— Ты больна? Ты больна? Я уже давно пытаюсь тебя разбудить — буря утихла, но ветром свалило дерево, и оно сломало наш забор и разбило витрину в магазине. Везде осколки стекла и опилки — в них можно утонуть. Папа говорит, что мы с Джеффом сегодня в школу не пойдем, здесь слишком много работы. Вообще-то я думаю, что мы будем только мешать друг другу. Но Джефф наверняка улизнет к компьютеру, так что его вряд ли следует принимать в расчет.

Пока Рут говорила, Хетта дрожащими руками искала одежду. У нее все еще кружилась голова, она чувствовала себя разбитой и не совсем понимала, где находится; но эти ощущений были знакомы ей, и она знала, как справиться с ними. Через несколько минут она уже оделась и была в кухне, непричесанная, с опухшими глазами, чувствуя во рту привкус… песка. Она готовила завтрак, как делала это каждое утро, едва воспринимая необычный шум внизу, в магазине. Привычка удерживала ее, привычка и страх поддерживали ее, как руки Рут.

Поддерживали ее, как руки незнакомого смуглого человека. После того как Хетта поставила грязную посуду а посудомойную машину, она осмелилась взбежать наверх, умыться и причесаться… Волосы были жесткими и пыльными. Она взглянула на крышку комода и на голый деревянный пол и увидела… песок. Возможно, это были опилки, принесенные вчерашней бурей; но ни одно дерево не могло дать таких гладких и блестящих шариков. Некоторое время она вглядывалась в них, неподвижно стоя со щеткой в руке, затем отложила щетку, подошла к кровати и откинула простыни.

Песок. Опять тусклый, мерцающий песок. Его было слишком мало, чтобы собрать рукой, но можно было нащупать кончиками пальцев, поднять к свету и рассматривать снова и снова, словно сотни крошечных зеркал.

Следующей ночью Хетта погрузилась в сон, будто ныряя глубоко в воду, но, если ей и снилось что-то, она ничего не запомнила, и, проснувшись наутро, она не нашла в своей постели блестящих, как осколки стекла, зерен. «Мне показалось, — подумала она. — Мне все это привиделось». Это была худшая минута в ее жизни. Хетта уже оделась и была готова спуститься вниз и готовить завтрак, но вдруг почувствовала, что не в состоянии сделать этого. Даже мысль о гневе отца не могла заставить Хетту покинуть спальню и встретить этот день, следующий день, оставшиеся дни здесь, видеть людей, тех, которых она знала лучше всего. Хетта присела на край кровати и мрачно уставилась в никуда — картины ее жизни проносились перед нею. Но привычка оказалась сильнее: она подняла Хетту на ноги, и повлекла вниз по лестнице, и, как вчера, помогла ее рукам, ногам, телу выполнять привычную работу. Но вчерашний день был вчерашним днем. Сегодня в ее мыслях была только тьма.

В эту ночь она боролась со сном и его иллюзиями. Это, наверное, из-за бури, размышляла Хетта, ворочаясь в постели на скрученных, словно веревки, простынях. Из-за воздуха, принесенного бурей: в нем было больше кислорода, чем обычно, или меньше, и это странно повлияло на мозг… Ветер занес в ее кровать осколки, похожие на песок; когда-нибудь, но не слишком скоро, она спросит Рут, не находила ли та в своей постели песка на следующий день после большой бури.

Хетта глубоко вдохнула: в воздухе был разлит незнакомый пряный аромат, аромат скал и земли. Она лежала на спине и, по-видимому, наконец сбросила с себя мятые простыни — нет, что-то было обернуто вокруг ее щиколотки — все тело почему-то было тяжелым, она чувствовала слабость и даже не могла открыть глаза. Но она не спала, не должна была спать. Легкий ветерок касался ее лица, принося с собой незнакомые запахи; странно, ведь ее окно выходило на улицу, а с улицы пахло гудроном, выхлопными газами, опавшими листьями и доносились запахи из закусочной Бенни на углу напротив.

Она застонала и с большим трудом пошевелила одной рукой. Руки были сложены на животе; она пошевелила одной рукой, пока та не упала рядом, ладонью вниз. На чем она лежит? Кончики пальцев ощущали нечто не похожее на хлопчатобумажную простыню, истончившуюся от бесконечных стирок. Что бы это ни было, материал был толстым и податливым, а под ним чувствовалось нечто более твердое, чем старый матрас у нее дома.

