— А если девочка?

— Значит, дочку.

— Через шесть месяцев в декрет, — вздохнула Вика. — Только стала заведующей.

— Будешь заведовать семьей, — хмыкнул я. — Тоже нужная работа.

— Квартира маловата, — вздохнула она. — Всего комната. Ребенок спать не даст. Ладно я, но тебе работать.

— Подумаем, — пообещал я.

За нас подумали другие. Вернувшийся из ЦК Яковлевич огорошил новостями. Бунт в клинике стоил постов секретарю ЦК и министру МВД, а целителю решили выделить квартиру. Последнюю новость Терещенко подал так, что становилось ясно, кто постарался.

— Хотя решение принял первый секретарь ЦК, есть еще исполком. Формальности придется соблюсти, — огорошил далее. — Иначе вопрос застопорится. Вы должны иметь право на расширение. Где прописаны сейчас, Михаил?

— Нигде, — ответил я. — От супруги бывшей выписался, у Виктории прописаться не могу — не хватает метров[51]. Вот распишемся, тогда.

— Сделайте, Михаил Иванович! — посоветовал Терещенко. — Хорошо б еще Виктория Петровна была беременной.

— Есть такое, — улыбнулся я.

— Какой срок? — оживился он.

— Где-то два месяца.

— Маловато. Обычно в расчет берут не менее четырех[52], но у вас случай особый. Полагаю, выделят.

Этой новостью я обрадовал Вику, вернувшись в ординаторскую.

— Целых три комнаты! — изумилась она. — Да еще выбрать можем?

— Считаешь, не достойны? — хмыкнул я.

— Жаль, что мою квартиру придется отдать кооперативу[53], — вздохнула Вика.

— Зачем? — пожал я плечами. — Пропиши младшую сестру, ей останется.

— Она учится в Могилеве, где живет в общежитии.

— Переведем в Минский пед! — хмыкнул я. — У Терещенко найдутся знакомые.

— Ох, Миша! — вздохнула она. — Иногда кажется, что для тебя нет невозможного.

— Это не так, дорогая! — возразил я. — Летать пока не умею. А хочется. Ладно, отправляемся домой. Завтра новый день.

— Чем займемся? — спросила Вика. — Детей с ДЦП ты исцелил, других не скоро не привезут.

— Найдем, чем, — обнадежил я.

Заведующая детским онкологическим отделением вошла в кабинет главного врача и решительно направилась к столу.

— Присаживайтесь, Татьяна Павловна! — поспешил Терещенко.

— Что происходит, Семен Яковлевич? — спросила заведующая, устроившись на стуле. — Объяснитесь.

— О чем вы? — удивился главный врач.

— У меня все дети в отделении выздоровели — быстро и неожиданно. Даже те, которые…

Она не договорила, но Терещенко понял: безнадежные.

— Вот и славно! — улыбнулся женщине.

— Не темните, Семен Яковлевич! — насупилась заведующая. — Так не бывает. Я два десятка лет в профессии, но подобного не видела.

— Все случается, — развел руками Терещенко.

— Не держите меня за дуру! — вспыхнула заведующая. — Если проводите эксперимент, то могли уведомить. Я ведь поняла. В отделение приходил Михаил Иванович с Викторией Петровной, раздавал деткам фрукты и конфеты, после чего они пошли на поправку — сразу все.

— Гм! — сказал Терещенко. — Без исключения?

— Да!

— Замечательно! — воскликнул главный врач.

— Это он?

— Да, — признался Терещенко. — Михаил Иванович попросил разрешения поработать у вас.

— Почему не уведомили?

— Михаил Иванович сомневался, что получится. А еще боится разглашения. Если вдруг узнают, что целитель лечит рак… Представляете?

— Да, — кивнула заведующая. — Но…

— Умоляю вас, Татьяна Павловна! Пусть идет, как сложилось. Михаил Иванович лечит деток, а заслуга будет вашего отделения. Попросите персонал молчать. В противном случае там, — он указал на окно, — встанет толпа. — Нас с вами разорвут на части, Михаил Иванович плюнет и уедет за границу. Его везде примут с распростертыми объятиями. Ну, и кто станет исцелять наших детей?

— Хорошо, — сказала заведующая, подумав. — Только это… Исцеляет он, а заслуга наша.

