Артиллеристы же, отвернув на обочину, быстрым рывком вышли на позиции, разделившись на две тройки. Перекрывая своими жерлами дорогу, отсекая для неприятеля пути отступления. Причем не только выехали и встали правильно, но и успели за ту же минуту зарядиться, загнав в ствол заряды с крупной картечью. Проткнули картузы да подсыпали затравочного пороха.

Раз. И отряд полностью изготовился к бою. Отчего ландмейстер опешил. У него, конечно, были воины в сопровождении. Но связываться с этими пехотинцами он не имел ни малейшего желания. Тем более что даже с первого взгляда ему становилось понятно — исход боя, ежели он начнется, вряд ли сложится в его пользу.

— Спокойно! — Воскликнул он по-русски. — Что здесь происходит?

— По какому праву вы попытались атаковать нас? — Холодно процедил Семен Безухов.

— Атаковал? Что за вздор! Я просто ехал по дороге!

— И просто хотели стоптать моих людей? — Все также холодно, процедил Семен.

— Я… — начал было говорить ландмейстер, но осекся. Бердыши, направленные в сторону его небольшого отряда, равно как и дула аркебуз выглядели чрезвычайно недружелюбно. А орудия чуть в стороне вообще угнетали. — Я приношу вам свои извинения. Я и мои люди не хотели причинить вам вреда. Мы просто спешим. Дела.

Семен помолчал немного. Осматривая взглядом этих людей, после чего кивнул каким-то своим мыслям и ответил:

— Хорошо. Проходите. Но впредь смотрите, куда прете. — произнес он и жестом руки предлагая катиться куда подальше. Чем ландмейстер с его окружением и воспользовались…

— Почему вы этому быдло позволили с собой так разговаривать? — Наконец спросил один из аристократов, сопровождавших Бернхарда, когда они отъехали на добрую лигу. — Мы послы и находимся под защитой короля.

— До тех пор, пока сами не атакуем его людей, — тихо ответил фон дер Борх.

— Да кто поверит словам этого быдла?

— А что, ты думаешь после этого боя будут другие слова? — Нервно хохотнул другой аристократ. — Я был под Вильно. И я не сильно рвусь на тот свет, сталкиваясь лоб в лоб с русской пехотой.

— Судя по всему, придется, — тихо произнес ландмейстер и несколько человек, которые хотели было уже подшутить над этим боязливым аристократом, заткнулись.

— Что? Но почему?

— Папа не нашел способа примирить нас. Он запретил мне давать Иоанну вассальную клятву пока тот православный. Король же не отступит. Ему нужна Рига и Двина. А значит он выступит войной на нас, дабы усмирять своих беспокойных вассалов.

1477, 15 июня, Москва

Переговоры зашли в тупик. И обострение в религиозном кризисе достигло следующей стадии. Причем король Руси в этой «собачьей свалке» теперь чуток сместился в сторону православия, что немало разозлило Рим. Слишком ревностно там к этому отнеслись.

Казалось бы, почему Иоанн «лез в бочку»? Зачем обострял? Во всяком случае, так могло бы показаться со стороны. Однако его реакция была не более чем защитой.

Суть-то в чем?

В 1469 году Иоанн начал свою вендетту с целью покарать убийц матери, из-за чего вступил в клинч с православием. И даже смог свалить его верхушку на Руси. А в 1472 году сделал первый шаг навстречу Риму. И что? Рим как-то успел реализовать это преимущество? Нет.

Да, он прислал парню документы, подтверждающие юридическую правомерность его притязаний на титул «король Руси» и даже простенькую корону. Да, Рим обеспечил Иоанна с отцом католическими невестами. И да, Святой Престол заинтересовался Персидской торговлей, начав агитировать за ее становление всех вокруг. Но вяло. Ибо Иоанна не знали и ему не доверяли.

И на этом — все.

Потому что главную проблему Иоанна — острый недостаток священников «в полях» Рим не только не решил, но и даже не пытался. То есть, вел себя тем же способом, каковой практиковал уже больше двухсот лет. В католичество-то пытался перетянуть, но практически безвозмездно. Из-за чего успех ему в этом деле сопутствовал только там и тогда, где получалось убеждать огнем и мечом.

