— Насколько мне известно, ничем. Скорее наоборот.

— И опять-таки вы слишком любезны. Мы слышали, что вы выкупили Шавере у нации.

— Оказалось, что это самый простой способ получить его.

— Возможно и простой. Но чреватый немалым риском. Вы, разумеется, помните предостережение древних: «Caveat emptor!» [Бди, покупатель! (Лат.)]

— Едва ли оно применимо ко мне.

— С вашего позволения, сударь, но применимо к любому, кто покупает ворованное добро.

— Но не в том случае, когда оно было украдено у него самого.

— Понимаю, — Констан нагло вскинул брови. — Вы придерживаетесь такой точки зрения.

— А какой точки зрения придерживаетесь вы, сударь?

— Едва ли это имеет значение. А то, что имеет значение, заключается в следующем: в последнее время дела покупателей национальной собственности идут не слишком гладко. Вот и в вашем случае: шуаны могут вспомнить, что наш кузен господин де Буажелен, которого они очень почитали, пал от вашей руки. Ох уж эти шуаны! Они очень памятливы, да к тому же еще и мстительны. Я не хочу вас пугать, — прибавил он, криво усмехнувшись, — и, как я уже сказал, вашим мужеством невозможно не восхищаться.

— Равно как и поколебать его, — любезно ответил ему Кантэн. — А что касается Буажелена, то всем известно, что я убил его в честном поединке.

— Честный поединок! — голос Констана вдруг задрожал от гнева, однако он быстро справился с собой. — Как не прискорбно, но я должен внести резкую ноту в нашу дружескую беседу и напомнить вам, что вы являетесь учителем фехтования.

— Но не в тех случаях, когда я защищаю свою жизнь. Позвольте же и мне напомнить вам, что Буажелен был опытным дуэлянтом.

— Вы знали об этом. Он же о вашей профессии не знал.

— Вполне допускаю. Его друзья проявили странную небрежность или излишнюю откровенность.

— Его друзья?

В глазах Констана блеснул стальной холод.

Но Кантэн уже отвернулся от него. Он слышал, как открылась дверь, и через мгновение оказался лицом к лицу с мадемуазель де Шеньер.

— Кантэн... кузен Кантэн!

Он склонился к руке Жермены и поднес ее к губам; госпожа де Шеньер с важным видом входила в комнату, позади, застыв от удивления, стоял Констан.

— Жермена!

В возгласе пожилой дамы звучало неодобрение и призыв к сдержанности. Затем в выражениях, которые вполне могли быть позаимствованы у ее сына, она обратилась к Кантэну:

— Господин де Морле, если не ошибаюсь?

— Ваш покорный слуга, сударыня.

— Мне сказали, что вы здесь. Интересно, что привело вас к нам?

— Не что иное, как естественное желание засвидетельствовать вам свое почтение, — с холодным достоинством ответил Кантэн.

Жермена стояла рядом с ним. Она все поняла, и ее внимательный взгляд останавливался то на тетушке, то на кузене.

— Вы оказываете нам честь своим визитом, — заявила она таким тоном, будто бросала вызов обоим.

— То же самое говорил господину де Морле и я, — рассмеялся Констан. — Я должен при первой же возможности ответить любезностью на любезность.

— Мы не были там с тех пор, как ваши друзья-республиканцы переселили покойного маркиза, — сказала госпожа де Шеньер.

— Мои друзья-республиканцы! О, сударыня, я и не знал, что заслужил дружбу приверженцев Республики.

— Но раз благодаря ей вы вступили во владение Шавере...

— Нет-нет, — перебил Констан, — вы все забыли, сударыня. Господин де Морле находится там на правах лица, купившего имение. Когда вы вошли, я объяснял ему, с какими опасностями сопряжена покупка национальной собственности.

— Возможно, — сказала Жермена, — для владения им у кузена Кантэна есть и более весомые права.

— Разве могут быть более весомые права, — поинтересовался Кантэн, — нежели те, что подтверждены актом купли и продажи?

— При условии, — напомнил Констан, — что продавец имеет законное право оформлять подобные акты. Именно это и ставит господина де Морле в столь щекотливое положение.

— Вы повторяетесь, Констан, — холодно заметила Жермена.

— Про общеизвестную истину нельзя сказать, что ее повторяют слишком часто.