— Вы разве не стараетесь? Я же знаю. От деток не отходите. И без Мурашко успешно лечили. Он только помогает. Выписывайте своих маленьких пациентов и набирайте новых. Не найдете в Минской области, берите из других. Исцелят этих, приглашайте из Украины и России. Чернобыль — наша общая беда. Но ни слова о Мурашко!

— Коллеги захотят перенять опыт.

— Вот и покажите! А вот почему у нас выходит, а у них нет, пусть думают сами. Договорились?

— Да. Только… Утолите мое любопытство: фрукты и конфеты заряженные?

— Что вы! — засмеялся Терещенко. — Михаил Иванович не Чумак, ничего не заряжает. С недавнего времени стал воздействовать на детей дистанционно — способности новые появились. Только это… — он прижал палец к губам.

Заведующая кивнула и вышла. А Терещенко, глянув на часы, засобирался домой.

— Алло?

— Доброй ночи, Сема.

— Здравствуй, Яша. Извини, что поздно — соединили лишь сейчас. Не разбудил?

— Ничего страшного — я плохо сплю.

— Как там Арик?

— Ты же знаешь: ничего хорошего. Диагноз подтвержден: неоперабельная опухоль мозга. Говорят: месяц, от силы два.

— Могу помочь.

— Ты о чем, Сема? Наши лучшие врачи развели руками.

— У меня в клинике работает целитель. Уникальный человек! Прежде исцелял деток с ДЦП, недавно занялся онкологией. Сегодня у меня была заведующая отделением, где лечат чернобыльских детей. К ним приходил Михаил, так целителя зовут, поработал — и детки здоровы. В том числе те, кого признали безнадежными.

— Это правда, Сема?!

— Нет, шучу. Бери Арика в охапку и — немедленно в Минск. Нельзя терять время!

— Завтра вылетим на Кипр, а оттуда — в Москву. Жаль, что нет прямых рейсов в СССР. У меня хорошие отношения с руководителем советской делегации в Тель-Авиве, думаю, что визу Арику дадут[54]. Но придется рассказать, для чего везу.

— А вот этого не нужно — привлечет внимание. У целителя непременное условие — сохранять тайну. Выдумай что-нибудь другое.

— Странный он какой-то, твой целитель.

— Умный. О его новых способностях пока не знают. Представляешь, что начнется, если информация разойдется?

— Понял. Он возьмется?

— Уговорю.

— Сколько заплатить?

— Дай подумать. С советских берет мало, но ты иностранец.

— Если нужно заложу дом. Я на все готов.

— Не гони, Яша! Вот тебе ориентир: Миша исцелил от ДЦП сына немца из ФРГ. Тот подарил ему машину «Ауди». Не новую, но весьма приличную.

— Десять тысяч долларов хватит?

— Думаю, вполне. И учти: платишь за результат. Ежели его не будет…

— Не рви сердце, Сема! Лучше заплатить.

— Тогда собирай Арика в дорогу. Прилетишь в Москву, звони. Сообщи, когда будешь в Минске. Я вышлю «скорую» в аэропорт.

— Понял! Жди.

Короткие гудки в трубке…

Дебют в детском онкологическом отделении прошел успешно. Мы с Викой сыграли роли Деда Мороза и Снегурочки — в переносном смысле, конечно. Белые халаты, шапочки, хирургические маски — это не театральные костюмы. В остальном — аналогично. Заходили в палаты, угощали деток, и, пока те трущили гостинцы, я работал. Где-то приходилось задерживаться. Я давал знак Вике, и она заводила с детками разговор. Ей читали стихи, рассказывали о родителях, родной деревне или городе. С радостью. Пребывание в палате тяжко даже взрослым, а тут дети. Им бы бегать, прыгать, а не томиться в четырех стенах. Почему б не пообщаться с доброй тетей? У нее такие вкусные конфеты и печеньки!

Из второй палаты Вика вышла с влажными глазами.

— Сердце рвется, — объяснила в коридоре. — Когда знаешь…

— Соберись, милая! — сказал я. — А за них не беспокойся: выживут. У меня, кажется, выходит.

— Постарайся, Миша! — попросила она. — Тяжело на них смотреть.