так, чтобы не ввести их в волнение. У Розочки поклонник образовался, девочка вполне заупрямится способна, младшенькие-то обрадуются, а ей...
...с другой стороны воды.
Заграница.
И отъезд ненадолго... сперва ненадолго, а там оно видно будет.
Вечером Соломон Вихстахович, плеснувши коньяку, который потреблял исключительно по особым случаям, перелистывал бумаги. Одни отправлялись в стол, другие - в огонь, благо, камин горел ровно, третьи уходили в папку, которую он вознамеревался забрать с собой. По-хорошему и их следовало бы сжечь, но...
...пригодятся. Как бы оно дальше не повернулось, а все одно пригодятся.
Разобравшись с делами текущими, благо, во всех был порядок, Соломон Вихстахович подвинул к себе лист. Подумал... ах, до чего нехорошо с Лизаветушкой вышло. И пусть договор свой он исполнил, да и ныне перевел ей остаток денег, однако...
...предупредит.
А дальше пусть сама думает, оставаться ей или тоже куда уехать.
...если вдруг захочет продолжить, то управляющему Соломон Вихстахович четкие инструкции оставил, не обидят.
Лизавета маялась мигренью.
Напасть эта, весьма приличная для девиц благородного сословия, прежде обходила ее стороной. А ныне... то ли волнения причиной были, то ли полуночные обсуждения, затянувшиеся до самого рассвета, то ли еще какая напасть случилась - тетушка баила, что мигрени приключаются при растущей луне, которая на корни волос влияние оказывает - но голова болела изрядно.
Лизавета морщилась.
Терла виски и старалась сдержать мучительный вздох, тем паче, что обе княжны выглядели пресвежо.
- Будешь? - шепотом поинтересовалась Одовецкая, сунув в руку фляжку. А Лизавета приняла, наклонилась и хлебнула, что было наверняка неразумно, но... от мяты полегчало.
Были там и иные травы, но...
- Погоди, сейчас подействует, - Одовецкая протянула фляжку и Таровицкой, которая тоже не стала отказываться. - Надобно еще продумать, в каком порядке выступать станем...
- Сперва ты... про медицину и все такое. После я... и Лизавета уже в конце с предложениями. Как вчера и собирались... волнуешься?
Лизавета пожала плечами
Волновалась. Немного.
Или много?
Все ж выступать перед высочайшим собранием - совсем иное, нежели перед сокурсниками, да и присутствие Ее императорского Величества несколько смущало. Но что делать? Как ни странно, но травы пошли на пользу. Боль не исчезла, скорее уж попритихла, позволяя Лизавете оглядеться. Надо же... а она и не заметила, когда все переменились столь чудесным образом.
Платье из темно-синего полотна доставили утром с настоятельною рекомендацией оное платье примерить. Было оно впору. Сидело преотлично. И широкий матросский воротник с белой полоской смотрелся вполне себе уместно, как и крупные квадратные пуговицы. К платью прилагались коротенькие перчатки и туфельки на устойчивом низком каблуке.
И только теперь Лизавета поняла, что синие платья с этими вот квадратными пуговицами достались всем. В них сидела и мрачная Залесская, которая привыкла выделяться, а ныне и броши не заколола, и Одовецкая, крутившая пуговичку с презадумчивым видом, и Таровицкая. Что характерно, на последней платье удивительным образом гляделось легкомысленным.
Лизавета моргнула.
Но девиц в синих нарядах меньше не стало. Воротнички, каблучки... когда сказано было, что Ламанова конкурсантками займется, Лизавета, честно, думала об ином, но... вот такое... они на институток похожи. И кажется, эта мысль пришла в голову не только ей.
- А... - Лизавета потерла висок. - Что происходит?
- Ничего, - Таровицкая ковыряла остывшую овсянку. - Просто кто-то решил, что выделяться надо не нарядами...
Принимали их в личных покоях Ее императорского Величества, в кабинете императрицы, комнате преогромной, на четыре окна, три из которых выходили на дворцовую площадь. Стены и мебель здесь были крыты светло-голубым дама с белыми узорами, отчего комната казалась еще более светлой и просторной. Задняя часть ее имела полукруглую форму, равно как и огромный диван, вытянувшийся вдоль нее. На диване и устроилась императрица, казавшаяся еще более хрупкой, чем при первой встрече. Окруженная фрейлинами и придворными дамами, она удивительным образом умудрялась не потеряться в пестрой толпе их. И смотрела, казалось, прямо в душу... то есть, казалось так, наверняка, не одной Лизавете, потому как кто-то рядышком вздохнул, кто-то ойкнул, но чувств лишаться не стал, что было весьма благоразумно.
