Ничего этого Ельцин не сделал. Почему? Некогда было. Он пил. Да еще так, что поражались даже снисходительные к этой мужской слабости россияне. И не только они. Людям Ельцин запомнился писающим на колесо самолета в зарубежном аэропорту, дирижирующим оркестром в Германии, пьяным «патамушта» и прочими перлами. А еще обнищанием народа, хищническим разграблением достояния страны, олигархами и бандитским беспределом. Хорошо, что хватило ума уйти с должности самому, да еще выбрать достойного преемника.

Собираюсь ли я наставлять Ельцина на путь истинный? Да вот прямо счас! Только шнурки поглажу. Управлять этим человеком невозможно. Это никому не удавалось – ни семье, ни окружению. Его можно лишь споить и втереть что‑то пьяному. И не факт, что, протрезвев, не передумает. Было – и не раз. Но приблизиться к Ельцину стоит попытаться. Может, там что‑нибудь придумаю. Например, замочу Чубайса заодно с Гайдаром. Шутка. Хотя за такое люди в ножки поклонятся. Памятник поставят. Бронзовый Мурашко раздирает пасть Гайдару. М‑да, Остапа понесло.

Может, зря себя накручиваю? Убиенный лондонский буржуй уверял, что этот мир другой. Что известные нам события могут не случиться. Например, ГКЧП. Что тогда? Ничего. Навещу Казакова, верну долг, договорюсь о сотрудничестве с Кубой. Затем полечу в Минск, встречусь с родственниками и друзьями. Побеседую с министром здравоохранения, предложу ему производить «Migel» в Минске. Если не ухватится двумя руками, то я не разбираюсь в людях. Ну, и далее по списку.

На душе стало легче. Хорошо, если б так. Я целитель, а не терминатор, мое дело лечить, а не лезть в политику. Я ее и в той жизни не любил. А раз так, собираем вещи.

На родину я отправился через Париж. Из Буэнос‑Айреса в Москву есть прямой рейс Аэрофлота, но с посадкой во Франкфурте. Там нужно выходить и проходить контроль. Кто знает, что в головах обиженных мною дойчей? Возможно, выписали стоп‑лист на Мурашко и Родригеса заодно. Задержат и потащат в темницу. Нет уж, нафиг. Полечу к французам, им до меня дела нет. Так и оказалось: пограничный контроль прошел без проблем. В аэропорту «Шарль де Голль» пришлось подождать рейса на Москву, но время пролетело быстро. В зале ожидания услыхал русскую речь – беседовала пожилая пара, подошел, познакомился. Оказались эмигрантами из СССР, проживающими в США. Попали туда после войны. Совсем юными их угнали в Германию, где молодые люди и нашли друг друга. Освободили их американцы. Они же предложили не возвращаться на Родину – мол, там репрессируют. Иван с Машей согласились, и оказались за океаном. Жизнь у них сложилась, хотя работать пришлось много и тяжело. На Родине в первый раз побывали в 60‑е, когда началось потепление отношений между США и СССР. Там узнали, что их близкие погибли в войну. Больше не ездили. Сейчас летят на конгресс соотечественников в Москве, его открытие намечено на 19 августа. Точно! В той жизни путч его сорвал. И еще. На конгресс прилетал виолончелист Мстислав Ростропович. Но поехал в Белый дом, где присоединился к его защитникам. Тогда газеты обошло фото: Ростропович держит автомат, а на его плече спит уставший защитник Белого дома. Интересно, прилетит ли маэстро в этот раз?

Эмигрантам я представился сотрудником советского посольства в Аргентине, в доказательство чего предъявил паспорт СССР. С собой я взял все, в том числе два советских – заграничный и внутренний. Документ внимательно рассмотрели. Не потому, что не доверяли – в первый раз видели. Дальше потекла беседа. Старички засыпали меня вопросами о жизни в СССР, они ведь не были там давно. Отвечал я откровенно, это оценили. А потом мы переместились в бар. Выпили, поговорили. Иван Петрович и Мария Сергеевна показали фотографии детей и внуков, я достал несколько своих – вез с собой пачку. Похвалился женой и сыном.

– Красивая, – оценила Мария Сергеевна, – а сынок у вас просто чудо. Родился в Аргентине?

– Да, – подтвердил я.

– Когда вырастет, сможет претендовать на гражданство, – проявила осведомленность эмигрантка.

– Будет видно, – не стал спорить я.

