– А вы полагаете, если его высокопреосвященство принял моего приятеля Лефора, то он не слышал и других выражений?

– Увы, в этом я не сомневаюсь! – вздохнул доминиканец. – Однако, брат мой, если вы вернетесь на острова, вам придется последить за своей речью, иначе мне, к большому сожалению, придется, следуя церковным канонам, строго вас наказать.

– Ах-ах-ах! – впервые позволил себе вмешаться в разговор двух монахов Лефор. – Я получил от короля разрешение набрать солдат. Матросы отныне подчиняются мне и отцу Фовелю, а он, хоть и монах, состоит на службе у меня на судне и, по существу, является флибустьером, как любой из моих агнцев. Понимаете ли вы, святой отец, что я не позволю, чтобы хоть один волос упал с головы отца Фовеля?

Отец Фовель размял табак и раскурил трубку Лефора. Сен-Нектер и судья с любопытством наблюдали за разворачивавшейся на их глазах сценой.

После того как Ив одернул отца Фейе, тот не стал больше настаивать. Но отец Фовель, выкурив трубку, неожиданно сказал:

– Мне чертовски любопытно послушать, приятель, что вам сказал король. Говорите, вы его видели?

– Как вас сейчас, и должен признаться, что доктор Бувар преувеличивал, когда уверял меня, что у его величества настолько неприятно пахнет изо рта, что собеседники с трудом сдерживают отвращение. Я даже не заметил, действительно ли у короля не хватает нескольких зубов, а в нёбе дыра.

– Неужели его величество с вами заговорил?

– Да, – подтвердил Лефор.

– И что он вам сказал?

– Что я ему докучаю и он меня разжалует!

Отец Фовель так вздрогнул, что едва не потерял равновесие. Заикаясь, он переспросил:

– Король вас разжаловал?

– А я вам о чем толкую! – уверенно проговорил Лефор. – Но, слава Богу, я собрал перья.

Флибустьер увидел три пары вопросительно уставившихся на него глаз и счел, что пора кое-что пояснить.

– Видите ли, отец мой, иногда полезно быть находчивым. Я прибыл в Лувр капитаном. Король меня разжаловал, да так, что от меня перья полетели, а я их подобрал и, по милости Божьей и короля, соорудил из них себе адмиральский чин!

Отец Фовель прыснул со смеху и хлопнул по столу кулаком, не обратив внимания на гневный взгляд доминиканца.

– Адмирал! – повторил он. – Что за история?

– Господь, выбирающий себе слуг, – с достоинством пояснил Лефор, – избрал вас, отцы мои. Король Людовик Четырнадцатый, представляющий Бога на земле, поступает так же, вот он и выбрал меня. Так-то!

– Это правда! – подтвердил Сен-Нектер. – Я при сем присутствовал.

Отец Фовель хлопал глазами. Он был ошеломлен и от радости не мог произнести ни слова. Лефор вытер ладонью губы и продолжал:

– Знаете, отец Фовель, когда мы вернемся на Сент-Кристофер и снова взойдем на «Пресвятую Троицу», в тот же день мы поднимем четырехугольный флаг на клотик грот-мачты, а ночью, в море, как и в гаванях, станем зажигать на корме четыре сигнальных фонаря!.. Ну как? Четыре фонаря на корме, гром и молния! – расхохотался он. – Командор де Пуэнси никогда столько не зажигал на своем судне! А квадратный флаг? Представляете физиономию Мерри Рулза, когда я направлю свои пушки на форт, а у меня над головой будет развеваться четырехугольный флаг? Ему придется приветствовать меня орудийным салютом! И это еще не все… остальное узнаете позднее. Отец Фовель провел рукой по лицу и вскричал:

– Возможно ли это? Я не сплю? Святые небеса! Капитан, пальните над ухом у своего монаха, чтоб он проснулся!

– Вы не спите! – заверил его Ив. – А я сейчас думаю об одном человеке, который, может быть, спит в этот час на Антилах в старом, опаленном солнце форте под названием Сен-Пьер. Да, я думаю о майоре Мерри Рулзе. Он ожидает назначения, надеется стать губернатором Мартиники! Кто знает, что он сейчас творит на этом острове? Кто знает? Быть может, Байярдель в тюрьме?

– Или на виселице, – безразличным тоном предположил отец Фовель.

