Что-то изменилось.
Последний том, вышедший после смерти Фокса, со словами «ARDOR EX CATHEDRA. УОЛТЕР ВЕРДЕН ФОКС» на корешке.
Я схватила его с полки, развернула корешком к свету.
«ARDOR EX CATHEDRA. УОЛТЕР ВЕРДЕН ФОКС и У. Ф. ФОКС».
Сердце у меня перестало биться. В глазах потемнело. Кристофер пошевелился на постели у меня за спиной, зевнул. Я судорожно сглотнула, резко подалась вперед, положив локти на колени, и открыла книгу.
«Ardor ex Cathedra.
Роман Уолтера Вердена Фокса.
Закончен Уолтером Ф. Фоксом».
— Нет, — прошептала я.
Я лихорадочно пролистала страницы до конца, до последних двадцати, где не было ничего, кроме примечаний и приложений.
Глава семнадцатая. «Наименьшие козыри».
Я листала страницы, не веря своим глазам. Да, вот они, подзаголовки новой главы, все до единого.
«Спасение Утопающего». «Последний Осенний лист». «Эрмалчио и Слезница». «Чудовищная Селитра». «Шрамы». «Сияющий Глаз».
Я задохнулась от страха, руки у меня затряслись так сильно, что я едва не выронила книгу. Я снова взглянула на фронтиспис.
«Закончен Уолтером Ф. Фоксом».
Я посмотрела на следующую страницу, с посвящением.
«Памяти моего отца посвящается».
Я громко вскрикнула. Кристофер вздрогнул и резко сел.
— В чем дело, Айви? Что случилось?
— Книга! Она другая! — почти провизжала я, потрясая книгой у него перед носом. — Он не умер! Сын… он закончил ее, она совсем другая! Она изменилась!
Он поморгал, стараясь проснуться, и взял у меня книгу. Когда он открыл ее, я ткнула пальцем в фронтиспис.
— Вот! Видишь? Она изменилась. Все изменилось.
Я хлопнула Кристофера по руке, по свежей наколке, которую я так и не продезинфицировала, не перевязала.
— Эй!.. Прекрати, Айви, прекрати…
Я уронила голову в ладони и расплакалась, сидя на краешке кровати. Я слышала, как он перелистывает страницы. Наконец он вздохнул, положил руку мне на плечо и сказал:
— Ну, ты права. Но… может, это другое издание? Или что-нибудь такое?
Я помотала головой. Горе и ужас переполняли меня; некое чувство, более сильное и острое, чем паника или даже животный страх.
— Нет, — наконец проговорила я хриплым голосом. — Книга… И вообще все. Мы каким-то образом все изменили. Та карта…
Я встала и прошла в рабочий кабинет — медленной, неверной поступью, словно пьяная. Я включила свет и посмотрела на свой рабочий стол.
— Вот, — тупо сказала я. Посреди стола, отдельно от колоды, лежала последняя карта. Пустая. — Последняя. Последний козырь. Все изменилось.
Я повернулась и уставилась на Кристофера. Он казался озадаченным, встревоженным, но не испуганным.
— Ну и что такого? — Он потряс головой, решился слабо улыбнуться. — Что плохого-то? Может, это хорошая книга.
— Я о другом. — Язык у меня еле ворочался. — Я имею в виду, теперь все будет иначе. Даже если перемены коснутся только мелочей, все равно: как раньше, уже не будет…
Кристофер вышел в гостиную, посмотрел в окно, а потом открыл входную дверь. Через всю комнату протянулся косой бледно-золотой луч, который заканчивался прямо у моих ног.
— Солнце восходит. — Кристофер посмотрел на небо. — Туман рассеивается. Думаю, день будет хорошим. Но жарким.
Он повернулся и взглянул на меня. Я потрясла головой.
— Нет. Нет. Я не выйду из дома.
Кристофер рассмеялся, потом еле заметно улыбнулся своей обычной печальной улыбкой.
— Айви…
Он подошел и попытался обнять меня, но я вырвалась и ушла в спальню. Я принялась торопливо надевать футболку и джинсовые шорты.
— Нет. Нет. Кристофер… я не могу, нет.
— Айви.
Несколько мгновений он пристально смотрел на меня, потом пожал плечами, вошел в комнату и тоже оделся. Потом взял меня за руку.
— Айви, послушай. — Он притянул меня к себе, а свободной рукой указал на лежащую на кровати книгу. — Даже если она изменилась, даже если все изменилось, зачем предполагать самое худшее? Может, все будет не — так уж плохо. Может, это к лучшему.
