В первую неделю того количества добродетели, что мож­но было найти в старом доме Марчей, с избытком хватило бы на всю округу. Это было поистине удивительным, ибо каждая, казалось, пребывала в неземном умонастроении и самопожертвование было в моде. Но когда первая тревога за отца улеглась, девочки незаметно для себя несколько ослабили свои похвальные усилия и начали возвращаться к прежним привычкам. Хотя они не забыли свой девиз, но «надеяться и трудиться» стали с меньшим жаром, а после огромного напряжения возникло чувство, что отдых – вполне заслуженная награда, и они предоставляли его себе в изрядном количестве.

Джо сильно простудилась из-за того, что плохо покры­вала стриженую голову, и получила распоряжение оставаться дома, пока не поправится, так как тетя Марч не любила, чтобы ей читали вслух насморочным голосом. Джо обрадо­валась и после энергичных поисков всего необходимого по всему дому, от чердака до подвала, успокоилась на диване, чтобы лечить свою простуду мышьяком[30] и книжками. Эми нашла, что домашние обязанности и искусство плохо совме­стимы, и вернулась к своим «куличикам». Мег продолжала ежедневно ходить к своим питомцам, а дома шила или думала, что шьет, но больше времени проводила за длинными письмами к матери и вновь и вновь перечитывала сообщения из Вашингтона. Одна лишь Бесс продолжала трудиться по-прежнему, лишь изредка предаваясь праздности или уны­нию. Каждый день она добросовестно исполняла свои ма­ленькие обязанности, а также и многие из обязанностей сестер, ибо те были забывчивы и хозяйство напоминало часы, маятник которых раскачивается по инерции. Когда ей становилось тяжело на сердце из-за тоски по матери и страха за отца, она убегала в гардеробную и прятала лицо в складках милого старого платья матери, чтобы немножко постонать и помолиться в одиночестве. Никто не знал, что возвращало ей бодрость после приступа печали, но все чувствовали, как добра и всем полезна Бесс, и стало обычным обращаться к ней за утешением или советом.

Они не сознавали, что выпавшее на их долю испытание является проверкой характера, и стоило первому возбуждению пройти, как у них возникло чувство, что они показали себя с хорошей стороны и заслуживают похвал. Так оно, конечно, и было, но ошибка заключалась в том, что они перестали показы­вать себя с хорошей стороны, но узнали они об этой ошибке, только испытав немало тревог и горьких сожалений.

– Мег, может быть, ты сходишь к Хаммелям; ты же знаешь, мама велела нам не забывать о них, – сказала Бесс десять дней спустя после отъезда миссис Марч.

– Я слишком устала сегодня, – ответила Мег, с удовольствием покачиваясь в кресле с шитьем в руках.

– А ты, Джо, не могла бы сходить? – спросила Бесс.

– Слишком ненастная погода, а у меня ведь насморк.

– Я думала, он почти прошел.

– Он прошел настолько, чтобы я могла побегать в саду с Лори, но не настолько, чтобы пойти к Хаммелям, – сказала Джо со смехом, но несколько стыдясь своей непоследователь­ности.

– Почему ты не пойдешь сама? – спросила Мег.

– Я хожу к ним каждый день, но младенец болен, и я не знаю, что делать. Миссис Хаммель уходит на работу, а его нянчит Лотхен, но ему все хуже и хуже, и я думаю, что вам или Ханне следовало бы зайти к ним.

Бесс говорила очень горячо, и Мег пообещала, что сходит завтра.

– Попроси у Ханны что-нибудь вкусненькое и отнеси им, Бесс; тебе полезно прогуляться, – сказала Джо, добавив изви­няющимся тоном: – Я пошла бы, но хочу дописать рассказ.

– У меня болит голова, и я устала. Я надеялась, что, может быть, кто-нибудь из вас сходит, – сказала Бесс.

– Эми сейчас вернется; она сбегает вместо нас, – пред­положила Мег.

– Хорошо, я немного отдохну и подожду ее.

Бесс прилегла на диван, остальные вернулись к своим занятиям, и Хаммели были забыты. Прошел час; Эми не появилась, Мег ушла к себе, чтобы примерить новое платье, Джо с головой погрузилась в свой рассказ, а Ханна сладко спала в кухне перед очагом. Бесс тихонько надела капор, наполнила корзинку кое-какой едой для бедных детей и вышла на промозглый воздух с тяжелой головой и печалью в кротких глазах. Было уже поздно, когда она вернулась, и никто не заметил, как она пробралась наверх и закрылась в комнате матери. Полчаса спустя Джо отправилась поискать что-то в «мамином шкафу» и там нашла Бесс, которая сидела на деревянной аптечке с очень печальным лицом, красными глазами и бутылочкой камфары в руке.

– Христофор Колумб! В чем дело? – воскликнула Джо, когда Бесс протянула руку, как бы предостерегая ее, и спросила торопливо:

– У тебя была скарлатина, да?

– Сто лет назад, тогда же, когда и у Мег. А что?

– Тогда я скажу тебе. О, Джо, ребеночек умер!

– Какой ребеночек?

– Ребеночек миссис Хаммель; он умер у меня на ко­ленях, прежде чем она вернулась! – воскликнула Бесс с рыданием.

– Бедняжка моя, какой ужас! Я должна была пойти вместо тебя, – сказала Джо с раскаянием, хватая сестру в объятия и усаживаясь в большое кресло матери.

– Нет, не ужас, Джо, я не испугалась, только это так печально! Я сразу увидела, что ему хуже, но Лотхен сказала, что ее мать пошла за доктором, и я взяла ребеночка на руки, чтобы дать Лотти отдохнуть. Он, казалось, спал, но вдруг вскрикнул, вздрогнул, а потом остался лежать очень спокойно. Я пыталась согреть ему ножки, а Лотти дать молока, но он не шевелился, и я поняла, что он умер.