Последовавшие спокойные недели были словно сияние солнца после бури. Больные быстро поправлялись, и миссис Марч начала поговаривать о возвращении отца в начале нового года. Бесс скоро смогла целыми днями лежать на диване в кабинете; сначала она развлекалась со своими нежно любимыми кошками, а со временем занялась и шитьем для кукол, которое было так надолго заброшено. Ее прежде бодрые ножки были такими неподвижными и слабыми, что Джо каждый день выносила ее на своих сильных руках подышать свежим воздухом. Мег охотно пачкала и обжигала свои белые ручки, готовя изысканные кушанья для «нашей любимой», в то время как Эми, добровольная рабыня кольца, ознаменовала свое возвращение тем, что раздала столько своих сокровищ, сколько сестры после ее уговоров согласи­лись принять.

Приближалось Рождество, и в доме завелись обычные предпраздничные секреты. Джо часто потрясала семью предложениями провести совершенно невероятные или ве­ликолепно-нелепые церемонии по случаю этого необыкно­венно веселого Рождества. Лори был столь же склонен к невыполнимым проектам и разжег бы костры, устроил фей­ерверки и воздвиг триумфальные арки, если бы ему было позволено действовать в соответствии с его желаниями. После многочисленных стычек и пренебрежительного от­клонения этих планов честолюбивая пара бродила с безна­дежностью на лицах и считалась успешно обузданной, что отчасти опровергалось взрывами хохота, раздававшимися, когда эти двое оставались наедине.

Несколько дней необычно мягкой погоды предвещали замечательный рождественский день. Ханна «чувствовала в костях», что он будет необыкновенно хорошим, и показала себя настоящей пророчицей, ибо все и вся, казалось, были намерены обеспечить празднику грандиозный успех. Преж­де всего, мистер Марч написал, что скоро будет с ними; потом Бесс почувствовала себя необыкновенно хорошо в это утро и, одетая в мягкий красный шерстяной капот – по­дарок матери, – была торжественно подведена к окну, чтобы взглянуть на приношение Джо и Лори. «Необузданные» постарались на славу, чтобы быть достойными этого имени; они, как эльфы, трудились под покровом ночи и наколдовали забавный сюрприз. В саду стояла величественная снежная дева, в венке из остролиста, с корзинкой, полной фруктов и цветов, в одной руке и большим свертком новых нот – в другой; великолепная радуга шерстяной шали была на­брошена на ее холодные плечи, а изо рта исходила рожде­ственская песнь, написанная на вымпеле из розовой бумаги:

ЮНГФРАУ К БЕСС

В день Рождества от гор привет!

И пусть текут рекой –

К тебе, моя Элизабет, –

Здоровье и покой.

Вот ноты – пой, гони печаль,

Вот фрукты и цветы.

А в эту шерстяную шаль

Укутай ножки ты.

Портрет Джоанны всех пленит

Правдивостью своей.

Наш новый Рафаэль над ним

Пыхтел немало дней.

Тебе мороженое шлет

Прелестнейшая Мег.

Оно искрится словно лед,

Как гор далеких снег.

Мадам Мурлыки хвост укрась

Ты лентой голубой.

Она б на шейку ей пришлась,

Но выбор за тобой.

В моей груди – любви простор,

А имя так свежо.

Прими любовь и деву гор

От Лори и от Джо.

Как смеялась Бесс, когда увидела ее, как быстро Лори сбегал и принес подарки и какие смешные речи произносила Джо, вручая их!

– Я так полна счастьем, что, если бы только папа был здесь, я не вместила бы ни капли больше, – сказала Бесс, удовлетворенно вздохнув, когда Джо отвела ее в кабинет отдохнуть после волнений и освежиться восхитительным виноградом, который прислала ей «Юнгфрау».

– Я тоже, – кивнула Джо, похлопав себя по карману, где лежала долгожданная «Ундина и Синтрам».

– Я, разумеется, тоже, – эхом отозвалась Эми, сосре­доточенно изучая подаренную матерью гравюру в красивой рамке – мадонна с младенцем.