Я затрясла головой и снова расплакалась.
— Нет, нет, нет…
— Послушай…
Кристофер вытащил меня обратно в гостиную. Солнце уже взошло, и золотистый свет лился в окна. Над зелеными верхушками деревьев на противоположном берегу пруда сияло темно-голубое небо. Над самой землей еще стелился туман, но он постепенно рассеивался. На легком ветру чуть покачивались сосны и березы. Я услышала лай лисы — нет, не лисы, а собаки.
— Послушай… — Кристофер указал на открытую дверь. — Почему бы нам не выйти? Вдвоем? Я буду рядом… черт, я понесу тебя на руках, если хочешь. Мы просто выйдем и посмотрим, ладно?
Я отрицательно потрясла головой, но не стала упираться, когда он медленно двинулся к двери, крепко обнимая меня за плечи — крепко, но не настолько, чтобы я не смогла вырваться при желании. Он не станет удерживать меня. Не станет выволакивать из дома насильно.
— Ладно, — прошептала я. — Ладно. Ладно.
Снаружи все казалось прежним. За ночь распустилось еще несколько астр, красновато-лиловых в туманном воздухе. Одна высокая желтая рудбекия еще цвела вовсю. Мы прошли через садик к берегу, к плоскодонке. В ней сидели стрекозы, красотки и одна бабочка: ярко-оранжевые крылышки с бахромчатой темно-синей каймой, похожие на обрамленные ресницами глаза. Когда мы вошли в лодку, бабочка вспорхнула, на мгновение зависла между нами, а потом понеслась стремительными зигзагами через пруд к западному берегу. Я неподвижным взглядом смотрела ей вслед, пока она не скрылась за террасой.
— Я никогда не был там. — Кристофер указал веслом в сторону, куда улетела бабочка. — Что там?
— Можешь посмотреть. — Мне было больно говорить, больно дышать, но я не умерла. От этого не умирают. — Катрин… она всегда говорит, что в ясный день оттуда можно увидеть Ирландию.
— Правда? Тогда поплыли туда.
Он погреб к дальнему берегу. Там все изменилось. Высокие синие цветы, похожие на ирисы; желтая осока, источающая слабый аромат вроде лимонного. Черепаха соскользнула с берега в воду; ее гладкий черный панцирь усеивали желтые и синие точки. Когда я вышла из лодки, в заросли тростника юркнуло крохотное существо, похожее на оранжевого крабика.
— Ты в порядке? — Кристофер склонил голову к плечу и улыбнулся. — Маленький отважный муравей. Отважная Айви.
Я кивнула. Он взял меня за руку, и мы двинулись вниз по склону. Мимо террасы, мимо валунов, которые я видела в первый раз. Мы прошли через рощицу деревьев, похожих на березы, только повыше и потоньше, с круглыми мерцающими листьями, серебристо-зелеными. Над землей здесь еще стелилась дымка, но она уже рассеивалась. Я чувствовала легкий туман, нежно обволакивающий ноги, влажный прохладный поцелуй на левом бедре. Я взглянула на Кристофера, увидела обрамленный лучами-ресницами золотой глаз у него на руке, который пристально смотрел на меня, и несколько капелек засохшей крови под ним. Ветви деревьев слегка покачивались над нашими головами, тонко шелестели листья. Спуск стал круче; между камнями густо росли мелкие фиолетовые цветы. Я в жизни не видела растений, которые цвели бы так пышно осенью. Снизу доносился шум волн — не рев и грохот Атлантического океана, а тихий рокот. И смех, приглушенны!: расстоянием, похожий на мамин. Туман почти рассеялся, но я все еще не видела впереди моря. Только ощущение огромного открытого пространства за шевелящейся завесой листвы и тумана — пространства, еще не озаренного солнцем в полную силу, сумрачного, серо-зеленого, но больше не пустынного, нет. Повсюду сверкали огни, золотые, зеленые, серебряные и красные; огни неподвижные и огни, которые медленно скользили по поднимающемуся занавесу — словно широкие проспекты и бульвары, расплывчато сияющие голубые и золотые гирлянды свисали с веревок, натянутых над широким песчаным берегом.
— Вон, — сказал Кристофер и остановился. — Вон, видишь? Он повернулся ко мне и улыбнулся, осторожно дотронулся до уголка моего глаза, сине-золотого, а потом указал вдаль.