Но мы отвлеклись. Что получилось в итоге? Ничего особенного. Обычный очередной тупик. Причем общая логика его получалась на удивление мерзкой.

Сначала православный Патриархат попытался избавиться от Иоанна и его матери, пытаясь пристроить Зою Палеолог на Московском престоле. Не вышло. Молодой лев показал зубки и потерявший бдительность клир на Руси оказался забит в изрядном числе.

Лев обиделся и попытался прибиться к Святому престолу. Но тот далее общего одобрения ничего не предпринимал для приручения этого молодого, но уже свирепого хищника.

Выждав время и более трезво оценив ситуацию, православный Патриархат Константинополя сделал новый шаг, решив играть ва-банк. Уж больно лев вырастал опасным и свирепым. Настолько, что на горизонте в их грезах замаячило возрождение Византии, которое они жаждали без всяких оговорок. Да, перебежали на сторону магометан, когда стало жарко. Да, верно им служили. Но без всякого удовольствия. А тут появился кто-то, кто выглядел сильнее Мехмеда. Существенно сильнее. И этот кто-то мог не только освободить Константинополь, но и был православным. Пока еще был. Пусть и номинально.

Этот шаг ва-банк вынудил Иоанна отклониться в сторону православия. Что вызвало рост раздражения в Риме. Ведь тот вел себя как капризная и избалованная девка. На себя одеяло тянул, а взамен — ничего. Обычное дело. Как и реакция Рима на это раздражение. Он попытался наехать и фактически лишить Иоанна одного из самых ценных его трофеев минувшей войны — Ливонии. Не в личном владении, понятно, а в вассалитете. Но сути это не меняло, ибо порт Рига выглядел в глазах короля Руси намного более интересным, нежели Новгород. Но фактический ультиматум, вынуждающий ради принятия Ливонии либо принять католичество, либо Ферраро-Флорентийскую унию, заставил Иоанна вновь показать зубки, пригрозив Риму компроматом и сделав встречное, компромиссное предложение.

Почему он не мог принять католичество? Потому что у него не было в достатке католических священников на Руси. А городское население являлось православным[1]. Из-за чего такой поступок ставил короля в оппозицию со своими подданными, провоцирую многочисленные бунты. С унией все выглядело еще хуже, ибо она загоняла Иоанна в положение «свой среди чужих, чужой среди своих». То есть, из православного мира он уже отторгался, а в католический еще не включался. И священников, каковых был острейший дефицит, это ему не добавляло.

Нунций же, следуя в рамках местечковой политики, характерной для Святого престола последних столетий, не видел и не понимал всего курьеза сложившейся ситуации[2]. И того тупика, в который он сам, вместе со своим патроном загоняли короля не видел и видеть не хотел. А потому продолжал действовать в рамках своего скудного разумения…

— Она нас поддержит? — Тихо спросил Родриго у духовника королевы.

— Я не знаю, — покачал тот головой. — А прямо спросить опасаюсь.

— Она хочет, чтобы ее сын вырос честным католиком?

— Без всякого сомнения.

— Ну вот и хорошо. Значит она на нашей стороне.

— Ваша Светлость, я бы не делал поспешных выводов. Элеонора женщина умная, но не кровожадная. И ни в коем случае не желает смерти своему супругу.

— Но, если он умрет, она ведь поддержит нового короля — трехлетнего Владимира. Она сможет стать регентом при нем?

— По местным обычаям она не сможет стать регентом. Скорее им станет дядя нынешнего короля — Андрей Васильевич, герцог Боспорский. А он — православный. И общения с нами не одобрял изначально.

— Вздор! У деда нынешнего короля — Василия Васильевича регентом по малолетству была его мать — Софья Витовтовна, княжна литовская. И поговаривают — справлялась она отлично.

— Элеонора не Софья.

— Это очевидно. Имена у них отличные.

— Дело не только в именах. Элеонора слишком мягкая, а Софья дама была лихая. Когда татары подошли к Москве, эта литовская княжна уже будучи старушкой, возглавила оборону города и развила кипучую деятельность немало в том преуспев. Она до самого своего конца была крайне активна. И Иоанн, поговаривают, в нее уродился. Во всяком случае о том бают те, кто ее знал лично. На месте не сидела — до всего ей было дело. Не баба, а муж в юбке. Элеонора не такая.