Чья-то рука скользнула ей за плечи, приподняла ее на несколько дюймов, подложила ей под голову подушку. Хетта почувствовала другой запах, похожий на бренди или виски и в то же время ни на один из напитков — ее обоняние садовода различило запах настоя из трав, и она расстроилась, не узнав их. Хетта открыла глаза, но увидела только тени.

— Ты можешь пить?

Она покорно открыла рот, чашку прижали к ее губам и наклонили. Она сделала небольшой глоток; что бы это ни было, напиток обжигал и смягчал одновременно. Хетта глотнула, тепло и покой разлились по телу. Она больше не чувствовала свинцовую тяжесть и смогла сфокусировать взгляд.

Хетта была в пещере с каменными стенами и песчаным полом. В стенах были ниши с масляными лампами. Она узнала этот дымчатый золотой свет, вспомнив, как дома отключали электричество. Когда она была младше и маленький городок ее прадеда еще не поглотили пригороды Мончестера, у них часто отключали свет. Тогда мать еще вставала с постели, а бабушка часто читала Хетте по вечерам без света, говоря, что сказки лучше всего помогают прогнать ночь за дверь, где ей и место. Когда позапрошлым вечером Хетта чистила старые масляные лампы и доставала свечи и спички, ей по-прежнему слышался голос бабушки, начинавшей историю: «Как-то раз…» Единственное, чего не хватало Хетте в бабушкиных сказках — в них не говорилось о пустынях. Внезапно на глаза у нее навернулись слезы, и она моргнула, чтобы смахнуть их.

«Пещера, — подумала она, — пещера с песчаным полом». Она посмотрела на мерцающие зеркальные осколки, похожие на найденные ею в постели два дня назад.

Я никогда не слышал ни о Роаншире, ни о Манчестере. Действительно, буря занесла тебя далеко. Эта страна называется Дамар, и ты находишься на четвертой Песчаной Границе, на краю Великой Пустыни, которую мы называем Каларшам.

Хетта почувствовала, что кто-то подобрал ей волосы и скрутил их в пучок. Она судорожно вздохнула, и чашу убрали от ее губ, а рука прочнее ухватила ее.

— Ты выпила слишком много, это очень крепко, — раздался голос у ее уха; но не напиток заставил ее задрожать.

Она села и повернулась, чтобы опустить ноги на пол — одна щиколотка была забинтована, — поддерживающая ее рука неохотно позволила ей это. Она обернулась, чтобы взглянуть на обладателя руки, — и увидела человека, который приснился ей две ночи назад, — он спас ее от песчаной бури.

— Где я? — спросила она. — Не может быть, чтобы я была здесь. Мне это снится, но как же я не хочу, чтобы это оказалось сном! Я не хочу возвращаться домой!

— Здесь ты в полной безопасности, — мягко ответил человек. — Это место существует на самом деле, оно тебе не снится, хотя путешествие и могло тебе привидеться. Это помещение столь же реально, как и ты сама. Оно выдержало множество лет и множество песчаных бурь — хотя я должен признаться что таких, как эта последняя, не было даже в истории этого святилища.

— Ты не понимаешь, — начала Хетта, затем слабо засмеялась, и ее смех был печален: она спорила с порождением своего сна.

— Скажи мне, чего я не понимаю, — улыбнулся он. — Я знаю то, что ты едва не умерла недавно там, снаружи, потому что твой Стражник чуть было не потерял тебя. Этого довольно, чтобы любой человек разволновался. Не расстраивайся. Выпей еще глоток тиарнка. Он хорошо помогает при волнениях и расстройствах.

Хетта взяла у него чашку и опять ощутила вкус напитка. Снова тепло и покой разлились по ее телу, но она чувствовала, как ее организм борется против них, как это было, когда несколько лет назад доктор прописал ей снотворное. Она была вынуждена прекратить принимать таблетки. Она сплела пальцы вокруг чашки и попыталась позволить тиарнку делать свое дело. Она глубоко вдохнула. Воздух был пряным на вкус, и она вновь ощутила легкое дуновение ветра; где было окно, через которое проникал ветер, но не могла проникнуть буря?