— Это смотря кто.

— Оба. Я постараюсь.

Хзюка глянул на сверкающие вершины и поежился.

— А через следующие горы карабкаться надо?

— Ох, сколько же можно! Видишь там внизу селение?

— У озера? — Еэ.

— Вижу. Какое большое! Это ваше главное стойбище?

— Нет, есть еще больше. Но как только мы попадем туда, нас повезут. Может быть, даже раньше, — предсказал Мартин.

В конечном счете все так и случилось, только повезли их не сразу. Сначала попалась небольшая скала, из-за которой очень откровенно торчал ствол штуцера.

Мартин остановился.

— Хзюка! Подними руки вверх и не двигайся.

— Зачем?

— Слушай машиша. — Хог.

Хзюка неохотно поднял руки. Мартин сделал то же самое.

— Зер гут, — сказали им. — Соображаете.

Из-за скалы вышел капрал пограничной стражи. Матерый такой дядя с сединой в бороде, штуцером в руках и неизвестно чем в ребре.

— Он только один? — поинтересовался Хзюка.

— Нет, их трое.

— Хорошо прячутся.

— Вот что, мил-человек, — сказал седобородый. — Перестань шушукаться со своим ящером.

— Ящер говорит, что вы хорошо прячетесь.

— Эт мы и сами знаем. А ты вот ему скажи, чтоб все свое вооружение на землю сложил да на три шага отступил

Хзюка засомневался.

— Стоит ли доверять этому мягкотелому с белыми волосами на лице?

— Стоит.

— Он похож на уохофаху, Мартин.

— Ну да. Это же мое племя. Не разговаривай. — Хог.

Когда они отошли на положенное расстояние, из кустов показался второй егерь — помоложе, но поздоровее. Штуцер в его руке казался детской игрушкой.

— А где третий сидит? — спросил Мартин.

— Где надо, там и сидит.

Мартин оглянулся. Из высокой травы, шагах в пятнадцати от того места, мимо которого они только что прошли, поднимался еще один егерь. Он держал за ошейник пожилого цербертина с очень внимательными глазами.

Да, службу тут знали. Это радовало.

— На-ко вот веревку, да свяжи свою лягушку, — приказал капрал.

— Нельзя.

— Это почему?

— Живым не дастся. Он у них офсах-маш. Ротмистр по-нашему.

— По-нашему? А сам-то ты кто?

— Гауптман Неедлы.

— Гауптма-ан? Чей гауптман?

— Курфюрстенвера.

— Курфю-юрстенвера... И каких войск?

— Никаких. Гауптман курфюрстенштаба. Оба егеря озадаченно переглянулись.

— Гауптманы тут редко пробегают, — сообщил старший. — Особенно из курфюрстенштаба. Документы есть?

— Документы я позабыл.

— А, ну конечно. И где?

— Да в Схайссах

— Что, прямо оттуда топаете?

— Непосредственно.

— А чем докажешь?

— Да вот же мое доказательство — рядом стоит. Мил-человек...

— Смотри-ко, уверенно держится, — сказал молодой егерь. — И доказательство убедительное. Зазеваешься, так живо глотку перережет.

— Цыц, — ответил капрал. Подумав немного, решил:

— Ладно, черт с вами. Впереди нас пойдете. Связывать не будем, но лучше не убегайте. Ни к чему это.

— Правда, не убегайте, — попросил молодой егерь. — Мы хорошие.

— Балабол, — сообщил седобородый. — Но стрелять умеет. Так что, робяты, чур не баловать.

— Ох, — сказал Мартин. — Не для того мы шли, чтобы баловать, мил-человек. Все фамилию твою пытаюсь припомнить. Не Тиргурд ли?

Капрал подумал и приказал:

— Эй, Джузеппе, надень-ка псу намордник.

— Зачем?

— Да как бы ящера не покусал.

— Кто кого покусает — это еще вопрос, — проворчал Джузеппе.

Но намордник надел.

Пограничный форт Грюнграссе построен у кромки леса. Выше начинается уже зона альпийских лугов.

Крепостица представляет собой замкнутый прямоугольник из вплотную составленных строений. Все окна обращены во двор. Южную часть форта целиком образовывает длинная казарма, срубленная из толстенных лиственниц. На ее крыше установлены четырехфунтовые орудия. Телеграфная вышка венчает единственную башенку над единственными воротами в нижней, северной стене. Дежурный телеграфист ввиду малочисленности гарнизона выполняет еще и обязанности дозорного. Лицо его показалось знакомым: именно отсюда Мартин уходил в Схайссы, сюда же довелось и вернулся. На круги своя...

