— Доченька! — обрадовалась мама. — Как дела? Чем занимаешься?

— В парке решила погулять, погода-то какая! А ты? Как себя чувствуешь? Сережка не звонил?

С братом у них была разница восемь лет, и Юле нередко казалось, что Сережка — не брат, а ее первый ребенок. После вторых родов мама часто болела, и забота о маленьком братишке легла на плечи девочки. Она ухитрялась справляться со всем: помогать матери по хозяйству, нянчить брата и учиться на отлично. Смогла поступить на бюджет в Таможенную академию. Мама тогда чувствовала себя хорошо — казалось, болезнь отступила, и даже устроилась на работу. Семья смогла выделить деньги на подготовку к ЕГЭ. Но временное улучшение прошло, а там и отца внезапно сократили на работе. Юля вынуждена была перевестись на заочное. Было непросто прожить те полгода на ее скромную зарплату, но они продержались. Потом ушла на другую работу, где и познакомилась с Юрой. Бывший по началу шутил, что у них сразу есть общее: имена на одну и ту же букву.

Уже после разрыва, после тонны грязи и глупых обвинений Юля осознала, что эта чертова буква так и осталась единственным общим. Просто Юрке была удобна неприхотливая девочка с доставшейся ей от бабушки двухкомнатной квартирой. Долго ли закрутить голову первой любовью той, кто в жизни не видела ничего, кроме семьи и учебы, а после жить в удобстве и комфорте. Только ребенок в этот комфорт не вписывался, н-да…

— Нет, не звонил, но Сережа говорил, что следующий раз им разрешат позвонить через неделю, не раньше.

Сережка после девятого поступил в колледж, отучился четыре года на автомеханика и ушел в армию, где сейчас и служил в десантных войсках. Вымахал лось под два метра и часто с гордостью предлагал навалять всем ухажерам сестренки, если те наглеть будут.

Юля вспомнила, как в первый месяц после призыва брата она, как обычно, принесла деньги родителям, но мать отвела ее на кухню.

— Доченька, нам с отцом много не надо. Прошу, начни жить для себя, мы и так украли у тебя столько лет… Пора подумать о себе. Двадцать шесть, а ты одна. Забудь того козла, найди нормального работящего парня. Нам с отцом большего и не надо.

Она пыталась ругаться, настаивать, но мать была неумолима. И вот уже больше полугода не брала у дочери ни копейки.

— Хорошо, мам. Позвоню в понедельник. Береги себя, ладно.

Довольный Совенок, затушив нарисованный пожар, уже бежал к ней.

— И ты себя, дочка.

Они покатались везде, где было можно. Купили сладкой ваты, съели по эскимо. Юля купила воздушный шарик в виде мишки. Совенок уже еле двигал ноги от усталости, а ей столько хотелось рассказать и показать, но…

— Думаю, пора, — она кивнула на скамейку, спрятанную в глубине парка за жирным кустом сирени. Здесь, вдали от основных дорожек, было тихо и сумрачно. Удобное место, чтобы вернуть ребенка домой.

— Хорошо, — с тяжким вздохом согласился Совенок. Накрыл медальон ладонью, делая его вновь видимым.

— Теперь меня можно найти, — пояснил, и Юля осталось только поверить на слово. Впрочем, не прошло и десяти минут, как она ощутила чужой, изучающий — аж спина зачесалась — взгляд.

— Я хотел бы угостить брата, — шепотом попросил Совенок, кивнув на недоеденную сахарную вату. Значит, не показалось. Юле стало не по себе. И в голову полезли панические мысли. Например, что от хороших не сбегают. И как воспримет возвращение беглеца его семья? Еще вспомнилось, что Совенок ни разу не упомянул о матери. Что если рядом с отцом, у которого какой-то там эсхарат, мачеха? Не от нее ли сбежал Совенок? Но поздно мучиться сомнениями.

— Ой, шарик, — расстроенно воскликнул малыш, выпустив ленточку из рук.

Юля вскочила догонять, почти дотянулась пальцами до ленты медленно всплывающего в небо коричневого медведя, как замерла, ощутив холод стали у горла. Скосила глаза — клинок выходил из пустоты. В тот же момент отчаянный крик Совенка «Юля!» ударил по нервам. Она дернулась:

— Аль!

