Уезжая из Франции, Мулине сообщил о своем решении Фредерику Борелю, и тот вручил ему деньги, причитавшиеся Марго за ее владения в Новом Бастиде. На эти средства Мулине обставил их будущее жилище. Он готов был пожертвовать всем, что имел благодаря своей экономной жизни. Все это вместе дало ему возможность из бедного жилища создать помещение, достойное гордской Венеры.

Похоже было, что будущее улыбалось как одному, так и другому. Новая жизнь, к которой они готовились, обещала им счастье. После всех пережитых бурь наступала тихая, спокойная жизнь, где ничто не могло уже потревожить их.

Накануне воскресенья 16 сентября 1866 года Мулине пришел повидаться с Марго.

— Мне нездоровится что-то, — сказала ему она, — я чувствую невыносимую головную боль, и, несмотря на здешнюю жару, у меня постоянный озноб во всем теле. Не знаю уж, не овладела ли мной одна из тех ужасных лихорадок, которой так легко заболевают прибывающие сюда европейцы?

Эти слова заставили призадуматься Мулине: в течение предыдущей недели желтая лихорадка свирепствовала в Кайенне, и ее начинали уже опасаться в Сент-Луи и Сент-Лоране. Он не сказал ни слова об этой новости Марго, а, напротив, постарался успокоить ее. Когда окончились часы свидания, Марго попросила его:

— Приходите завтра утром пораньше, будет моя очередь идти гулять, и прогулка определенно пойдет мне на пользу.

Мулине всю ночь не мог сомкнуть глаз — он беспокоился за Марго, и мысль об ужасной желтой лихорадке не оставляла его ни на минуту.

Едва он немного забылся под утро, как вдруг пушечные выстрелы разбудили его. Он побежал справиться и узнал, что из Франции прибыл новый корабль, «Амазонка», с 540 преступниками, которых должны были в этот же день перевезти с судна на берег для поселения в Сент-Луи и Сент-Лоране. Эта новость, возвещенная пушками, вызвала общее возбуждение между поселенцами: большинство из них состояло из прежних каторжников и арестантов, и они не могли не интересоваться вновь прибывшими. Каждый надеялся встретить старого товарища по заключению или по каторге.

Мулине, все интересы которого сосредотачивались в Сент-Лоране, не разделял общего настроения. Его занимала лишь одна мысль: насколько Марго чувствовала себя лучше, сможет ли она выйти сегодня?

Едва успели отворить ворота исправительного дома, как он был уже там. Отыскав между сестрами милосердия ту, с которой он ехал вместе из Рошфора в Гвиану и которая, по его мнению, оказывала наибольшее внимание Марго, он спросил ее:

— Как чувствует себя сегодня Марго?

— Я только что была у нее, — ответила сестра Мария, — она, по-видимому, провела ночь спокойно, но все-таки я заметила в ней лихорадочное настроение. За последние два дня мне очень не нравится цвет ее лица. Если она выйдет сегодня во двор, проследите, чтобы она не была на солнце — это может сильно навредить ей.

Мулине побежал в приемную. От него тоже не укрылась напряженность в лице Марго.

— Быть может, вам лучше не выходить сегодня? — спросил он ее.

— Это почему? — с оживлением воскликнула женщина. — Сегодня воскресенье! Я хочу воспользоваться днем моей свободы. Я готова, идемте.

Мулине хотел отправиться на их обычное место прогулки.

— Нет-нет, — сказала она, — пойдемте в порт.

— Но ведь там очень жарко.

— Ничего, разве я не привыкла к лучам солнца еще в Провансе? Я слышала, что сегодня будет очень интересно в порту. Я хочу видеть, что там произойдет.

Кажется, все население Сент-Лорана собралось здесь. Свободные колонисты, освобожденные преступники, женщины из исправительного дома, портовые солдаты, матросы — все стояли различными группами, дожидаясь, когда начнут перевозить переселенцев с «Амазонки».

Марго, силы которой убывали каждую минуту, присела на скамейку возле небольшого шалаша, который немного защищал ее от жарких солнечных лучей.

