Жак Тардье встал. Он снова погладил темную бородку, сухо кашлянул и отрывисто проговорил:

– Вы обвиняетесь в том, что избили трех негодяев в таверне.

– Четверых! И при помощи монаха, который стреляет из пистолетов так же здорово, как из каронад. Четверых негодяев, если я правильно сосчитал, которые покушались на мой кошелек, но вместо золотых экю получили по доброй порции пороха и железа.

– Знаю… Вы приехали с островов, судя по письму командора и генерал-губернатора де Пуэнси?

Ив горделиво поднял голову и заявил:

– Вы незаконно прочли это письмо, господин начальник уголовной полиции, тогда как один король имел право его вскрыть, ибо письмо адресовано его величеству.

Жак Тардье в первый раз улыбнулся:

– Вы говорите, что я не имел права читать это письмо. Пусть так! Что ж, капитан, я об этом не жалею! По крайней мере, я имел возможность узнать о некоторых из ваших подвигов. Бог мой! Если бы оно случайно попало мне в руки при других обстоятельствах, я бы усомнился в его подлинности. Но черт возьми! То, что вы совершили этой ночью – достаточное тому подтверждение! Значит, именно вы спасли Мартинику во время вооруженного нападения англичан и восстания карибских дикарей? Вы же вернули свободу господину Жаку Дюпарке. Позвольте выразить вам свое восхищение, сударь, прежде короля. Я счастлив этой возможностью.

Лефор отступил на шаг и горделиво выпятил грудь.

– Должен также поздравить вас с тем, что вы совершили нынче ночью. Если бы каждый, кто носит оружие, действовал подобно вам, мы бы скоро покончили с разбойниками, которые грабят нашу славную столицу… и позорят страну, а также нашу полицию, показывающую собственное бессилие. Разумеется, не мне вас упрекать, хотя в результате этой стычки имеются один убитый и трое тяжелораненых. Однако их ждет виселица.

Лефор поклонился. Он раскраснелся, раздуваясь от гордости и самодовольства. В эту минуту ему казалось, что он в силах очистить Париж от злодеев, наводнивших город и действовавших хорошо вооруженными шайками, орудовавшими близ мостов и на темных улицах.

– Вы, конечно, не знали, что имели дело с четырьмя опаснейшими злоумышленниками? Может быть, вам неизвестно, что эти четверо – главари печально знаменитой шайки «Убийц из Сен-Жермена»? Вот уже около десяти лет они сеяли в Париже страх и были неуловимы. Вы положили конец их произволу!

– Господин начальник уголовной полиции! На островах, как и в Париже, я – слуга его величества. И если я сумел, пусть даже по воле случая, услужить ему и на сей раз, я ничуть не меньше польщен этим обстоятельством.

– Я доведу до сведения генерала то, что вы совершили, и, надеюсь, он выразит вам свою благодарность. – Жак Тардье подошел к креслу и продолжал: – Разумеется, вы и ваши спутники свободны, хотя объяснения, представленные сержанту этим монахом, выдающим себя за главу ордена доминиканцев на Мартинике, вызывают сомнения…

– Господин королевский судья! – поспешил вставить флибустьер. – Этот монах добирался из Гавра верхом, а в его возрасте не так-то просто скакать на лошадке. Он очень устал, да и порядком разволновался при виде бандитов, так что его состояние этой ночью вполне простительно.

Судья согласно кивнул и продолжал:

– Я изучил его верительные грамоты. Стало быть, этот монах приехал для исполнения важного поручения, от которого, как мне показалось, зависит судьба целой колонии?

– Так точно, сударь.

– И вы здесь для того, чтобы ему помочь?

– Всем, что в моих силах.

– Но командор де Пуэнси ни словом не упоминает об этом в своем послании к королю.

– Вы имели возможность, господин королевский судья, ознакомиться с содержанием этого письма, тогда как мне оно неизвестно. Однако по молчаливому уговору с генерал-губернатором Подветренных островов я должен защищать отца Фейе. И я думаю, этот монах в самом деле нуждается в защите от происков, затеянных вокруг него и порученного ему дела с целью провала, еще больше, чем я – от разбойников, шныряющих по Парижу.

