На маленькой лодчонке они доплыли до одномачтового рыболовного судна, стоявшего в двух милях от берега; на нем добрались до Джерси, а оттуда — на рейсовом пакетботе в Дувр [Дувр — портовый город в Англии, графство Кент, в 28 км от французского порта Кале]. Даже в мирное время их путешествие едва ли могло пройти более спокойно.

И вот, снова войдя в свой дом, Кантэн поднялся по лестнице и как ни в чем не бывало появился в фехтовальном зале.

При виде его седой Рамель, который в это время занимался с учеником, издал восклицание, чем привлек внимание О’Келли, отдыхавшего в амбразуре окна.

— Силы небесные! Это вы, Кантэн, или только ваш призрак?

Прежде чем Кантэн успел ответить, О’Келли уже подскочил к нему и, громко смеясь, тряс его руку; Рамель, бесцеремонно бросив своего ученика, крутился вокруг, а старик Барлоу, вошедший в зал, стоял в нескольких шагах от них, дрожа от волнения.

— А мы, было, думали, что уже никогда не увидим вас по сю сторону ада! — воскликнул О’Келли, положив руку на плечо Кантэна. Глаза его сияли от радости.

— Причина тому — недостаток веры.

— Вовсе нет. Причиной тому ложь, которой мы поверили. Разве мадемуазель де Шеньер не приходила сюда с месяц назад сказать нам, что вас убили?

— По ее словам, вы были убиты шуанами где-то в Бретани, — объяснил Рамель.

— Так сказала вам мадемуазель де Шеньер?

— Да, именно она. И в ее прекрасных глазах стояли слезы. Хотел бы я заслужить их своей смертью. Она сказала, что им сообщил об этом... Как его имя, Рамель?

— Дворецкий Шавере, сказала она. Не припомню его имени. Господин Сен-Жиль получил от него письмо.

— Ясно, — сказал Кантэн и на его губах мелькнула горькая улыбка. — Это многое объясняет. Негодяй слишком поспешил.

Затем вспомнив о слезах, упомянутых О’Келли, Кантэн забыл обо всем остальном. Ему очень хотелось подробнее узнать об этих слезах. Но он не осмелился расспросить о них, решив получить исчерпывающую информацию от особы, которая, как утверждали, их пролила.

— Эту ошибку надо немедленно исправить. Я сейчас же нанесу визит на Карлайл-стрит.

— Вы не сделаете ничего подобного, разумеется, если цель вашего визита — встреча с мадемуазель де Шеньер. Они переехали на Перси-стрит, недалеко от Тоттенхэм-Корт-роуд. Я записал адрес. Думаю, их обстоятельства несколько изменились.

После такого заявления Кантэн не стал медлить. Получив от О’Келли адрес перчаточника на Перси-стрит, он отправился разыскивать его дом. Перчаточник направил его на третий этаж, и, поднявшись по скрипучей, мрачной и узкой лестнице убогого дома, молодой человек постучал в дверь, ведшую в задние комнаты.

К немалому удивлению Кантэна, дверь открыла сама мадемуазель де Шеньер в модном сером платье и с изысканной прической. Ее облик явно не соответствовал жалкой обстановке комнаты.

Она стояла перед ним с широко раскрытыми глазами, и краска медленно сходила с ее лица. Затем она вскрикнула и наконец, справившись с волнением, спросила:

— Это действительно вы, господин де Морле? Вопрос был задан почти шепотом.

— Я напугал вас? Простите меня. Если бы я мог предположить, что вы сами выйдете на мой стук...

— О, нет-нет, — перебила она. — Мы думали, что вы мертвы, кузен Кантэн, и... и...

— Я знаю. О’Келли мне говорил. Вы получили письмо от Лафона.

— Лафон написал, что ему сообщил об этом общественный обвинитель Анжера и что Шавере теперь конфисковано.

— Понятно, — Кантэн с извиняющимся видом улыбнулся. — Могу я войти?

Вопрос Кантэна встревожил мадемуазель де Шеньер.

— Ах, нет. Нет. Я... я бы предпочла, чтобы вы этого не делали. Я здесь не одна. Тетушки и Констана нет дома. И это очень хорошо. Пожалуй, им лучше не знать о вашем возвращении. Не знаю. Мне нужно время, чтобы подумать.

— Я ни в коем случае не хочу причинять вам беспокойство.