— И про общеизвестную ложь — тоже.

— Жермена! — в ужасе воскликнула тетушка мадемуазель де Шеньер и с лицемерной улыбкой обратилась к Кантэну: — Извините этого ребенка, господин де Морле. Очень молодые люди излишне категоричны в вопросах, которых они не понимают.

— Смею вас уверить, сударыня, что, на мой взгляд, мадемуазель прекрасно разбирается в вопросе, о котором идет речь.

— Опасная рыцарственность, сударь.

— Где нет опасности, там не может быть и рыцарственности.

— Поскольку вы знаете толк и в том, и в другом, — сказал Констан, — оставим этот разговор.

Наступила пауза. Кантэн мог бы сделать вид, что не замечает враждебных взглядов и нарочитых лицемерных улыбок Констана и его матушки, но не мог игнорировать то обстоятельство, что ему не предложили сесть. Он не жалел, что приехал, но понял, что пора откланяться.

— Не стану и дальше обременять вас своим присутствием, — сказал Кантэн.

Они разразились протестами, каждым словом, каждой интонацией давая понять, что все это пустая формальность. В глазах Жермены зажегся гнев.

— В ближайшее время ждите меня в Шавере, — при расставании уверил Констан незваного гостя, и слова его, сказанные с нескрываемой издевкой, звучали в ушах Кантэна, пока он не вернулся домой.

На следующее утро, когда погруженный в мрачную задумчивость Кантэн сидел за завтраком, в столовой неожиданно появился Шарло и доложил о приезде мадемуазель де Шеньер.

Жермена легкой, решительной походкой вошла в комнату. На ней была одета длинная амазонка английского покроя, голову покрывала элегантная треуголка, из-под которой струились тугие золотистые локоны.

Теперь рядом никого не было, Кантэн не ограничился поцелуем кончиков пальцев, но заключил девушку в объятия, на что она ответила радостным смехом.

— Как мило, что вы приехали ко мне, Жермена! И так быстро! Это просто замечательно.

— Я не могла ждать.

Она осторожно высвободилась из его рук.

Жестом отказавшись от приглашения разделить с ним трапезу, Жермена присела на подлокотник кресла и, держа хлыст под мышкой, стала снимать перчатки.

— Зачем вы приезжали вчера в Гран Шэн?

— Вы, конечно, полагаете, что я хотел повидать госпожу де Шеньер и милого славного Констана.

— С вашей стороны это было неразумно. Неужели вы забыли, о чем я предупреждала вас в Лондоне?

— Но я должен был увидеться в вами. Для этого я и приехал во Францию. Ну а что касается опасности... — Кантэн пожал плечами. — Если Констан замышляет против меня недоброе, то я готов постоять за себя. Мой вчерашний визит не облегчает, но и не усложняет его задачу.

Жермена грустно улыбнулась.

— И все же было бы разумнее проявить побольше терпения. И неожиданно она задала вопрос, показавшийся Кантену довольно странным:

— Кантэн, вы очень дорожите Шавере? Он с удивлением взглянул на нее.

— Он будет вашим домом, Жермена.

— Я не претендую на это. Гран Шэн принадлежит мне и вполне меня устраивает. Тогда как Шавере... Он не принесет вам счастья, Кантэн. С тех пор, как вы предъявили на него свои права, вашей жизни грозит опасность. Мне страшно за вас.

Она бросила хлыст и шляпу на стол и подошла к Кантэну.

— Откажитесь от него. Пусть им владеют те, кто так стремится к этому и кто для достижения своей цели не остановится перед убийством. Возвращайтесь в Англию. Возвращайтесь, если вы меня любите, Кантэн. Пока вы здесь, я не буду знать покоя. Вы занимаетесь почетным ремеслом, и оно позволяет вам жить в полном достатке. Вернитесь к нему. Ждите меня в Лондоне, как и я буду с нетерпением ждать того дня, когда смогу приехать к вам.

Слова Жермены ошеломили молодого человека.

— Покинуть Шавере? Отказаться от своих законных прав только потому, что мне угрожают? Это все равно, что советовать мне праздновать труса. Неужели вы действительно могли бы уважать меня, если бы я склонился перед злом, вместо того чтобы защищать то, что по праву мне принадлежит? Какой совет вы мне даете, дорогая?