– Говорят, что в Аргентине практикует замечательный целитель, – продолжила старушка. – Какой‑то Родригес. Мне мой врач говорил. Лечит слепоту. У меня прогрессирует катаракта. Интересно, поможет?

– Он, вроде, исцеляет детей, – просветил я. – Со взрослыми не работает.

– Жаль, – огорчилась Мария Сергеевна.

Катаракту я ей поправил – ну, насколько смог. Действовал осторожно, потому как ранее не лечил. Вроде получилось.

– Интересно, – сказала эмигрантка, не заметившая моих усилий. – Выпила вина и видеть стала лучше. С глаз будто пелену смыло.

– Вот тебе и лекарство! – хохотнул Иван Петрович. Мы с ним к тому времени приговорили по стакану виски. Компанейский мужик. – Пей каждый день и будет счастье.

– Тьфу на тебя! – рассердилась жена, но потом не удержалась и рассмеялась.

Так, с улыбками, и пошли к стойке регистрации на рейс. В баре старички пресекли мою попытку расплатиться.

– Знаем, сколько вам платят! – сказала Мария Петровна. – У нас с мужем пенсии хорошие, да и денег заработали. Дети не нуждаются.

Спорить я не стал. Будем считать угощение гонораром. В самолете я поспал, вкусил от щедрот Аэрофлота, а через час ТУ‑154 приземлился в аэропорту Шереметьево. В терминале я попрощался с попутчиками – делегатов конгресса встречали организаторы, и пошел к зеленому коридору. Пограничнику предъявил кубинский паспорт. Тот его пролистал и поставил штамп. Таможенник, глянув документ, лишь рукой махнул: «Проходите». Багаж дипломата досмотру не подлежит. Да и что там досматривать? Небольшая сумка с самым необходимым. Я подхватил ее и вышел из здания аэропорта.

Температура снаружи оказалась комфортной – градусов двадцать с небольшим. Ветровку я снял еще в самолете, запихнув ее в сумку. На мне джинсовый костюм и рубашка «поло» с коротким рукавом. На ногах – кроссовки. Практичная и удобная одежда для человека, которому предстоит ночевать на стульях. Или спать сидя. Сомневаюсь, что в Белом доме защитникам предоставят кровати.

– Такси? – подлетел ко мне тип с выпирающим пузом.

– Сколько до Москвы? – поинтересовался я.

– Пятьсот рублей, – выпалил он. – Или сто долларов.

– То есть три тысячи рублей, – усмехнулся я. – А рожа не треснет?

То же мне нашел лоха.

– Хорошо, двадцатка, – сдал бомбила. – Если долларами. Куда ехать?

Я глянул на часы – четырнадцать тридцать. Времени вагон.

– На Большую Ордынку…

Посольство Израиля должно работать. Сегодня воскресенье, 18 августа, у евреев выходной в субботу. Но не тут‑то было. Милиционер у калитки решительно преградил мне дорогу.

– На сегодня прием закончен.

– Дипломат, Куба, – сказал я, изображая иностранца, и предъявил кубинский паспорт. – Яков Казаков, – указал в сторону посольства, а затем на телефон в будке. – Дзинь, дзинь.

Постовой пожал плечами и пошел звонить. Яков пришел спустя несколько минут. Увидав меня, хотел что‑то сказать, но я чуть заметно покрутил головой.

– Пропустите, это ко мне, – велел Казаков постовому. Тот послушно открыл калитку.

– Не ожидал, – сказал Яков в павильоне. – Вы говорили, что вернетесь скоро, но, признаться, не верил. Кстати. Я очень удивился, когда милиционер сообщил, что меня хочет видеть кубинский дипломат. Это вы, что ли?

– Да, – я предъявил паспорт.

– Поразили, – покрутил он головой, возвращая документ. – Слыхал, что убежали в Германию, а потом перебрались в Аргентину. Но Куба? Да еще дипломат.

– Поносило меня по миру, – улыбнулся я. – Есть разговор. Для начала вот, – достал из кармана тонкую пачку долларов. – Долг платежом красен.

– Не надо! – замахал он руками. – Мне все вернули.

– Кто? – удивился я.

– О разговоре с вами сообщил шефу. Знаете, что сказал? «Надеюсь, ты дал ему денег?» Подтвердил. Отругал меня, что дал мало. Эти две тысячи выплатили с вашего счета в банке. Остаток переслали сюда. Заберете?