— Тогда, пожалуйста, уйдите. Сейчас же. Я бы не хотела, чтобы Констан вас здесь встретил. Мне становится страшно при одной мысли о том, что может случиться. Констан никогда не простит вас, пока жив.

— Значит, он должен простить меня? За что?

— За убийство нашего кузена Буажелена. Видите ли, нам все известно.

— Так! Эта история уже обросла слухами! — Кантэн презрительно рассмеялся. — Он погиб от моей руки. Но я не назвал бы это убийством. Единственным убийцей в этом деле был сам Буажелен.

Ее грустный вопрошающий взгляд застыл на его лице, но шум внизу вновь пробудил ее тревогу.

— Ах, Боже мой! Если это они? Уходите, сударь, уходите, прошу вас.

— Мне надо так много сказать вам, — вздохнул Кантэн. Он думал о слезах, про которые говорил О’Келли.

— У вас будет такая возможность. Я сама приду к вам, а теперь уходите.

Она с трудом выговорила эти слова, и Кантэн понял, что ее обещание объясняется желанием поскорее отделаться от него.

— Когда вы придете?

— Когда хотите. Сегодня. Вечером. О, пожалуйста, уходите!

— Я буду иметь честь ждать вас.

— Ждите. Да, да.

Кантэн еще не успел откланяться, как дверь закрылась, и он удалился, размышляя над тем, сдержит ли она данное ею слово.

Кантэн возвратился домой и стал ждать. В шесть часов вечера Барлоу ввел закутанную в плащ мадемуазель де Шеньер в ту самую обитую панелями комнату наверху, куда она уже приходила перед отъездом Кантэна три месяца назад.

Когда она позволила ему снять с себя плащ, он увидел, что страх, который несколько часов назад не позволил ей принять его, сменился суровой непреклонностью.

— Я держу свое слово, — сказала она. — Мне пришлось дать его из страха перед тем, что могло бы случиться.

— И других причин у вас не было? — мягко, спросил он.

— Мне... мне казалось правильным дать вам возможность объясниться.

Кантэн пододвинул ей стул.

— Мой рассказ будет прост, — сказал он, — а выводы из него я предоставлю сделать вам самой.

Мадемуазель де Шеньер села, и Кантэн, расхаживая взад и вперед по комнате, приступил к рассказу. Он начал с визита в Шавере и закончил вмешательством Пюизе, которое спасло его от смерти.

— Можно объяснить сообщение о моей смерти. Раз я оказался в руках шуанов, обо мне никто никогда не услышал бы. Можно объяснить и некоторые другие вещи. Можно объяснить, почему Буажелен обратился ко мне как к маркизу де Карабасу, помня, что именно Констан первым назвал меня так. Вы не улавливаете здесь совпадения?

— Оно не так велико, — во время рассказа Кантэна ее манеры смягчились, но теперь снова стали натянутыми. — Однако я не улавливаю, какие выводы вы делаете.

— В таком случае — я воздержусь от них.

— Если вы предполагаете существование какого-то заговора между моими кузенами и господином де Буажеленом, то эта мысль недостойна вас. Не говорят ли подобные выводы о том, что вы слишком склонны к подозрительности? Разве то, что вы путешествовали с охранной грамотой, выданной вам санкюлотами, не является достаточным основанием для предположений господина де Буажелена?

— Он не знал о существовании этой грамоты. Меня обыскали уже после его смерти. — Кантэн заметил, что мадемуазель де Шеньер вздрогнула. — Надеюсь, мадемуазель, вы вынесете мне снисходительный приговор за способ, который я избрал, что спасти свою шею от петли, уготованной мне вашим родственником. У меня не было иного выбора.

— Я понимаю, — она снова смягчилась. — Какая гнусность! Вы сделали Констана своим непримиримым врагом. Он не должен знать о вашем возвращении.

— А по-моему, должен. Я не намерен прятаться. Он непременно узнает, что я снова в Лондоне.

— Возможно и нет, ведь мы возвращаемся во Францию. Через два или три дня мы уедем из Лондона. Сен-Жиль уже в Голландии с Сомбреем.

— Вы возвращаетесь во Францию? Сейчас? — ужаснулся Кантэн. — Но ведь это опасно!

Взгляд мадемуазель де Шеньер еще более смягчился; ее тронуло такое проявление заботы о ней. Она даже слегка улыбнулась и покачала головой.

— Нам ничего другого не остается. Вы видели, где мы живем. Тетушка не может этого вынести.