– Конечно же и я! – воскликнула Мег, разглаживая блестящие складки своего первого шелкового платья, так как мистер Лоренс настоял на том, чтобы подарить его ей.

– Может ли у меня быть иное чувство? – сказала с благодарностью миссис Марч, переводя взгляд с письма мужа на улыбающееся лицо Бесс и нежно касаясь рукой брошки из пепельных, золотистых, каштановых и темно-ко­ричневых волос, которую девочки только что прикрепили ей на грудь.

Время от времени в этом скучном, сереньком мире про­исходят события, напоминающие восхитительную сказку, и какое в этом для нас утешение! Полчаса спустя после того, как каждая из них сказала, что может вынести лишь еще одну каплю счастья, эта капля была им дана. Лори приот­крыл дверь гостиной и очень тихо просунул в нее голову. Но он мог бы точно так же сделать сальто и выкрикнуть индейский боевой клич, потому что лицо его так сияло с трудом сдерживаемым возбуждением, а странный, преры­вистый голос был столь предательски радостным, что все вскочили, хотя он сказал только:

– Еще один рождественский подарок для семейства Марч.

Не успели эти слова отзвучать, как Лори куда-то исчез, а на его месте появился высокий мужчина, укутанный до самых глаз и опирающийся на руку другого высокого муж­чины, который пытался что-то произнести и не мог. После­довало всеобщее движение, и на несколько минут все, веро­ятно, лишились рассудка, ибо творились самые странные вещи и никто не говорил ни слова. Мистер Марч был скрыт из вида в объятиях четырех пар любящих рук; Джо осра­милась – она почти лишилась чувств, и Лори пришлось врачевать ее в буфетной; мистер Брук поцеловал Мег, ис­ключительно по ошибке, как он объяснил довольно несвязно; а Эми, обычно исполненная достоинства Эми, споткнулась о табурет и, не тратя времени на то, чтобы подняться, обнимала отца за ноги и лила слезы над его сапогами самым тогда, но для меня она гораздо красивее теперь – ведь по этим меткам я читаю целую историю. Тщеславие сгорело в огне, вызвавшем этот ожог, эта загрубевшая ладонь за­работала для своей хозяйки нечто лучшее, чем волдыри; и я уверен, что все, сшитое этими исколотыми пальцами, проносится долго – так много усердия вложено в стежки. Мег, дорогая, я ценю полезные женские умения, которые скорее сделают дом счастливым, чем белые ручки или мод ные рукоделия. Я горжусь тем, что пожимаю эту добрую, трудолюбивую руку, и надеюсь, что меня не скоро попросят; отдать ее. Если бы Мег ожидала награды за долгие часы утоми-тельного труда, она получила бы ее сполна в сердечном пожатии отцовской руки и его одобрительной улыбке.

– А Джо? Пожалуйста, скажи что-нибудь хорошее, она так старалась и была очень, очень добра ко мне, – шепнула Бесс на ухо отцу.

– Несмотря на короткую стрижку, я уже не вижу «сына Джо», которого оставил год назад, – сказал мистер Марч. – Я вижу юную леди, которая прямо закалывает свой ворот­ничок, аккуратно зашнуровывает ботинки, не свистит, не употребляет жаргонных словечек, не валяется на ковре, как делала прежде. Сейчас у нее лицо довольно худое и бледное от долгих ночных бдений и тревоги, но мне приятно смотреть на него, потому что оно стало мягче, а голос ее тише, она не скачет, но движется плавно и так по-матерински заботится о некоей маленькой особе, что восхищает меня. Мне, пожа­луй, не хватает моей прежней буйной девочки, но, если вместо нее я получаю сильную, полезную, добросердечную женщину, я вполне удовлетворен такой заменой. Не знаю, стрижка ли смирила нашу черную овечку, но знаю, что во всем Вашингтоне не найдется ничего настолько великолеп­ного, чтобы я согласился расстаться с теми двадцатью пятью долларами, которые прислала мне моя добрая девочка.

Глаза Джо затуманились на мгновение, а худое лицо порозовело в свете камина, когда она выслушала похвалы отца, чувствуя, что действительно их заслужила.