Он склонился к уху монаха:

– А доведется меня разыскивать, ступайте в «Лисий хвост». После того что там произошло вчера ночью, никому не придет в голову искать меня в этой таверне. Кроме того, надо бы свести счеты с хозяином…

– В «Лисьем хвосте», договорились, – негромко повторил отец Фовель и подмигнул: – А мы – в Бастилию, сын мой!

– Давно пора! – воскликнул Ив. – Не воображайте, монах, что вы приехали в Париж только для того, чтобы полюбоваться Лувром! Будет о чем вспомнить, когда вернетесь на Сент-Кристофер!

Он огляделся, как вор, опасающийся погони, и бросил последний взгляд на своих товарищей. Всего несколько шагов – и он вышел на главную аллею, где расхаживали мушкетеры, положив руку на гарду шпаги.

Как ни в чем не бывало Ив подошел к центральным воротам с бравым и величавым видом, словно гордый гасконец, не имеющий ни гроша в кармане и твердо знающий, что самый последний бедняк должен держаться с гордым видом. Лефор не чувствовал себя виноватым, но его одолевали сомнения.

Он не мог поверить, что начальник полиции, который отнесся к нему с добротой, участливостью, пониманием, обласкал его и похвалил за подвиги, мог оказаться таким продажным человеком, позорящим королевство.

Но по здравом размышлении он пришел к выводу, что после вчерашнего приключения следует держаться начеку. Нет, больше он не станет доверять парижанам.

Лефора никто не остановил, и он двинулся по узкой грязной улочке, посреди которой свиньи барахтались в лужах зловонной стоячей воды. Лефор шагал стремительно, не оглядываясь. Он лишь бросал взгляд то налево, то направо в надежде заметить лавчонку старьевщика, где бы мог бы купить шпагу. За ценой он не постоял бы. Ив знал, что, когда по икрам его будут бить тяжелые ножны, он почувствует себя совсем иначе и никому его не остановить.

Лефор вышел к Центральному рынку и заметил выставленный на продажу товар: старые залатанные камзолы, дырявые штаны, просившие каши сапоги. Целый арсенал шпаг: итальянских, австрийских, французских, а также самых разнообразных стилетов, кинжалов и пистолетов, добытых на море и на суше, мушкетов, карабинов и пик – покачивался на ветру, развешанный на веревке.

Лефор улыбнулся. Он нашел, что искал.

Спустя несколько минут Ив вышел из лавки, вооруженный до зубов. Он не сдержал радостного смеха.

Про себя Лефор решил: если начальник уголовной полиции окажется предателем и заточит двух его товарищей в тюрьму, тогда слово, данное капитаном предателю, потеряет силу.

А в этом случае шевалье де Виллеру не поздоровится!

Чувствуя себя победителем, Лефор бодрым шагом направился на улицу Сен-Дени. По дороге он припоминал подробности своего разговора с начальником полиции Жаком Тардье и недоумевал, как могло случиться, что внутренний голос не предостерег его против стража порядка.

Он вспомнил, как поначалу тот встретил его хмуро и неприветливо, с угрожающим видом наматывая на палец кончик бороды; и вдруг на его губах расцвела улыбка, он стал осыпать Лефора комплиментами, извиняясь, по-видимому, за то, что сам без спросу вскрыл послание, адресованное королю.

Теперь все это представлялось флибустьеру лицемерной комедией. Сомнений быть не могло: Жак Тардье чудом завладел тайной и решил расстроить планы Лефора и отца Фейе в пользу своего друга шевалье де Виллера! Черт возьми! Он не скрывал, как ему будет трудно справиться с молодым дворянином!

И Ив говорил себе, что, прежде чем взяться за что-либо, нужно разобраться в сложившемся положении.

Для него это означало одно: решить, как он вызовет шевалье на дуэль, то есть каким образом затеет ссору, после чего уложит замертво ударом шпаги.

Если бы он действовал по велению сердца, то немедленно отправился бы в особняк Виллера. Однако до него уже дошло, что Париж – не острова; Лефора удерживали угрызения совести. Сверх того, он сам недавно выгораживал Жака Тардье перед своими товарищами, заметив, что королевский судья, возможно, и не такой уж злодей, каким его себе представлял отец Фовель. Необходимо дать ему шанс… и дождаться результатов беседы в Лувре, в апартаментах кардинала.

