В ответ Джо лишь крепче прижалась к ней, и в по­следовавшем молчании самая искренняя из всех молитв, какие она когда-либо обращала к Богу, без слов излилась прямо из ее сердца, ибо в этот печальный, но счастли­вый час она познала не только горечь раскаяния и отчая­ния, но и сладость самоотречения и самообладания и, ве­домая рукой матери, подошла ближе к Другу, который приветствует каждое дитя с любовью более сильной, чем любовь любого отца, и более нежной, чем любовь любой матери.

Эми пошевелилась и вздохнула во сне, и, словно желая сразу искупить свою вину, Джо подняла глаза с выражением на лице, какого никогда не бывало на нем прежде.

– Я так долго не хотела простить ее, и, если бы не Лори, могло бы быть уже поздно! Как могла я быть такой гадкой? – сказала Джо чуть слышно, склоняясь над сес­трой и нежно проводя рукой по влажным волосам, рассы­павшимся по подушке.

Словно услышав ее, Эми открыла глаза и протянула руки с улыбкой, которая тронула Джо до глубины души. Ни одна из них не сказала ни слова, но они крепко обнялись, несмотря на одеяла, и все было прощено и забыто в одном сердечном поцелуе.

– Какое счастье, что эти дети заболели корью именно сейчас, – сказала Мег в один из апрельских дней, когда она стояла в своей комнате в окружении сестер, упаковывая «заграничный» сундук.

– А как это мило со стороны Энни Моффат, что она не забыла о своем обещании. У тебя будут целые две недели веселья! Просто замечательно! – ответила Джо, которая сворачивала юбки сестры, размахивая своими длинными руками и очень напоминая при этом ветряную мельницу.

– И какая прекрасная погода! Я очень за тебя рада, – добавила Бесс, тщательно сортируя ленточки для волос и для шеи в своей лучшей коробке, одолженной сестре по такому великолепному случаю.

– Как бы мне хотелось быть на твоем месте! Чтобы это я собиралась чудесно провести две недели и носить все эти красивые вещи, – сказала Эми, державшая во рту мно­жество булавок, которыми она с художественным вкусом заполняла подушечку сестры.

– Мне тоже хотелось бы, чтобы все вы поехали вместе со мной, но так как это невозможно, я постараюсь сохранить в памяти все мои приключения и расскажу вам обо всем, когда вернусь. Хотя бы этим я смогу отблагодарить вас за то, что вы были так добры: одолжили мне свои вещи и помогли собраться, – сказала Мег, окинув взглядом комна­ту, где повсюду были разложены предметы ее нехитрого гардероба, почти совершенного в глазах девочек.

– А что дала тебе мама из коробки с сокровищами? – спросила Эми, не присутствовавшая при открытии некоего кедрового ящичка, в котором миссис Марч держала кое-ка­кие остатки прежней роскоши, чтобы подарить своим де­вочкам, когда придет время.

– Шелковые чулки, красивый резной веер и прелестный голубой пояс. Я хотела еще лиловое шелковое платье, но нет времени, чтобы подогнать его по фигуре, так что мне придется довольствоваться моим старым, из жесткой кисеи.

– Оно будет выглядеть прелестно на моей новой ниж­ней юбке из муслина, а пояс будет выгодно на нем выде­ляться. Жалко, что я разбила мой коралловый браслет, а то ты могла бы его взять, – сказала Джо, которая любила дарить и одалживать свои вещи, но чье имущество обычно было в слишком плачевном состоянии, чтобы принести ка­кую-то пользу.

– В коробке с сокровищами есть прелестный старинный жемчужный набор, но мама сказала, что живые цветы – лучшее украшение для юной девушки, а Лори обещал при­слать мне из оранжереи все, что я захочу, – отвечала Мег. – Теперь… дайте подумать… вот мой серый уличный костюм… только загни перья в шляпу, Бесс… теперь мое поплиновое платье, я надену его в воскресенье или на небольшую ве­черинку – оно, пожалуй, слишком тяжелое для весны, правда? Как было бы хорошо взять лиловое шелковое!

– Ничего, у тебя есть кисейное для большого бала, а в белом ты всегда выглядишь как ангел, – сказала Эми, погружаясь в созерцание восхищавших ее до глубины души немногочисленных нарядов Мег.