За прошедшие годы форт Грюнграссе почти не изменился, только потемнели его бревенчатые стены. После всего, что Мартину довелось узнать в Схайссах, эта неизменность тревожила. Ведь всего в трех сотнях километров к югу от форта обитают воинственные и многочисленные схаи. И беда была не только в том, что для ящеров открылся проход через бывшее озеро Алтын-Эмеле. В самом ли деле непреодолимы для них горы, как об этом привыкли думать? После случая с хачичеями Мартин так считать не мог. Напротив, теперь он не сомневался, что, если очень этого захотят, ящеры сумеют перебраться через Ледяной хребет. И не одни лишь хачичеи.

А что же дальше? Ничья Земля преградой не является. Следующий, Драконий хребет — уже пониже, удобных перевалов в нем больше. А тут, за фортом Грюнграссе с его парой пушек и полусотней егерей, лежит практически ничем не защищенная федеральная земля Верхняя Текла, где крупных гарнизонов никогда не держали. Восточнее находятся еще земли Южный Поммерн и Остланд. Их от Схайссов отделяет только одна горная цепь, в которую сливаются оба хребта. Эти горы хоть и высоки, но ненамного выше Ледяного хребта. Кроме того, там теперь есть бесснежный проход.

Вывод следовал один, но вывод непреложный. Пора серьезного укрепления южных границ наступила, и наступила давно. Хватит ли теперь времени, хватит ли сил? Ведь опасности для Поммерна существуют не только на юге, но и на западе, и уж конечно — на востоке, со стороны Покаяны.

Пресветлая Покаяна не признавала суверенитета курфюршества. Никаких соглашений не подписывала, официальных отношений не поддерживала, формально состояния войны не отменяла и в ближайшем будущем отменять не собиралась. Более того, порядки в этом царстве-государстве год от году становились все более странными и жестокими. Народ оттуда бежал, изыскивая все мыслимые и немыслимые способы, уж больно худо жилось при сострадариях. Особо свирепствовал карательный орган ордена — корпус св. Корзина Бубудуска. Но людей не останавливал ни риск быть повешенными, ни, что немногим лучше, опасность оказаться на перевоспитании в гуманнейших монастырских просветлялах.

А Поммерн, заинтересованный в притоке дешевой рабочей силы, перебежчиков принимал, даже обеспечивал на первых порах небольшим пособием. От этих перебежчиков было известно, что и Добрейший Сострадай, и его величество Тубан Девятый неоднократно грозились отменно наказать курфюршество «за злокозлое умыкание и стыдобокое совращение окаянных подданных, тем самым лишение оных нечестивцев охайных надежды на грядущее Просветление». Бернар Второй, естественно, давным-давно был проклят, приговорен к «четвертого разряда ускоренному упокоению», анафеме предавался ежедневно, а в праздники почаще. Для убедительности еще и чучела жгли.

Не вызывало сомнений, что рано или поздно Пресветлая попытается осуществить свои угрозы. В курфюрстенштабе даже знали, где это произойдет, не знали только когда, и поэтому лучшая часть поммеранской армии постоянно находилась у границы с больным государством. Убирать оттуда солдат ни в коем случае не следовало.

Когда Мартин уходил, ему обещали, что о нем сообщат всем начальникам застав Южной линии, а комендант Грюнграссе не будет сменен минимум три года.

Обещание перевыполнили. Прошло больше трех лет, но фортом командовал все тот же дружелюбный, хитроватый, толстый, но подвижный прешерман с гордым именем Фальке и смешной фамилией Обермильх. Только теперь имел он чин не вахмистра, а егер-корнета. Для человека без дворянского титула это было неплохим продвижением

— Поздравляю, — сказал Мартин. — И какое училище окончили?

— Да никакое. Это меня за усидчивость произвели, — ухмыльнулся Обермильх. — Без всяких там училищ.

— Редкое дело. Тем более поздравляю.

— Спасибо. Но вы-то как, герр гауптман? Каюсь, уж не чаял увидеть. Шутка ли — три года среди рептилий! Как выбраться-то удалось?