Эти размышления и заставили короля не пороть горячку и не делать поспешных выводов. Тем более, что наблюдение за Родриго не дало никаких особенных выводов. Он встречался, общался, консультировался, но все как-то не о том и не с теми. А его контакты с тем же духовником Элеоноры не выходили за рамки приличия. Тем более, что они почти всегда общались в присутствии третьих лиц.

И само нападение оказалось совершенно неожиданным. Даже несмотря на то, что Иоанн продолжая развивать наблюдение за городом, укреплял сеть наружного наблюдения. Теперь в Москве у него имелись не только профессиональные нищие на паперти, слушающие и смотрящие за тем, что вокруг болтают, но и детишки, веселыми стайками «летающие» по улочкам. А городовые после каждого патруля отчитывались о том, что и где видели необычного. Даже первые профессиональные «видуны» завелись. Которые выступали как бригадиры для нищих да детей.

А в приказе Евдокима целую избу поставили, чтобы там сидели внимательные к деталям головастые самородки, да обдумывали все полученные сведения. Этакий эрзац аналитический отдел. После чего Евдоким уже королю о выводах докладывал и получал санкции на более решительные действия, опираясь в них на городскую стражу или, если потребуется, войска.

Так вот — сейчас Евдоким стоял и думал, рассматривая эту схему. И понимал, что окончательно запутался. Он не мог понять главного — кто провернул попытку переворота.

Родриго был без всякого сомнения заинтересован. Но… наблюдения не показывали его причастности. То есть, он хотел, недовольный слишком жесткой позицией короля, но не мог. Во всяком случае, рабочих контактов с участниками не прослеживалось. Да, среди них был один из доверенных лиц Борджиа. Но он даже жил отдельно — у неаполитанцев.

Тогда кто? Патриарх? За ним слежку установили только после покушения. И ничего не могли о том сказать. Он мог. Только зачем ему? Ему «кровь из носа» как нужен был именно Иоанн, а не его ребенок, чтобы освободить Константинополь. Он этой идеей едва ли не бредил. Чуть ли не каждое совещание или публичное выступление заканчивал словами о том, что град Константина нужно вызволять из плена.

Неаполитанцы? А им это зачем. Они и так «на коне». Торговля, после воцарения в Милане Людовико Моро, пошла на лад. И по паре караванов каждый год проводят. Деньги на них льются рекой. Положение при дворе Иоанна просто блистательное. Ну убьют они его. И что с того? Что это им даст? Настолько значимого, чтобы они рискнули всем. Ведь в случае весьма вероятного провала, они могли потерять все. Вообще все, включая жизни. Вставшая на дыбы армия легко бы приняла сторону Андрея Васильевича и растерзала итальянцев походя. Как лев ягненка.

К какой партии не подойди — везде шла какая-то нестыковка.

Требовалось как-то получить более «интимные» сведения. А брать и колоть уважаемых людей было нельзя. Во всяком случае, пока он не получит верных доказательств их причастности.

Голова пухла и гудела.

Евдоким мысленно проклял себя за свое рвение. В который раз. Полез куда его не просят. И вот — сидит, не зная с какого конца за дело взяться. Ему остро не хватало знаний и опыта. Не по Сеньке шапка выходила. Но король в него верил. И ему жутко не хотелось его разочаровывать.

Поэтому он протер лицо и в очередной раз уставился на схему, нарисованную мелом на доске, пытаясь выявить взаимосвязи. И проверяя ее на точность. Не упустил ли он чего важного? Выгоды какой. Или связей родственных, али любовных. Антипатии природной. Или еще каких нюансов. Но раз за разом тупил.

— Поспать тебе надо Евдоким, — хлопнул начальника по плечу, его ближайший помощник и друг, что перешел с ним из городской стражи.

— Поможет?

— Кто его знает? Но в таком виде ты уже и буквы туго различаешь. Да и вообще — нужно отвлечься. Просто выкинуть все это из головы. А потом, вроде как позабыв, вновь глянуть. Может за что глаз и зацепиться?

— Отвлечься говоришь?

— Сходи к Патриарху. Ты ведь обещал как-то старика попарить в королевской бане[3]. Вот. Уважь его кости. Поработай веничком. Он ныне близок к королю. Всяко худо от такого дела не станет…

[1] Можно и травой ограничиваться, но тогда кони становились вялыми, быстро утомляемыми и мало пригодными для боя. Такой подход был возможен только в ситуации с ездящей пехотой, которая не практикует конного боя, а использует конский состав исключительно для передвижения.