Скоро к берегу причалили три лодки, в каждой из них было до пятидесяти человек преступников. Песней приветствовали они новую родину. Едва успели они выйти на берег, как жандармы построили их попарно в длинную цепь, собираясь вести в здания исправительного заведения, куда их помещали на первое время, чтобы дать возможность отдохнуть с дороги.

Трудно себе представить, какое горестное впечатление производили эти несчастные, утомленные долгим плаванием. Некоторые с трудом держались на ногах и шли, опираясь на плечи товарищей. Другие поднимали руки над головой, чтобы защитить себя от палящих лучей солнца. Первая партия заключенных медленно скрылась в городе.

— Нам приходится быть свидетелями слишком грустного зрелища, — робко заметил Мулине. — Не лучше ли пойти погулять, поискать прохлады в тени.

— Нет, — ответила Марго, — я не уйду, пока они все не пройдут мимо нас.

К берегу причалили следующие лодки. Вторая цепь людей потянулась в том же порядке. Вдруг Мулине увидал, как Марго поспешно встала со своего места и устремила взгляд перед собой. В последнем ряду бледный, исхудавший, сгорбленный, скорее тащился, чем шел высокий мужчина. Беспорядочно запущенная во время плавания борода была наполовину поседевшей, губы его были бледны, глаза безжизненны, он выглядел беспомощным стариком.

Это был Фурбис. Вот что стало с некогда гордым, привлекательным мужчиной. Потеря с таким трудом доставшейся свободы, мысль о невозможности нового бегства, овладевшее им отчаяние, каторжная жизнь в казематах Тулона, трудности плавания, изнурительная лихорадка, а может быть, даже и проснувшиеся угрызения совести — все это отняло у него здоровье, его молодость, его силы. Теперь он был почти в таком же положении, до которого доведен был некогда Паскуаль.

— Так это его я любила! — молвила Марго.

Фурбис продолжал машинально двигаться вперед, не поднимая головы. Он прошел бы мимо Марго, не заметив ее.

— Ах, какая хорошенькая! — вскрикнул вдруг преступник, шагавший рядом с Фурбисом.

Эти слова вывели бывшего перекупщика из задумчивости. Он поднял голову и увидел свою бывшую любовницу. Но глаза его оставались по-прежнему безжизненны, и выражение лица не изменилось. Тем не менее он, кажется, хотел остановиться, но следовавший за ним каторжник толкнул его, и без малейшего сопротивления тот пошел дальше. Марго провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Тогда, обращаясь к Мулине, она проговорила, грустно улыбаясь:

— Теперь я полностью избавилась от моей страсти.

Ни одного слова сочувствия не нашлось у него в ответ. Когда женщина разлюбит, она становится неумолима, а Марго не могла больше любить Фурбиса. Когда-то ее привлекали его молодость, мужество, его красота и смелость. Теперь она видела его слабым и хилым, он шел с отчаянием на лице, и ей не нужен был более этот отставной служитель любви. Она простила бы ему измену, его подлость по отношению к ней, но не могла простить измены самому себе. Если в любовных отношениях не существует душевной симпатии, то достаточно одного взгляда, чтобы разрушить их.

К назначенному часу Марго вернулась в исправительный дом. Ее лихорадочное настроение, в котором она находилась со вчерашнего вечера, по-видимому, рассеялось. Прощаясь с Мулине, она сказала:

— Я знала, что Фурбис приедет сюда, — вот почему я откладывала нашу свадьбу. Теперь вы можете быть спокойны за меня: я согласна быть вашей женой, как только вы этого пожелаете.

На следующее утро Мулине, посвятивший весь предыдущий вечер приготовлениям к свадьбе, около трех часов пополудни явился в исправительный дом и попросил позволения видеть Марго. Несколько минут спустя дверь в приемную отворилась, но вместо Марго к нему вышла сестра Мария. Подойдя к нему, она сказала растроганным голосом:

— Ваша подруга не может выйти к вам сегодня, она больна.

— Боже, что с ней?

— Она очень больна, — продолжала сестра, избегая подробностей. — Еще со вчерашнего дня ее перевели в лазарет.

— В таком случае отведите меня туда. Мне наверняка позволят видеться с ней.

— Нет, это невозможно. Начальница дала строгое указание относительно этого. Городские жители не имеют права общаться с больными.