– Что это за происки?

Ив запнулся. Судья заметил его колебание. Флибустьер владел тайной и не хотел так запросто ее открывать.

– Вам отлично известно, что я начальник полиции, – отчеканил Жак Тардье, – и обоснованность действий, предпринимаемых отцом Фейе, в каком-то смысле обязывает меня, слугу короля и отечества, оказывать ему помощь и защиту.

У Лефора вдруг загорелись глаза. Его осенило, какую огромную выгоду он может извлечь из расположения к себе этого судьи. Он представил себе арест шевалье де Виллера, который помешает посланцу Мерри Рулза встретиться с его величеством или кардиналом раньше главы ордена доминиканцев.

– Сударь, – начал Лефор, – с тех пор как мы покинули остров, нас, признаюсь, преследует господин, в чьи планы входит добиться от короля смещения госпожи Дюпарке и назначения генерал-губернатором человека, который всегда играл, мягко говоря, зловещую роль. Он до крайности честолюбив и ни перед чем не остановится для получения столь желанного назначения.

– Вы уверены в том, о чем сейчас говорите?

– Совершенно уверен. Этот посланец успел наобещать мне такого, хотя я ни о чем и не просил, – потому что нет, сударь, на свете человека скромнее Ива Лефора! – если я соглашусь ему помочь. Речь шла всего-навсего о том, чтобы убить отца Фейе!

Королевский судья вздрогнул и спросил:

– Как зовут этого посланца?

Без малейшего колебания, словно освобождая свою совесть от тяжкого груза, Ив ответил:

– Шевалье де Виллер.

Жак Тардье снова вздрогнул, на этот раз еще сильнее. Ив заметил, что судья сильно нервничает. В сердце великана зашевелились сомнения. Он-то надеялся обезвредить шевалье: неужто его план провалился?

Королевский судья тяжело вздохнул:

– Семейство Виллеров пользуется особой любовью короля, – медленно проговорил он, словно желая объяснить, какие тайные течения мешают ему благополучно разрешить конфликт. – Я не имею права заниматься политикой, и, к величайшему моему сожалению, единственное, чем смогу помочь, – предупредить кардинала о намерениях этого молодого человека.

Ив почувствовал, как рушатся все его надежды. Однако Жак Тардье еще не договорил.

– Я изложу все в послании, – продолжал он, – на имя кардинала Мазарини. Можно быть уверенным, что его высокопреосвященство извлечет из моего доклада выгоду. Но какова будет его реакция? Что он скажет королю? Словом, как он сам отнесется к этому делу, я не знаю.

– Сударь! – воодушевился Ив. – Непозволительно, чтобы его высокопреосвященство дал себя провести, иначе будущее колонии было бы отдано в жертву честолюбцу, пусть даже любимцу его величества.

Жак Тардье пожал плечами. Он видел, что искатель приключений, к которому он испытывал живейшую симпатию, ничего не смыслит в государственных делах. Капитан понятия не имел, насколько могущественны во всех областях титулованные особы и что может себе позволить человек, к которому благоволит король.

Безнаказанными оставались самые тяжкие преступления любимцев короля.

– Боюсь, – продолжал начальник уголовной полиции, – что вы бессильны против молодого шевалье, если он во что бы то ни стало решил добиться от его величества этого назначения. Но я обещаю сделать все, что в моей власти, дабы отстоять ваши права и в некотором роде дискредитировать его самого.

Лефор вспыхнул:

– Сударь! Есть средство помешать этому юному прохвосту погубить наши планы, и, по-моему, оно отличное! Даю слово, я приведу свой план в исполнение!

– Что это за средство?

– Я вызову его на дуэль и убью!

– Вас отправят в Бастилию. И, к моему сожалению, это придется сделать мне. Законы надо исполнять!

– Думаю, что законы существуют для того, чтобы заставить поступать честно тех, кто сам мог бы спасовать! Но когда речь идет о благородном человеке, то, как мне кажется, законы можно толковать и так и эдак. В нашем случае твердо известно, что в интересах королевства шевалье де Виллера необходимо обезвредить. Раз при настоящем положении дел это невозможно, я готов пожертвовать свободой и даже жизнью ради спасения колонии!