[2] Скорость перегона табуна в среднем не должна превышать 16–20 км в день. При преодолении территорий с плохими пастбищами и недостатком водопоя скорость можно увеличить до 35–40 км в день. Но при этом нужно ожидать, что часть животных скорее всего заболеет и ее придется забить, чтобы не тормозить табун.

[3] Классическая баня на Руси появилась достаточно поздно. Есть упоминания о банях на Руси века с V–VI. Но тогда это были небольшие землянки, которые топили по-черному. И там попариться в привычном смысле слова было попросту невозможно. Скорее прокоптиться, что активно использовалось для асептической обработки кожи и волос, так как дым и жар немало способствовали борьбе с паразитами. В XV–XVI веке начинают применятся срубы для бань. Но они все еще топились по-черному. Поставленная Иоанном королевская общественная баня топилась уже по белому, то есть, дым отводился в печные трубы. И представляла собой вполне современный тип, который сложился на Руси в оригинальной истории только к XIX веку.

1478 год, 19–20 июля, к северу от руин Салачика

Поняв, что через османский флот не пробиться и на артиллерию его не выманить, Иоанн решил действовать иначе. Он выгрузил с плавсредств людей и обозное хозяйство. Привел все в порядок. И выдвинулся в Крым на «одиннадцатом маршруте», то есть, своим ходом.

Опыт маршевых переходов к этому времени у его людей накопился большой. И личный состав натренировался правильно «чапать», и командиры с умом подчиненных водить. Поэтому нормированный марш у него шел со скоростью примерно 4 км/ч по восемь часов чистого хода, само собой с обеденным часовым перерывом и восемью передышками в четверть часа, во время которых шла перемотка портянок, сухой стороной вниз. Из-за чего в день его бойцы проходили по этой степи примерно тридцать два километра. А каждый четвертый день — дневка полноценного отдыха.

При этом и люди, и лошади получали усиленное, калорийное питание, чтобы быть в тонусе. А офицеры и унтера самым внимательным образом смотрели за состоянием здоровья бойцов и конского состава. Проверяя, например, туже обувь и ноги у подчиненных каждое утро, обед и вечер.

Опыты, проведенные королем, показали, что было бы недурно переобуть всю армию в сапоги. Ибо связка из портянок с короткими сапогами до середины голени да крепкой, подбитой подошвой делала всякие выкрутасы с любого рода ботинками на марше как бык овцу. В такой обуви и нога в сухости, и голеностоп лучше держится. Но, увы, пока этот вопрос не удалось решить. Поэтому его пикинеры, аркебузиры и артиллеристы, вкупе с нестроевыми, продолжали рассекать в ботинках с достаточно высокими берцами на шнуровке. Где-то на ладонь выше костяшки. Не армейские бутсы, конечно, но портянки уже применять с ними было можно, и обмотки. И уж разумеется не сапоги, с которыми в этом деле, без всякого сомнения, ничего не сравниться.

Однако, несмотря на ворчание короля, по сравнению с пехотной обувью иных стран, эти ботинки выглядели космосом. Особенно их подошва. Крепкая. С каблуком, подбитым полукруглой подковкой, товарка которой красовалась на носке, защищая его от сбивания. Причем передняя подковка была по переднему краю отогнута вверх, прикрывая не только подошву, но и часть носка. Кроме того, в передней трети подошвы были вбиты гвозди с коническими четырехгранными шляпками, выполняющими функции шипов протектора. Из-за чего проходимость пехоты резко взлетала в небеса. Да и вообще, что пикинеры, что аркебузиры крепко стояли на ногах в прямом смысле этого слова. Просто так не подвинешь. В остальном мире ничего такого не было от слова вообще. Когда-то, еще в Древнем Риме употреблялись также подбитые боевые сандалии (калиги) с той же целью. Но те времена безнадежно ушли. И такая обувь была всем вокруг в новинку. Личному составу же она нравилась. Крепкая, ладная, нормально сшитая по лекалам. Отчего идущая не только по фиксированным размерам, что упрощало снабжение войск, но и сразу парами, то есть, с разделением на левую и правую «туфлю». А не как раньше, когда обувь делалась мягкой и общего вида с тем, чтобы потом разносив, подогнать ее под конкретную ногу. Обмять, так сказать.