От того, что она почти дословно повторяет, как эхо, слова Эвана, Майка чуть не стошнило. А она тем временем рассуждает, как чудесно для него было бы совершить путешествие, насколько бы это расширило его горизонты. Однако он слышит то, что она па самом деле говорит: что он здесь чужой и, наверное, всегда был чужим.

Заявить такое и при этом даже не взглянуть ему в глаза?

Он смотрит на дверную ручку. Насколько прочна эта защелка? Замки на внутренних дверях предназначены только для тех, кто живет с тобой бок о бок, чтобы ты не мог случайно войти в комнату в тот момент, когда кто-то решает, что пора тебя возненавидеть. Такие замки не предназначены для защиты от воров. Если уж воры оказались внутри дома — а некоторые даже попадают туда по приглашению, — тогда поздно от них закрываться.

Он достает из кармана бумажник, откуда вытягивает удостоверение школьника. Оно плотное, вроде кредитки, за последний год ни разу ему не пригодилось. Разве что в качестве инструмента для взламывания замков. Он вставляет удостоверение между дверью и косяком, подводит к язычку замка, и тот вскоре поддается с тихим щелчком — вот тебе и надежная домашняя охрана. За весь учебный год Майк не узнал ничего другого, что хотя бы наполовину оказалось таким полезным.

В спальне его встречает тот же самый, хотя и не такой сильный, запах, который он прекрасно помнит с того утра, когда заглянул в мусорный бак. Только теперь этот запах кажется ему более чистым и связанным не столько с болезнью, сколько просто с биологией.

Чего он никак не ожидал, так это что Лидии в комнате не окажется. Ее нет на кровати, более того, похоже, здесь вообще никто не спал, даже не присаживался на перину. Кровать стоит гладко заправленная, словно койка в казарме.

Шторы и жалюзи наполовину приспущены, отчего в комнате приятный полумрак, но света вполне достаточно, чтобы Майк обошел спальню и убедился, насколько никчемны все версии, которые они с Чарис придумали. Никаких атрибутов наркомании. Никакого барахла, которое по идее должно накапливаться в берлоге у больного депрессией: объедки, журналы, таблетки снотворного, бутылки спиртного или что там еще. И уж конечно, чего тут нет, так это какой-нибудь вакуумной воронки, в которой она могла исчезнуть.

Майк проверяет под кроватью — только чемоданы и коробки со старьем.

Осталось проверить шкаф, хотя сама идея довольно странная, учитывая его небольшие размеры и глубину. Шкаф-купе, какие часто встречаются в мотелях, правда, вид у него не такой дешевый. Майк толкает одну дверцу на роликах, откатывает справа налево, и в шкаф проникает свет, на пол, но прежде слышит до странности звучный голос Лидии, которая кричит: «Не бей его, не бей!» — только Майк не понимает, к кому обращен этот крик.

Он лежит на полу лицом вниз, чувствует, как Эван переступает через него, после чего слышит, что шаги удаляются в спальню. Оттуда доносится неразборчивое бормотание; кажется, кто-то плачет, а потом вроде кто-то раздевается.

Несколько секунд Майк борется сам с собой, но это не умственная борьба, скорее, борьба инстинктов. Наконец одна сторона одерживает верх, и он ползет, извиваясь, по полу до дверей спальни и протискивается по плечи. Как раз настолько, чтобы видеть, что происходит у шкафа, где Эван исчезает полностью в ячейке, которую они соорудили из Лидии.

Неужели еще несколько минут назад Майк, вспоминая о многочисленных неудачах Лидии со всеми ее парнями, сомневался, есть ли вообще на свете подходящий для нее парень?

Слушая, какие звуки эти двое издают, он понимает, что не следовало делать такой поспешный вывод.

Сейчас, по крайней мере в эту самую секунду, они идеально подходят друг другу.

Когда Майк бросает взгляд вниз, то с испугом пятится и, вероятно, громко кричит, после чего он еще смотрит туда несколько мгновений, просто для того, чтобы переварить увиденное. Что там говорят насчет глаз… иногда они могут тебя подвести, разве нет? Поначалу ему не верится, что все это хотя бы отдаленно связано с Лидией. Это какой-то научный проект. Или несчастный случай на производстве. Парочка могла принести нечто из анатомической лаборатории и пристроить в углу шкафа.

Майк припоминает из школьного курса, что кожа — самый большой человеческий орган, и действительно, наверное, только из нее и можно было сотворить то, что он сейчас видит — мясистую полость диаметром чуть ли не с бочонок. Внутренние стенки удивительно толстые и розовые, как мускулы. Края сооружения приклеены к полу и стенкам шкафа с виду каким-то природным липким материалом.

А самое худшее? То, что из затененной глубины на него смотрят два огромных знакомых глаза… чего или кого? В них словно отражается только одной ей присущее выражение стыда и вины, совсем как тогда, несколько лет назад, когда она одолжила денег своему парню, а тот сразу слинял из города на новой машине, не оставив адреса.

У Майка не укладывается в голове, как такое возможно и каким образом она еще жива. То, во что ее превратили, кажется таким мучительным и уязвимым, как вскрытая рана; а если судить по ее крикам в ночное время, то так оно и есть. Но Лидия, должно быть, сама этого хотела, потому что сотворить такое нельзя за один раз. Майк представляет, что Эван наверняка потрудился зубами. А еще ему понадобилось много терпения и строительных идей, подсмотренных… где? При изучении странных серых сооружений, прилепленных к наружным стенам домов?

Внутренний голос велит ему бежать. То, что Майк видит, слишком большой для него груз, и если промедлить здесь чуть дольше, то случится нечто ужасное. Ему вдруг начинает казаться, будто его самого сжевали и переработали, как тело Лидии.

Разве то, что он видит, не единственное доказательство бескорыстной самоотдачи тому, кого любишь, чтобы он не перестал тебя любить?

И когда Майк все-таки бежит, далеко удрать ему не удается: в коридоре он прямехонько наталкивается на Эвана. Тот сразу смекает, что к чему, — мимо Эвана ничто не проскользнет, — и для парня, который в остальное время производит впечатление амебы, он разъяряется не на шутку. Не успел Майк прийти в себя после столкновения, как Эван хватает его за плечи своими огромными ручищами и швыряет об стену. Майк соскальзывает […]

Это была машина? Или автобус?

Уголок ее рта был запачкан майонезом, а волосы сзади (она не в силах была расчесать их) торчали, словно лапки дохлого паука. Грэм припарковал машину около паба «Британия», из окон которого открывался унылый вид на плоский, грязный берег. Он заказал два горьких пива. Девушка за стойкой была настолько поглощена своими мыслями, что даже не подняла головы, принимая заказ. В баре было безлюдно, только за одним из столиков какая-то парочка внимательно изучала свой фотоаппарат.

— Помнишь, мы ехали в машине? Я держал руку на передаче, а ты положила свою руку на мою…

Джулия посмотрела на него так, словно он попросил ее сделать что-то непристойное. Может быть, и попросил вспомнить. Грэм смотрел, как она двигает стакан, покрывая влажными кружками рассохшийся полированный стол. Он ощущал запах жареного мяса, луковых чипсов, запах дыма маленького поезда, что курсирует между Хиссом и Дангенессом, и примешивающийся ко всему слабый запах моря.