Едва Ив переступил порог таверны, как хозяин метнулся ему навстречу, словно желая броситься в объятия и выразить горячую признательность, а потому Иву захотелось было его пожурить. Но он не успел и рта раскрыть. Трактирщик буквально пал ниц, молитвенно сложив руки, и завопил:

– Достославный господин! Ради всего святого! Не приходите больше в этот дом: вы его разорили!

Ив насупился и обвел таверну взглядом. В зале находилось всего трое посетителей, они тихо сидели, завернувшись в темные плащи, и напоминали стервятников на отдыхе.

– Сударь! – гнул свое трактирщик. – Представители семейства Пьетрекенов – честные люди. Но за то небольшое время, что вы провели здесь, вы меня ославили, особенно после всего вами содеянного! Умоляю вас: уходите!

– Господин Пьетрекен, – ласково возразил Ив, – не понимаю, каким образом я мог нанести вам ущерб. Должен заранее предупредить, что лучше не заставлять меня делать то, что мне не по душе! Я хочу пить, а скоро и проголодаюсь. Будьте любезны, приготовьтесь удовлетворить мои желания!

– Вы меня разорили! – взвыл хозяин. – Разорили, убив нескольких несчастных прямо в доме; таверна издавна славилась своим гостеприимством, и существует она уже семьдесят лет. Предупреждаю: если вы немедленно отсюда не уберетесь, я за вашу жизнь не поручусь!

– Правда? – отодвигая хозяина с дороги и делая шаг вперед, произнес Лефор и бросил угрожающий взгляд в сторону посетителей, которые с любопытством следили за происходящим, не произнося ни слова.

– Честное слово! – поклялся трактирщик. – Если вы не уйдете, будете иметь дело с друзьями тех, с кем вы грубо обошлись, и они заставят вас дорого заплатить за ваши ночные подвиги.

– Ну да! – воскликнул Лефор. – Хотел бы я посмотреть на друзей тех негодяев, которых я уложил! Ну хватит болтать, господин Пьетрекен! Немедленно подайте вина и зарубите себе на носу: никто никогда не оставался безнаказанным, задирая меня!

Он встряхнул трактирщика и с важным видом прошел в глубину зала, где выбрал стол рядом с дверью на кухню.

– Ах, – в отчаянии вскричал Пьетрекен, – я вас предупредил! Если с вами что-нибудь произойдет, сами будете в этом повинны!

– Довольно! – бросил Ив, опускаясь на стул. – И прошу больше не напоминать мне о происшествиях прошлой ночи, а заодно не пугать меня и грядущими событиями. В настоящую же минуту я умираю от жажды! За дело, трактирщик!

Двое посетителей встали из-за стола и, бросив на стол деньги, направились к двери. Перед тем как выйти, они с ненавистью взглянули на флибустьера, который не обратил на них внимания, и дверь бесшумно затворилась.

Пьетрекен принес вина и поставил кружку перед Лефором.

– Хозяин, – обратился к нему тот, – у меня есть основания полагать, что вы состоите в сговоре с разбойниками, которые пытались нынче ночью отнять у меня кошелек и которых я заставил пошевелиться! У меня большое желание отрезать вам уши и нос!

Трактирщик снова умоляюще сложил руки и проговорил:

– Достославный господин! Я вижу, что вы настоящий храбрец! Никто так не желает вам добра, как я! Этот дом – ваш. Можете оставаться здесь сколько пожелаете, ешьте и пейте в свое удовольствие!

– Ага! Вы запели по-другому! Что, пораскинули своим скудным умишком, господин Пьетрекен? Несите-ка дюжину телячьих колбасок да вина соответственно! Так и быть, пощажу ваши уши!

Пьетрекен упрашивать себя не заставил. Он развернулся, толкнул дверь и исчез на кухне. Дверь была дубовая, кованая и, хотя железо было тронуто ржавчиной, такая крепкая, что Лефор подумал: такую вышибешь разве что пушечным выстрелом.

Он терпеливо ждал, потягивая вино, когда еда будет готова. На углу стола он резал табак, набивал трубку и беззаботно курил, спрашивая себя, какие новости ему принесут монахи. Лефора снова одолела одна забота: разобраться в своем положении. В зависимости от сообщения отца Фовеля он и будет действовать. Ив уже представлял, как торопливо шагает к особняку Виллера и сводит счеты с этим негодяем шевалье!