– Жаль, что оно не с низким вырезом и не волочится сзади по полу, но придется обойтись и таким. Мое голубое домашнее перелицовано и с другой отделкой выглядит совсем как новое. Моя шелковая пелерина совершенно не модная, и шляпка не такая, как у Салли. Мне неприятно об этом говорить, но я очень разочарована моим новым зонтиком. Я просила маму купить черный с белой ручкой, но она забыла и купила зеленый с желтоватой ручкой. Он прочный и чистый, так что мне не на что жаловаться, но я знаю, мне будет стыдно за него рядом с шелковым зонтиком Энни с маленьким золотистым шпилем, – вздохнула Мег, с боль­шим неодобрением разглядывая маленький зонтик.

– Поменяй его, – посоветовала Джо.

– Это глупо, и я не хочу обидеть маму, ведь она при­ложила столько усилий, чтобы купить мне все необходимое. Неразумно с моей стороны досадовать, и я постараюсь преодолеть это чувство. Мои шелковые чулки и две пары новых перчаток могут служить мне утешением. Как ты мила, Джо, что одолжила мне свои новые перчатки! Я чувствую себя такой богатой, даже элегантной, имея две новые пары для балов и вычищенные старые на каждый день. – И Мег мельком заглянула в свою перчаточную ко­робку, чтобы освежить приятное воспоминание. – У Энни Моффат голубые и розовые бантики на ночных чепчиках, пришей на мои тоже, – попросила она Бесс, когда та внесла в комнату кучу белоснежного муслинового белья, только что вышедшего из-под утюга Ханны.

– Нет, я не стала бы этого делать, потому что нарядные чепчики не подходят к простым ночным рубашкам без всякой отделки. Бедным людям нечего пускать кому-то пыль в глаза, – заявила Джо решительно.

– Я все думаю, дождусь ли я когда-нибудь такого счастья, чтобы иметь на одежде настоящие кружева, а на чепчиках банты? – раздраженно воскликнула Мег.

– На днях ты говорила, что будешь совершенно сча­стлива, если только сможешь поехать к Энни Моффат, – заметила Бесс, как всегда сдержанно.

– Конечно, говорила! И я действительно счастлива и не буду капризничать, но, похоже, чем больше человек получает, тем больше ему хочется, разве не так? Ну вот, все готово и уложено, кроме моего бального платья, но его пусть лучше уложит мама, – сказала Мег, оживившись, как только перевела взгляд с наполовину заполненного сундука на много раз стиранное и зачиненное белое платье из жест­кой кисеи, которое она с важным видом называла бальным.

Погода на следующий день была прекрасная, и Мег отправилась в путь, чувствуя себя очень элегантной и пред­вкушая целые две недели новизны и удовольствий. Миссис Марч довольно неохотно дала согласие на этот визит, опа­саясь, что Маргарет вернется в родной дом еще более не­удовлетворенной, чем покинула его. Но она так упрашивала, а Салли обещала позаботиться о ней, и небольшое удоволь­ствие казалось таким привлекательным после долгой зимы, заполненной утомительной работой, что мать уступила, и дочь отправилась, чтобы впервые вкусить светской жизни.

Моффаты действительно были весьма светскими людь­ми, и простодушную Мег поначалу ошеломило великолепие дома и элегантность его обитателей. Но, несмотря на лег­комысленную жизнь, которую вели, они были очень бла­гожелательны, и скоро их гостья преодолела свою робость. Возможно, Мег чувствовала, не вполне отдавая себе в том отчет, что они не были особенно культурными или умными людьми и что вся их позолота не до конца могла скрыть заурядный материал, из коего они были сделаны. Но, ко­нечно, было приятно жить в роскоши, ездить в прекрасных экипажах, каждый день надевать свое лучшее платье и не заниматься ничем, кроме развлечений. Такая жизнь вполне ее устраивала, и скоро она начала подражать манерам и разговорам, которые видела и слышала вокруг, напускать на себя важность, держаться манерно, вставлять в речь французские фразы, завивать волосы, убавлять платья в талии и беседовать о модах. Чем больше видела она кра­сивых вещей Энни Моффат, тем больше она завидовала ей и мечтала о богатстве. Когда она теперь вспоминала о родном доме, он казался ей убогим и унылым, работа пред­ставлялась тяжелее, чем когда бы то ни было, н она чув­ствовала себя очень бедной и несчастной девушкой, несмотря на свои новые перчатки и шелковые чулки.