Обернулась, забыв про лезвие у горла. Кожу обожгло. Над ухом прошипели что-то злое. Чужие пальцы, впились в плечо, удерживая. А она не чувствовала ни боли от пореза, ни тепла льющейся на грудь крови. В глазах стоял брошенный пакет с игрушками, втоптанная в землю сахарная вата и пустая скамейка. Нарастающий шум в ушах заглушил остальные звуки. Ноги подкосились, и Юля стала медленно оседать.

Упасть ей не дали. Обхватили, прижав к чему-то твердому. Горячая ладонь обняла горло, и кожу запекло так, что Юля взвыла, а из глаз брызнули слезы.

Ее заставили сделать шаг назад. Чувство короткого падения, возмутившийся желудок. Мир все еще был размыт слезами, зато обоняния и слух обострились. Пахло железом, мужским потом, остро воняло чем-то звериным. А еще здесь было на порядок холоднее, и ветер, пробираясь под тонкую куртку, заставлял ежиться.

Удерживающий ее человек перебросил Юлю через плечо, и она охнула, больно стукнувшись животом о твердое, как камень, плечо. Похитителю до ее проблем не было никакого дела. Он размашисто шагал куда-то, и девушка напрягала мышцы, чтобы меньше подпрыгивать при каждом шаге.

Скрип двери. Лестница. Спуск вниз. Полумрак коридора. Стертые камни пола. Запах сгоревшей еды. Еще один проход, и ее скинули вниз. Каменный пол ударил по коленям, сбил кожу на ладонях. Юля зашипела от боли, облизала прокушенную губу, сглотнула, ощущая металлический вкус крови во рту. Села, потрясла выбитым запястьем, огляделась.

Ее принесли в небольшое помещение без окон. Подвал? Под потолком висела странная сфера-лампа, заливая все вокруг ровным желтым светом. Цепи на каменных стенах, металлические стулья и темные пятна на полу навевали мысли о средневековой пыточной. А еще в комнате со сводчатым потолком было полно народу. Мужчины разного возраста, все в кожаных с черными металлическими вставками доспехах, разглядывали ее с одинаковым выражением неодобрения на лицах.

Они не отличались от людей. Почти. Волосы оттенков от белого до темно-серого, жесткой, проволочной гривой спускались до лопаток. Кожа загорелая, как у тех, кто много времени проводит на свежем воздухе, а вот странные глаза Юля рассматривать не решилась. Хватило того, что от взглядов била нервная дрожь, а в желудке точно кусок льда поселился.

Девушка подобралась, села, обхватив колени руками. Ощупала горло. Кожу стягивало от засыхающей крови, но пореза не ощущалось. Залечили. Зачем? Чтобы потом убить еще раз? Юля прекрасно осознавала, что со вскрытым горлом смогла прожить пару минут, не больше.

Досада на себя — вот знала, что от хорошей жизни не сбегают — приглушила страх. Страшно все же было, но больше за Совенка. А эти идиоты… Думают, если их семеро здоровых, то можно качать права перед одной женщиной? И где они были, такие здоровые и сильные, когда малыш сбегал из дома?

Мужчины обменялись парой фраз, потом разговор разгорелся, перешел в спор. Один из них вытащил клинок, и лезвие со свистом прошило воздух рядом с девушкой, Юля успела зажмурить глаза, но оказалось мужчину интересовала ее сумка. Он поднял ее с пола за перерезанный ремешок, бросил другому.

Сумку было жаль — два месяца, как купила. И ладно сумка, но там телефон, карты, короче, вся жизнь! Юля попробовала встать, но ее грубо пихнули на пол, рявкнув что-то вроде: «Сидеть» или «Место».

— Идиоты, — пробормотала, с содроганием усаживаясь на грязный пол, — твари, дебилы, придурки.

— А у вас неплохой словарный запас, барышня, — насмешливо озвучили на русском у нее за спиной. Юля обернулась. Вскинула брови. Человек в обычном мужском костюме смотрелся среди воинов в доспехах, как чиновник, заглянувший на реконструкцию. Короткая стрижка ежиком, темные очки, убранные наверх — встреть она его на улице, не обратила бы внимания. Но взгляд уже выцеплял знакомый оттенок волос, разрез глаз — незнакомец точно был местный, хоть и говорил по-русски без акцента.

Из окружавших девушку мужчин к нему шагнул один, обменялся парой фраз. Юля мельком отметила, что у этого золотой выгравированный узор на антрацитовых пластинах доспеха, кожаные перчатки и явно пошитые вручную высокие сапоги, а не грубые ботинки. Перед ней был кто-то из начальства.