– Да ты что, монах! – меняясь в лице, взревел Лефор. – Если майор приказал повесить моего старого друга Байярделя… Ах, тысяча чертей из преисподней! Он даже не может представить, что его ждет! Знаете ли вы, что я могу прибыть в Сен-Пьер, благодаря прерогативам, которыми наделил меня король, войти в тюрьму и освободить всех осужденных? Я – единственный судья по всем вопросам, имеющим отношение к береговой охране и дозорам! Что вы об этом думаете?

– Полагаю, нам не следует терять время в этом городе, полном мошенников. Раз Небо нам улыбнулось, не стоит добиваться новых милостей. Можно всего лишиться. Надо уезжать, капитан, поверьте, и как можно скорее. Мы, верно, нужны на Сент-Кристофере и в Сен-Пьере.

– Нужны ли мы? – переспросил Ив. – Я вот думаю, как до сих пор на Сент-Кристофере обходились без такого адмирала, как я.

– Хе-хе! Вы пока не адмирал.

– Почти адмирал…

– Как я – почти папа!

– Вы же, судовой монах, – рассердился Лефор, – отныне извольте ходить прямо. Черт побери! Слишком много воли я дал своим людям. С сегодняшнего дня все изменится! Кстати, давно хочу вас спросить: вы когда-нибудь пробовали разрезать пистолетную пулю надвое о лезвие сабли?

– Никогда! – признался монах.

– Вот и попробуйте! Благодаря этому упражнению я стал адмиралом. Помните, что я вам обещал? Меховую накидку, туфли и все, что полагается иметь папе? Следуйте моим советам и моему примеру – у вас будет все!.. Черт бы меня побрал, если такой стрелок, как вы, не способен завоевать папскую тиару с помощью пистолетов!

– Правда ли, что вы так скоро намерены покинуть Париж? – спросил Сен-Нектер.

– Разумеется, – кивнул капитан. – Разумеется. Нас ждут не на Сент-Кристофере, а в Сен-Пьере. Представьте: у ворот форта лично для меня воздвигли виселицу. Я хочу присутствовать на ее открытии, а присутствующий здесь монах даст по этому случаю залп!

– Значит, мы больше не увидимся? – огорчился Жак Тардье.

– Почему нет? – возразил Лефор. – В следующий раз я приеду сюда за маршальским жезлом, а мой монах – за тиарой. И можете быть уверены, господа, что память о вас капитан Лефор навсегда сохранит в своем сердце!

Жара стояла изнуряющая, и лошади безуспешно тянули длинные шеи к недосягаемой воде.

Белен и Бреза ехали впереди, затем следовали Сигали, Виньон, Босолей и Бурле – безобразный карлик, казавшийся крошечным на крупной лошади.

Небольшой отряд миновал бейяхондовые заросли. Это колючий кустарник с длинными иголками, твердыми и острыми, протыкавшими даже грубую кожу на сапогах. Лошади были изранены в кровь; на ее запах слетались тучи разноцветных мух.

– Эй, Белен! – крикнул Босолей. – Скоро мы приедем? У меня лошадь еле жива, да и мои силы на исходе!

Белен натянул повод и обернулся:

– Ехать еще не меньше часу! Наберитесь терпения. Скоро будет водопад, там освежитесь…

Затем он обратился к Бреза; тот почти не разжимал губ, с тех пор как они пересекли границу Страны Варваров:

– С этой небольшой речушки Тринидад начинается полуостров Каравелас. Я хорошо знаю здешние места, часто сюда наведывался… Мне даже раз или два доводилось вместе с Дюбюком встретить карибских дикарей, и мы с ними поболтали.

Бреза язвительно усмехнулся и с насмешливым видом повторил:

– Поболтали! Как будто возможно разговаривать с дикарями-людоедами!

– Конечно можно, – заверил его Белен. – Дюбюк сносно говорил на их языке и умел заводить знакомства среди этих варваров.

Бреза пожал плечами. Он остался при своем мнении. С тех пор как заговорщики решили устроить охоту и привлечь индейцев на свою сторону, Бреза то и дело приводил возражения. Только он воспротивился плану. Босолей хвастал тем, что ему все же удалось, несмотря на страх и угрызения совести, уговорить Бреза отправиться в эту экспедицию.

Теперь было странно видеть рядом с Сигали, Виньоном, Босолеем, Бурле и Беленом колониста из Сен-Пьера, неизменно осторожного, который больше всего боялся встретиться с дикарями.